Воспоминания биржевого спекулянта - Лефевр Эдвин. Страница 67

Они считали себя редкостными удачниками, но лишь до тех пор, пока не вышли на свет последствия их двух капитальных ошибок. Публика не купила больше ни одной новой акции, потому что на рынке в целом возобладала тенденция к откату. Инсайдеры повели себя как посторонние и отказались от поддержки новых акций «Объединенных печей», а если в ходе спада даже инсайдеры не покупают собственные акции, кто же их купит? Отсутствие внутренней поддержки подает всем спекулянтам понятный сигнал: время играть на понижение.

Нет смысла входить здесь в статистические подробности. Цена «Объединенных печей» ходила вверх и вниз со всем рынком, но так и не поднялась над первоначальными рыночными котировками, которые были только чуть больше 50. В конце Бернес и его друзья решили заняться скупкой акций, чтобы поднять их выше 40. Не поддержать акции в самом начале их жизни на рынке – прискорбная ошибка. Но не продать публике все акции, на которые были заявки покупателей, было неизмеримо хуже.

Как бы то ни было, акции имели хождение на Нью-йоркской фондовой бирже, и цена их потихоньку проседала, пока не остановилась на 37. На этом уровне Джим Бернес и его компаньоны ее и сдерживали, потому что банк предоставил им ссуду под залог сотни тысяч акций из расчета 35 долларов за акцию. Если бы банк приступил к продаже своего залога, цена бы неминуемо рухнула. Публика, которая стремилась к покупке этих акций по 50, сейчас не хотела их по 37, и было похоже, что и по 27 они никому не будут нужны.

С течением времени люди начали подозрительно приглядываться к щедрости, с которой банки продляли кредиты. Эпоха юных финансовых гениев миновала. Банковское дело начало стремительно сдвигаться к консервативным стандартам. От личных друзей вдруг потребовали немедленного возврата долгов, как если бы они никогда прежде не играли в гольф с президентами банков.

Кредиторам не имело смысла угрожать своим заемщикам, а тем – просить об отсрочке кредитов. Для обеих сторон сложилась крайне неприятная ситуация. К примеру, банк, с которым имел дело мой друг Джим Бернес, был с ним по-прежнему мил и ласков. Но при этом в воздухе висело: «Бога ради, верни этот долг, иначе нас всех здесь зароют!»

Природа возможных в будущем неприятностей была такова, что Джим решился прийти ко мне с просьбой продать эти сто тысяч акций, чтобы хватило хотя бы на погашение трех с половиной миллионов долларов кредита. Джим больше не рассчитывал на прибыль от этих акций. Синдикат был бы счастлив, если бы они сумели выйти из этой истории с минимальными потерями.

Задача казалась совершенно безнадежной. Рынок не был ни активным, ни сильным, хотя временами имели место короткие взлеты цен, и тогда все слегка оживлялись, пытаясь поверить, что поворот к росту рынка уже начался.

Я ответил Бернесу в том духе, что познакомлюсь с делом и дам ему знать, на каких условиях возьмусь за работу. Что ж, я изучил ситуацию. Мне не нужен был последний годовой отчет компании. Меня интересовала только ситуация на рынке акций. Я не собирался заманивать покупателей на перспективу роста прибылей или дивидендов. Я намеревался сбыть акции широкой публике. И меня интересовало только то, что могло мне помочь в этом деле.

Мне удалось выяснить лишь то, что слишком много акций принадлежало нескольким владельцам, а это значило, что ситуация тревожна и ненадежна. Семьдесят тысяч акций принадлежали банкирской и брокерской фирме «Клифтон П. Кейн и К°», членам Нью-йоркской фондовой биржи. Они принадлежали к кругу личных друзей Бернеса и играли роль в консолидации отрасли, поскольку много лет занимались отопительной аппаратурой. Их клиенты попали в хорошую компанию. Бывший сенатор Сэмюел Гордон, который был привилегированным партнером в фирме своего племянника «Гордон Брос.», владел вторым пакетом в семьдесят тысяч акций, а знаменитый Джошуа Вульф имел шестьдесят тысяч. В итоге двести тысяч акций «Объединенных печей» находились в руках кучки испытанных профессионалов Уолл-стрит. И они не нуждались в советах, когда и как продавать свои акции. Если бы я попытался манипулировать этими акциями, чтобы подтолкнуть публику к их покупке, иными словами, если бы мне удалось сделать эти акции сильными и активными, Кейн, Гордон и Вульф наверняка начали бы сбрасывать свои пакеты, и далеко не в гомеопатических дозах. Перспектива того, что эти двести тысяч акций обрушатся на рынок, не вселяла никакого оптимизма. При этом нужно иметь в виду, что сливки с повышения рынка были уже сняты и что, как бы искусно я ни манипулировал рынком, рассчитывать на сильный спрос не приходилось. У Джима Бернеса не было никаких иллюзий, он просто скромно уступил мне место у руля. Он передал мне зависшие акции, чтобы я продал их на выдохшемся рынке быков. В газетах, естественно, не было ни слова о конце рынка быков, но я знал об этом, Джим знал и банкиры тоже знали.

Как бы то ни было, я дал Джиму слово и поэтому вызвал к себе Кейна, Гордона и Вульфа. Их двести тысяч акций нависали надо мной подобно дамоклову мечу. Я надеялся, что удастся подвесить его не на волоске, а на хорошей стальной цепочке. Мне казалось, что легче всего этого добиться с помощью соглашения о взаимных обязательствах. Если бы они согласились воздерживаться от каких-либо действий, пока я буду продавать сто тысяч акций, принадлежавших банку, я бы взялся помочь им создать рынок, чтобы на него разгрузить все остальные акции. При тогдашней ситуации они не могли распродать даже десятую часть своих акций без того, чтобы обрушить рынок, и они настолько в этом были уверены, что даже не пытались избавиться от своих «Объединенных печей». Мне от них нужна было только рассудительность при выборе времени продажи и разумная неэгоистичность, то есть отказ от неразумной эгоистичности. На Уолл-стрит, как и везде, невыгодно вести себя как собака на сене. Я намеревался убедить их, что преждевременный или неразумный сброс акций может только помешать полному избавлению от них. И время поджимало.

Я надеялся, что мое предложение им подойдет, поскольку это были опытные биржевики и у них не могло быть иллюзий относительно спроса на эти акции. Клифтон П. Кейн был главой преуспевающего комиссионного дома, имевшего сотни клиентов и отделения в одиннадцати городах. В прошлом его фирма не раз принимала участие в пулах акций.

Сенатор Гордон, которому принадлежали семьдесят тысяч акций, был чрезвычайно богатым человеком. Он засел в памяти читателей газет примерно так же, как если бы его оштрафовали за неисполнение завещания, по которому он должен был бы передать норковое манто в пять тысяч долларов и связку старых писем. Он помог своему племяннику войти в брокерский бизнес и являлся привилегированным партнером его фирмы. Он был участником десятка пулов. Ему по наследству досталась большая доля собственности в «Мидлендской печной компании», которую он обменял на сто тысяч акций «Объединенной печной компании». Этого было достаточно, чтобы не обращать внимания на дикие предположения Джима Бернеса о близком росте курса, и он успел продать тридцать тысяч акций прежде, чем рынок заклинило. Позднее он говорил своему приятелю, что мог бы продать больше, если бы другой крупный акционер, бывший его давнишним личным другом, не отговорил его от дальнейших продаж. А после этого, как я уже отметил, рынок скукожился.

Третьим акционером был Джошуа Вульф. Этот был самым известным. В течение двадцати лет у него была репутация самого азартного и масштабного игрока. Ему было мало равных в умении вздуть или опустить курс, потому что для него десять-двадцать тысяч акций были то же, что для другого одна-две сотни. Я был наслышан о его операциях еще до того, как попал в Нью-Йорк. Тогда он входил в компанию известных игроков, которым было все равно, на что ставить, – на скаковых лошадей или на акции.

Хотя к нему прилипла слава азартного игрока, но на самом деле он был чрезвычайно способным и толковым спекулянтом. При этом его прославленное безразличие к высоким материям сделало его героем бесчисленных анекдотов. Одна из самых прославленных баек заключалась в том, что Джошуа был приглашен на светский банкет, где из-за извинительной невнимательности хозяйки несколько приглашенных умудрились завести разговор о литературе.