Язык цвета. Все о его символике, психологии и истории - Рекер Кит. Страница 35

Можно было бы провести связь между зеленым цветом игорных столов и деньгами, но и это завело бы нас не туда: в данном случае связь с природой не прослеживается. Законы против роскоши, существовавшие в некоторых европейских странах, предписывали купцам и бизнесменам одеваться в лесисто-зеленые тона, оставляя красные и синие для знати. Связь между зеленым и торговой деятельностью, похоже, сохранилась до 1860-х годов; этот цвет был выбран в качестве цвета купюры доллара США. Бюро гравировки и печати США утверждает, что на нем остановились не только чтобы предотвратить подделку черно-белых фотографий, но и потому, что «зеленый психологически отождествлялся с сильным и стабильным правительственным кредитом»^[199].

Эту нефритовую голову из Мексики, вероятно, носил в качестве кулона ацтекский дворянин или верховный жрец.

Непреходящее увлечение жадом^[200], которое длится вот уже около пяти тысяч лет, придает этому цвету уникальную ценность в китайской культуре. Почитаемый за твердость, редкость, окрас и прозрачность, нефрит считался не просто драгоценным камнем. Резные украшения из жада были символами статуса и часто сопровождали людей вплоть до погребения. Как показало исследование обнаруженной в 1968 году гробницы принца Лю Шэна^[201] и его жены, живших во II веке до нашей эры, очень богатых и очень влиятельных людей иногда хоронили в костюмах, сделанных из жадовых плиток и золотой проволоки или шелковой ленты, в надежде что зеленый камень цвета жизни сохранит плоть. Для создания такого наряда требовалось десять лет работы. В конце концов они были запрещены законом, поскольку слишком привлекали расхитителей гробниц.

Как и золото в других частях света, жад ассоциировался с набором добродетелей. Конфуцианство приписывало ему милосердие, скромность, мужество, справедливость и мудрость – атрибуты человека, достойного уважения. Жад настолько важен в китайской традиции, что играет уникальную роль в языке. Китайский иероглиф, обозначающий императора, почти идентичен иероглифу, обозначающему жад. Иероглиф «царство» – guó – помещает символ, имеющий значение «жад», в «четыре стены». Он же занимает главное место в написании названия Китая, Zhōngguó, что переводится как «срединное царство».

Китайское уважение к жаду породило одну из самых красивых керамических традиций. Считалось, что селадоновая глазурь на основе железа, обжигаемая в печи с пониженным содержанием кислорода, похожа на этот минерал, и возник целый язык зеленых оттенков – от землисто-оливковых изделий династии Хань (206 г. до н. э. – 220 г. н. э.) до мягких, неземных сине-зеленых тонов керамики периода Южной Сун (1127–1279). Селадон также ценился и производился в Корее, Японии и Таиланде, причем в каждом регионе отличался уникальным сочетанием цветов, форм и узоров.

Жад также был важен для народов Центральной Америки – ольмеков, майя и ацтеков. Его зеленый цвет, связанный с природой, символизировал жизнь здесь и в загробном мире. Этот камень иногда ассоциируется с пантеоном маиса, основного продукта питания в Америке, но фигуры других божеств, таких как бог солнца Кинич Ахау, также вырезались из жада. Зеленый камешек или бусину клали в рот умершему, а иногда протирали лицо, чтобы запечатлеть душу до того, как она покинет тело. Поскольку жад ценился выше золота, правитель ацтеков Монтесума предложил испанскому колонизатору Эрнану Кортесу тайник с бусинами из него, сказав: «Эти драгоценные камни чалчиуитэ (на языке науатль означает «драгоценный камень цвета травы») должны быть отправлены твоему собственному императору, поскольку они имеют величайшую ценность и каждый из них стоит больше, чем золото того же объема»^[202]. Однако европейцы оказались слишком зациклены на золоте, и Кортес отверг подарок. Его пренебрежение сохранилось в слове, обозначающем зеленый минерал, жад (jade), – оно происходит от испанского слова ijada со значением «чресла»: камень, столь драгоценный для ацтеков, испанцы больше ценили как потенциальное средство от болезней почек.

Он покоит меня на злачных пажитях… Псалтирь 22:2

Зеленый, синий, черный, белый, серый и (реже) фиолетовый то и дело занимают место моего «самого любимого цвета», и каждый из них отправляет мысли далеко – и я не могу объяснить куда. Зеленый завораживает образом сладострастной зелени райского Эдема, существовавшего до грехопадения. Меня гипнотизирует глубина изумрудов – однажды я держал в руках несколько фунтов этих камней. Я ощутил зелень садов Сиссингхерста^[203], Вилландри^[204] и других, узрел, как она великолепно контрастирует с розами, лилиями и остролистами… а также увидел более жесткую зелень кактусов и суккулентов в Этноботаническом саду Оахаки. Я представляю себе зеленую и спокойную загробную жизнь, о которой говорится в Коране, и стараюсь сохранить здоровье с помощью шпината и зелени с фермы. Я гулял по тропинкам, затененным красными деревьями и поросшим киноварно-зелеными мхами в округе Марин, штат Калифорния, а также по соленым берегам, окаймленным змеиной зеленью залитых солнцем мангровых зарослей в округе Ли, штат Флорида. Но, пожалуй, мой любимый зеленый – сияющий шартрез распускающихся кленовых деревьев в утреннем тумане: самое желанное предзнаменование пышности наступающего лета там, где я живу – на северо-востоке Соединенных Штатов. Все это – тонизирующие, интимные, живительные цвета, и я радуюсь им.

Леса Аппалачей оживают весной, окрашиваясь во множество оттенков зеленого.

Синий

Большую часть времени – и днем и ночью – оттенки неба излучают сияющую энергию.

Эмиль Сандберг. Убывающая Луна 01. 2020.

Посмотрите вверх. в ясный день над головой раскидывается сияющий небесный свод цвета ляписа, лазури, сапфира, бирюзы… а иногда оттенок не имеет названия – мы не успеваем его придумать, потому что пронзительная, быстротечная яркость не задерживается надолго. Далекое и бесплотное, но в то же время полное энергии небо кажется живым существом, чей облик меняется в течение дня: от серо-голубого драматизма бури до глубокой лазури безмятежных дней, от насыщенной васильковой осенней синевы до пудрово-голубого приближающейся весны и возрождения природы. Но дневная синева – словно одежда, которую нужно сбросить в интимной темноте, и ночью небо раскрывается в таких глубоких оттенках, что они почти приближаются к черному, его усеивают звезды и миры столь далекие, что то, что происходит там, может явиться нам только во снах. Догадались ли вы, что это мой любимый цвет?

Большинство древних богов живут в синеве. Где же им еще поселиться? Греческий бог неба Зевс, египетская царица небес Исида, мудрая небесная богиня Адити, прародительница всех форм жизни в индуистской религии, и многие другие – все они могут следить за тем, что происходит на земле, из своих владений. В китайском буддизме Синий Будда – не просто сторонний наблюдатель за делами человеческими: он приносит исцеление и спокойствие народу.

На физическом, земном уровне история синего цвета часто следует за лазуритом, сапфиром, бирюзой и другими синими камнями, которые издавна очаровывали человечество. Эти напоминания о небесной силе использовались и как защитные талисманы, и для украшения важных персон.

Синее есть типично небесная краска. Очень углубленное синее дает элемент покоя. Опущенное до пределов черного, оно получает признак человеческой печали. Оно делается подобным бесконечному углублению в серьезную сущность, где нет конца и быть конца не может^[205]. Василий Кандинский