Крадущаяся тень - Страуд Джонатан. Страница 11

Что находилось в этом закутке? Видавшая виды газовая плита на две конфорки, крохотный холодильник, откидной столик и притиснутый к углу стул. Вот и все «удобства». В туалет и душ нужно было ходить в противоположный конец коридора, они были общими.

Что и говорить, не самым уютным в мире местечком была моя «квартира». Стены комнаты не красили уже бог знает сколько лет, а в кухонном закутке при готовке постоянно появлялся запах тушеных бобов, причем независимо от того, что пыталась приготовить я сама. Край линолеума загнулся вверх, и я постоянно об него спотыкалась. Много переживший на своем веку матрас на моей кровати тоже оставлял желать лучшего. Но зато комната была теплой, сухой и достаточно просторной, чтобы разместить между дверью и кроватью все мое рабочее оборудование, включая банку с черепом. Честно говоря, на внешний вид моей комнаты мне было глубоко наплевать, потому что, придя домой, я почти все время спала. Во всяком случае, я жила здесь, как уже было сказано, четыре месяца, и пока что меня все устраивало. Или почти все.

Вот и этим утром, вернувшись с работы, я, как всегда, сделала короткую запись в своем дневнике, заполнила счет для предъявления в агентство «Ротвелл», а затем поплелась в душ. После этого вынула из холодильника и разогрела готовую еду – конечно, я могла бы что-нибудь и сама приготовить, но, поверьте, не было сил. Наконец я в одной пижаме уселась на кровать и принялась жевать жареную картошку, обмакивая ее в кетчуп, время от времени откусывая от бургера и прислушиваясь к шуму уличного движения за окном.

Из банки донесся знакомый голос.

– Ну, вот мы снова здесь, и снова вместе, только ты и я. Два соседа по комнате, два веселых друга. О чем поговорим?

– Ни о чем, – ответила я, макая бургер в кетчуп. – Через минуту я ложусь спать.

– Ну, что ж, может, лечь спать действительно будет правильно, – после небольшой паузы сказал череп. – Эх, видела бы ты сейчас себя со стороны! Волосы влажные, торчат во все стороны, лицо опухло, сидишь и ешь свой фастфуд прямо в кровати… Одна… Жалкая… Если бы у меня были слезные железы, расплакался бы, право слово! Даже одеяло не расправила, так на скомканном и сидишь.

– Как хочу, так и сижу. Не мешай, я проголодалась.

– Да-да, голодная, одинокая, несчастная… И ни одного друга у нее нет – кроме меня, разумеется.

– Здравствуйте! Да у меня полно друзей.

– Рассказывай! Я знавал глухонемых паралитиков, у которых было больше друзей, чем у тебя.

Я вдруг поняла, до чего же я устала и до чего осточертела мне моя жизнь. С трудом заставив себя вылезти из кровати, я поплелась ставить чайник.

– Эй, осторожнее иди по комнате, чтобы не налететь на кого-нибудь из своих приятелей или подружек, – ехидно сказал мне вслед череп. – Я даже не могу разглядеть противоположную стену, она вся загорожена девушками и парнями, которые набились сюда, чтобы поболтать с тобой… – Не дождавшись моего ответа, череп хмыкнул, и, по всей видимости, решил меня добить: – Послушай, Люси, я злобный, живущий в банке череп. Во мне нет ни капельки сострадания. И уж если даже мне стало жаль тебя, я на твоем месте задумался бы.

Я подняла с пола обертки от своего завтрака, хотела выбросить их в мусорную корзину, но вдруг подумала, что это глупо – для кого я стараюсь навести порядок, для себя, что ли? И я бросила смятые бумажки назад на пол, а затем медленно вернулась и опустила рычажок на банке, чтобы избавить себя от издевательств говорящего черепа.

За окном шумели машины, но даже несмотря на это, меня охватило блаженное чувство тишины и покоя. Я решила, что чай может подождать, задернула занавески, легла под одеяло и закрыла глаза.

Спустя пять часов я проснулась в той же позе – неужели ни разу не перевернулась за это время с боку на бок? Солнце стояло почти в зените, его лучи проникали в комнату сквозь железные решетки на окне и щель в занавеске, ложились золотыми пятнами на мою кровать. Я отлежала себе шею, все мускулы моего тела сладко ныли от усталости. После сна мне было трудно прийти в себя. Еще труднее – начать двигаться. И только сейчас я поняла, что проснулась не сама по себе – кто-то звонил в мою дверь.

Я неуверенными шагами двинулась к двери, пытаясь сообразить, кто бы это мог быть. Клиенты сюда не приходили, я договаривалась с ними по телефону. Кто же тогда? Девушка-китаянка с третьего этажа, которая в конце недели забирает мои вещи, чтобы утром в понедельник вернуть их мне выстиранными и выглаженными? Действительно, сегодня понедельник. Однако она никогда не звонит ко мне, всегда оставляет аккуратный пакет с юбками, блузками и нижним бельем прямо перед дверью. Заплатила я ей вперед. Нет, это не китаянка.

Есть у меня еще сосед напротив, нервный такой джентльмен средних лет, который носит целую кучу железных оберегов на шляпе и провонял всю лестничную клетку своей лавандой.

Но он крайне редко перебрасывается со мной хотя бы парой слов и всегда испуганно отскакивает в сторону, когда я прохожу мимо него со своей рапирой. Его очень беспокоит и тревожит моя профессия.

Нет, это и не он, конечно.

Ну, кто еще? Квартирная хозяйка? Эта злобная чешка сидит на первом этаже, как накачавшийся водкой паук, и оттуда внимательно прислушивается к каждому стуку и скрипу в доме. И там же, внизу, искусно отлавливает всех жильцов, вовремя не заплативших ей. Но у меня заплачено за три месяца вперед, с какой стати ей было подниматься на четвертый этаж, чтобы увидеть меня?

Нет, и не она это тоже.

Не знаю, кто это. Позевывая, моргая глазами, почесываясь под пижамой, я подошла к двери, сняла с петли крючок.

Продолжая позевывать и почесываться, я открыла дверь.

А за ней стоял Локвуд.

Локвуд за моей дверью стоял, можете себе представить?

5

Локвуд.

Увидеть его спустя четыре месяца стало для меня шоком. Вот он стоит передо мной на расстоянии вытянутой руки, такой знакомый и одновременно такой незнакомый. Стоит на нашей убогой лестничной клетке в своем длинном темном пальто и все еще держит свою правую руку на кнопке моего дверного звонка. Его длинные волосы, как всегда, спадают над бровями, сквозь локоны блестят знакомые глаза. Встретившись со мной взглядом, Локвуд улыбнулся, и его улыбка была вовсе не такой ослепительной, как на фотографиях в газете. Она была теплой, но в то же время выжидающей – редкая для него разновидность улыбки, замечу вам. И в то же время это была именно та улыбка, увидеть которую я мечтала сотни раз. Мечтала, а теперь вижу ее, она настоящая и адресована именно мне. Под пальто на Локвуде был все тот же старый его костюм, все с теми же следами когтей, которые появились на нем в ту ночь, когда мы вместе вскрывали могилу миссис Баррет.

Впрочем, костюм этот был модным, элегантным, угольно-серым в мелкую, едва заметную лиловую полоску, и как всегда, слегка тесноватым. Узнала я и галстук – его я сама подарила Локвуду год назад после расследования дела о Рождественском трупе. Значит, он сохранил его, значит, этот галстук ему нравился…

Я моргнула и перестала думать о тряпках.

Локвуд стоял у моей двери, Локвуд, вы понимаете?

Впрочем, все, о чем я так долго рассказываю, промелькнуло у меня в голове за долю секунды.

– Привет, Люси, – сказал он.

Я с трудом избежала самого худшего сценария, в котором мой рот оставался бы широко раскрытым и из него вылетало бы только удивленное шипение. Но и разыграть сцену, которую я столько раз рисовала четыре месяца в своем воображении, – сцену, где я смотрю на пришедшего Локвуда спокойно и с достоинством, мне тоже не удалось. Получилось нечто среднее.

– Привет, – я оторвала приклеившуюся к ночной пижаме руку, поправила упавшую на глаза прядь волос. – Привет…

– Прости, что я так рано, – сказал Локвуд. – Вижу, что разбудил тебя.

Пока мы все вместе жили на Портленд-Роу, я спокойно расхаживала в пижаме по всему дому. Сейчас, когда мы стали работать порознь, меня почему-то ужасно смущало то, что Локвуд застал меня в таком виде. Забавно. Я скосила глаза вниз. Ну, конечно, и пижама-то на мне была не самая лучшая – серая, поношенная. Я надевала ее только на то время, когда мое белье отправлялось в стирку.