Дроу в 1941 г. Я выпотрошу ваши тела во имя Темной госпожи (СИ) - Агишев Руслан. Страница 8

— Хорош-ш-шо, — прошипел Риивал, вставая на одной колено. — Первая жертва в твою честь, Темная госпожа.

Жаль, нет времени и возможности все сделать по древним законам. Об алтаре, сложенном из красного гранита, и жертвенном кинжале с по-особенному изогнутым лезвием можно было только мечтать. Но, Темная госпожа, поймет и простит. Ведь, его сегодняшнее положение сродни тому, в котором оказываются дроу в дальних вылазках. Там они вынуждены довольствоваться лишь немногими приготовлениями.

Риивал резко взмахнул ножом, вскрывая самую крупную тушку и поднимая ее в сторону Луны, что было совсем не случайно. Свет Серой соседки священен, ибо угоден Благословенной Ллос. В подземельях дроу Луна не частая гостья, оттого и жертва, омытая в ее свете, особенно ценна.

Багровая кровь тонкой струйкой потекла вниз, образуя лужицу под ногами. Тушка отброшена в сторону, а палец уже кровью рисует на руке священный символ паучьей королевы, символ Благословенной Ллос.

— Вторая жертва в твою честь, Темная госпожа.

Все повторилось в точности, как и до этого. Сильный взмах ножом, с чавканьем вывалились потроха и хлынула кровь. На руке дроу появился новый символ, а темная богиня получила еще одну капельку жизненной силы.

— Третья жертва…

В дом Риивал вернулся лишь под утро. Первые лучи солнца едва выглядывали из-за верхушек деревьев, а он уже щурил глаза. Не сказать, что ему было больно, как истинному дроу, жителю подземелий и мрачных гротов. Скорее по привычке щурился.

Повесил выпотрошенные тушки на столб у крыльца и скользнул в дом.

— … Я буду ждать, Темная госпожа, — с фатализмом прошептал Риивал, понимая, что его ожидание может затянуться на долгое, очень долгое время. — Месяцы, годы… Я буду ждать твоего возвращения…

Рабочий поселок Торбеево

Опорный пункт милиции

Жара. В опорнике были открыты настежь дверь, окна. Все равно не помогало. Воздух обжигал, не хуже кипятка.

Капитану Извекову, мужчине тучному и в возрасте, приходилось особенно тяжко. Немилосердно потел, давление прыгало, отдышка мучила. Правда, сейчас его заботила отнюдь не милосердная жара, а нечто совершенно другое, связанное с его родственником, Наджипом Кудяковым, председателем колхоза из села Сургодь.

— … Наджип, братка, ты в своем уме? Сомай что ли в своем колхозе перепил? Кто в здравом уме дурака на фронт отправит? Это же подсудное дело!

Милиционер смотрел на двоюродного брата, сидевшего напротив, и недовольно принюхивался к родственнику. Неужели тот спьяну такое несет? Наджип, конечно, выпивал, но чтобы до белой горячки такого еще не было. Подумать только, предложил сельского дурачка записать, как своего сына, и отправить в действующую армию. Это же уму непостижимо!

— Ну-ка, дыхни!

Родственник с хитрой улыбкой дыхнул, заставив капитана отшатнуться от тошнотворной вони. Если брат и выпивал, то это было уже давно. Зато чесночной колбасой разило так, что не дай Бог каждому.

— Не пил, — удивился Извеков, почесывая подбородок. — Тогда что это за бред? Давай-ка, выкладывай все, как есть. Только не темни мне, а то наслышан про твои делишки.

За родственником, и правда, водилось много чего такого, о чем чужим лучше и не слышать. Капитан знал и про приписки с урожаем, и про махинации с запчастями для тракторов в машинотракторных станциях, и про завышенные выплаты по трудодням, и про многое и многое другое. Естественно, со всем этим он «помогал», а как иначе? Как родному человечку не порадеть?

— Ну?

А сегодняшние делишки у родственника были совсем уж неприглядные, оттого капитан Извеков и пребывал в растерянности.

— О каком таком уголовном кодексе ты говоришь, Илдар? Все будет по закону. Главное, по-хорошему бумаги оформить, как ты умеешь. Помоги, по-родственному, — Наджип заговорщически подмигнул милиционеру, заставив того поморщиться. А кому понравиться, когда напоминают про твое участие в противоправных махинациях? Конечно, никому. — Понимаешь, братец, никакой он ни дурень. Они с матерью всем голову морочили, чтобы их жалели, помогали. Мол, сынок у меня болезный, оттого и работу мне дай полегче, зерна выпиши побольше.

Но капитан недоверчиво качал головой. Ни единому слову не верил. Ведь, не раз и не два слышал про Равиля, сельского дурачка, который к восемнадцати годам ни читать, ни писать, ни даже говорить толком не умел.

— Не веришь? Родному человеку не веришь? Не хорошо, — скривился Кудяков, разводя руками. И главное такую оскорбленную мину состряпал, что капитану даже немного стыдно стало. Мастерски получилось, что и говорить. — Только вот у меня бумажки есть, которые мои слова подтверждают. Вот…

На столе прямо перед милиционером стали появляться сложенные в несколько раз разномастные листочки — одни поменьше, сероватые, с медицинскими печатями, другие, побольше, напоминавшие заявления. Словом, солидно выглядело, оттого и настораживало. Извеков даже за очками потянулся, сразу же натянув их на нос. Заранее приготовился. Что там такого мог принести этот хитровыделанный председатель?

— Я же, братец, нашу советскую власть никогда не обманываю, — проникновенно говорил председатель, а у самого в глазах хитринки спрятаны. Хотя со стороны и не скажешь, что притворяется. — Вот, здесь четыре заявления на этого, как ты говоришь, дурачка. Читай, дорогой, внимательно читал. Здесь, здесь и здесь пишут, что никакой он не дурень, а очень даже соображает. Разговоры разговаривает, лучше нашего с тобой все понимает. К тому же и руки распускает.

Капитан Извеков осторожно взяли пару верхних заявлений и начал внимательно изучать. При этом хмурился, морщился, дело-то все равно откровенно попахивало. Хотя предъявленные бумаги очень даже хороший аргумент, от которого просто так не отмахнешься.

— Я тут и справочки от фельдшера приготовил, — продолжая рассказывать, родственник уже новые документы подсовывал. Видно, что хорошо подготовился. — Тута про побои, про переломы. Гляди, все чин чинарем. Печати, подписи, дата.

— Вижу, вижу, — раздраженно пробурчал милиционер, отмахиваясь от очередных справок. — Читаю…

Изучая принесенные документы, Извеков «диву давался» какой-то извращенной хитрости родственника, точнее его способности представить дело совершенно определенным образом.

— Ну ты и жук, Наджип, — бормотал он, переворачивая один документ за другим. — Так все выставил, что я уже и не знаю, что сказать на это…

Судя по бумагам, грамотно и должным образом оформленным, гражданин Равиль Ринатович Биктяков, 1923-го года рождения, проживающий в селе Сургодь Торбеевского района, злостно нарушает общественный порядок и правила социалистического общежития. Ввязывается в драки, когда ему делают замечания по поводу его небрежного внешнего вида и непристойного поведения. Употребляет нецензурные выражения, несколько раз угрожал расправой и даже смертью.

— Смотри-ка, прямо так и говорил — «мерзкий человечшка, сейчас ты увидишь свои потроха», «я заставлю тебя их сожрать»? — не сдержавшись, усмехнулся милиционер. Больно, странно выглядели эти ругательства. Если бы сельский дурачок кого-то обложил «по матери», он бы понял. Но это что-то совсем чудное, непонятное. — Не «загибает» этот твой свидетель?

Родственник тут же ответил ему взглядом несправедливо оскорбленной невинности. Мол, как ты можешь такое говорить? Я же всю правду, от чистого сердца.

— Ну-ну, — хмыкнул капитан, вновь уткнувшись в бумаги. — А вот это что еще такое? «Гражданин Биктяков несколько раз упоминал какое-то языческое божество с именем Ллос и жертвы для него». Ты чего, братка, совсем ку-ку? Утверждаешь, что этот пацан сектант что ли⁈ Этого еще мне не хватало.

Наконец, капитан отложил бумаги в сторону. Непростую задачку задал ему родственник. Хотя, в складности истории ему не отказать. Получалась, довольно житейская картина с восемнадцатилетним парнем-оболтусом на первом плане. Разгильдяй, распускающий руки, да еще «косящий под дурачка», чем не кандидат для милицейского надзора? Такого не грех вызвать в отделение, попугать, как следует, чтобы мозги встали на место. Только ведь Кудяковы совсем другого хочется.