Любовь и честь - Дьюран Мередит. Страница 3

От этой мысли Эдриан помрачнел. Заныло плечо. Дала о себе знать старая рана. Он получил ее от брата Норы. Плечо так до конца и не зажило. Сегодня Эдриан двенадцать часов ехал верхом сквозь дождь и ветер и сейчас был изможден больше, чем думал. Изможден телом и духом.

– Прямо так прямо, мадам. Постараюсь выразиться так, чтобы вы меня поняли, – заговорил он. – Я выполняю приказ короля. В настоящий момент я его представитель, и вы будете относиться ко мне соответствующим образом. Ваш единственный долг состоит в том, чтобы повиноваться.

Сквозь треск поленьев в камине Эдриан услышал, как резко вздохнула служанка, но хозяйка не дрогнула.

– Отлично, – помолчав, проговорила она. – Монтроз, распорядитесь, чтобы Хутон нашел этим людям место в восточном крыле. Лошадей пусть поставят в конюшню. Ваша светлость, будьте любезны, – сарказм в голосе был едва уловим, – сообщите моим домашним, как долго мы будем иметь честь принимать у себя представителя короля?

– Этого я вам сказать не могу. – «Сколько понадобится», – добавил он про себя. Дэвид Колвилл в Кале наводил справки насчет кораблей. Эта глупость не доведет его до добра, ибо, когда он окажется в Англии, самонадеянность не позволит ему скрываться. Он вообразит, что сумеет одолеть небольшой отряд солдат. Ясно, что очень скоро Дэвид объявится в Ходдерби.

– Понимаю. – Маркиза колебалась. – Возможно, вы предпочтете, чтобы я удалилась? Я могу переехать в поместье кузена.

– О нет. – Только сейчас Эдриан сообразил, насколько ловко спланировал эту засаду. Хозяйка явится отличной приманкой для своего заблудшего брата. В самом деле, как только Дэвид Колвилл узнает, кто гостит у его сестры, гнев тотчас же пригонит его к родному порогу. – Простите, если я выразился недостаточно ясно. На весь период нашего пребывания здесь никому из ваших людей не разрешается покидать поместье.

Нора взяла лампу из рук служанки и подняла ее выше, как будто хотела лучше рассмотреть пришельца, а вместо этого показала ему себя: широко распахнутые круглые глаза, густые черные брови – более тщеславная женщина выщипала бы их, – мрачная линия сжатых губ, прозрачная жилка, слишком быстро колотящаяся на горле.

– Я… но это невозможно! Не хотите же вы сказать, что мы арестованы?

– Хочу, – подтвердил он. – Именно так.

Глава 2

– Подождите минуту, – произнес Ривенхем, пока Монтроз выпроваживал из гостиной солдат. – Нам нужно поговорить.

«Нужно поговорить», – с истеричной насмешкой повторила про себя Нора. Когда-то эти слова значили для нее так много. «Нам нужно поговорить», – шепнул он в тот день на лугу, а потом уложил ее на душистые травы и зарылся лицом в ее волосы, так что она кожей ощущала его дыхание. Тогда они в первый раз говорили о любви. Ему было не больше двадцати, ей – на год меньше. Совсем еще дети.

Каким же она была необузданным, упрямым и глупым ребенком!

Как сжигало ее желание снова услышать эти слова! Сжигало бесконечными ночами после свадьбы, когда она в первый раз увидела Эдриана в Лондоне под руку с женщиной, которая прикасалась к нему так, словно он принадлежит ей. Тогда его глаза посмотрели сквозь нее, как будто Нора была невидимкой.

Как хотелось ей снова услышать, что она нужна ему, что лишь она одна может подарить ему то, что не в состоянии дать ни одна другая женщина, что он все еще любит ее.

Но время образумило Нору. Теперь она знала, что если мужчине нужна женщина, то ей особенно гордиться нечем. У мужчины много потребностей. Ее отец, брат, покойный муж – все они год за годом требовали от нее бесконечного ежедневного внимания. Она осознала, что в их нужде в ней нет ничего лестного, и научилась ценить покой и безразличие.

Сейчас, сидя у камина и наблюдая, как лорд Ривенхем вышагивает по комнате, она гордилась тем, что не ощущает любопытства. Ей безразлична его потребность говорить с ней. Она сумела отнестись к его словам так, как он их произнес, – холодно.

– Сколько у вас слуг? – спросил он. – Считая тех, кто ночует в конюшнях.

– Сорок восемь душ, – сообщила она.

Эдриан кивнул. Шагая по комнате, он постоянно касался окружающих предметов: застекленного шкафа с фарфором, лакированной вазы на маленьком столике, ворсистого гобелена на стене. Он выглядел здесь так неуместно в своем грубом дорожном костюме – высоких коричневых ботфортах, темных бриджах, темном камзоле под шерстяной черной курткой, пола которой, топорщась, открывала взгляду рукоять шпаги.

Он выглядел как варвар, и Норе было неприятно само его присутствие здесь, а не только его вопросы. Как легко он в одностороннем порядке решил, что больше не станет ее игнорировать. Хуже всего то, что у нее нет выбора, ведь Эдриан действует именем короля.

– Я позволяю вам оставить при себе двадцать человек, – произнес он. – Остальные – те, кто не нужен по хозяйству, – отправятся по своим деревням на все время нашего пребывания здесь.

Нора сама не ожидала, какой гнев вызовет в ней этот приказ. Она уже научилась справляться с внезапными приступами ярости, но сейчас ей потребовалось особенно много сил, чтобы сдержаться.

– У меня нет людей, без которых можно обойтись. Иначе я бы сама их уволила. Хуже того, большинству просто некуда идти. После дождливого лета овес и пшеница уродились на редкость плохо. Лишнему рту нигде не обрадуются.

– Значит, вам нелегко будет решить, – сказал он.

– А вам нелегко будет завтракать и обедать. А также стирать белье.

Словно признавая ее правоту, Эдриан усмехнулся уголком рта и повернулся к Норе лицом. А та чувствовала отвращение даже к его манере двигаться – к хищной грации, которая принесла ему столько поклонниц, вплоть до самой королевы. Ее величество особенно ценила Эдриана как танцора. Любимчик королевы – вот как его звали в Лондоне. Больше всего ее величество ценила внимание одаренных красавчиков. И Эдриан всегда был одним из них – высокий, широкоплечий, подтянутый, с волосами цвета серебра и мечтательными зелеными глазами.

Конечно, теперь никто не назвал бы его красавчиком. Время и непогода оставили следы на его лице. Он огрубел, как солдат, которому приходится спать под открытым небом. Широкие скулы, впалые щеки. Линия подбородка жесткая. Шея словно стальной канат. Только ресницы остались пушистыми, как у женщины, но сейчас, когда Эдриан смотрел на Нору, его глаза светились зловещим всеведением, которое женщине недоступно.

– Вы как-нибудь устроитесь, – произнес он. – Маркиза Тоу во всем королевстве славится своими хозяйственными способностями. – «А больше ничем», – словно подразумевал его тон.

Нора смотрела на него не мигая. Она знала, как низко ее оценили в блестящих придворных кругах. Подразумевается, что она станет нервничать из-за того, что его друзья, пустые хлыщи и фаты, считают ее деревенщиной? Хотя, возможно, он вовсе не имел в виду придворные сплетни. Она до сих пор помнит, как напустилась на него в лесу. «Я должна проверять счета и латать дыры до полного изнеможения! – в ярости кричала она. – Считать бутылки портвейна, надзирать за варкой мыла, – это если мне повезет и я не умру родами. Да какой женщине придет в голову мечтать о замужестве? И чего праздновать подобный конец?»

Смешные жалобы. И все же она могла бы избежать такого конца, если бы не встретила его.

Эта мысль билась у нее в голове, и Нора постепенно осознавала ее абсурдность. Ни одна женщина не станет завидовать участи старой девы. Чтобы успокоиться, она сделала глубокий вдох. «Славится хозяйственными способностями!» Сейчас насмешка показалась еще острее, но Нора не доставит ему удовольствия, показывая, что удар достиг цели. К счастью, Эдриан опять принялся рассматривать комнату.

Нора откинулась в кресле. Она вернулась домой, как только смогла, но ее путь из Лондона не был прямым. Свекровь настояла, чтобы после смерти Тоу она задержалась в Хартфордшире на три долгих месяца, и каждое утро водила невестку в часовню, чтобы Нора молилась о даровании наследника. В конце концов старуха все же уверилась, что утроба Норы пуста.