Любовь опаснее меча - Легостаев Андрей. Страница 4

Она, глядя только на обнаженного шаха, двинулась прямо к нему, покачивая роскошными бедрами, показывая потерявшим способность рассуждать трезво Хамраю и воинам свой великолепный стан сзади.

Хамрай сделал еще шаг в ее направлении, но сумел взять себя в руки и остановился. Возбужденная плоть распирала одежды, сердце, готовое вырваться из груди, стучало, отдаваясь в висках болью желания, лоб покрылся холодной испариной, во рту пересохло. Он оглянулся и силой воли заставил остановиться телохранителей шаха, медленно двигавшихся к прекрасной гурии в костре рожденной, достойной того, чтобы за обладание ею мужчина отдал жизнь.

Шах стоял, завороженно протянув к ней руки и не отводя от нее пылающий вожделением безумный взгляд. Она улыбнулась ему, обнажив ряд безупречных жемчугов зубов, изящными руками приподняла свои тяжелые груди и остановилась, глядя на шаха. Дрожь охватила завоевателя полумира, обнаженное мужское достоинство его бесстыдно вытянулось в сторону красавицы…

Хамраю почему-то стало тягостно и стыдно, хотя он видел подобное зрелище великое множество раз.

Колдун заорал истошно, на высоких тонах, неприятно продирая криком слух Хамрая, и бухнулся на колени, просительно протянув руки к висящему магическому кристаллу. Словно в ответ из кристалла вылетели два луча: голубой уперся лицо, прямо в глаза судьбоносному шаху, розовый — в бездонные очи нагой девы. Хамрай вздернулся было при виде луча из кристалла, но опасности не узрел.

Неописуемой красоты женщина, возбуждающая неодолимое плотское желание, двинулась к шаху. Хамрай не боялся, что заклятие вступит в силу — он прочувствовал, что это не женщина из плоти и крови, а магическое видение, хотя наверняка ощутимое и осязаемое. Вряд ли зачарованный и чрезмерно возбужденный шах думал в этот миг о заклятии и об опасности. Он шагнул навстречу деве и положил руки ей на плечи. Она крепко обхватила руками спину венценосного мужчины, губы соприкоснулись с губами, ее роскошные упругие выпуклости прижались к волосатой груди шаха, они слились в едином страстном порыве — по двору пронесся протяжный стон.

Вдруг Хамрай увидел, что они сливаются в буквальном смысле слова — вызванная волшебством чужеземца красавица входила в дрожащее тело шаха. Вот ее лицо погрузилось в его и утонули в теле Балсара тяжелые холмы женской груди. Опасности для шаха не ощущалось и Хамрай смотрел на чудо, краем сознания понимая, что это и не чудо вовсе, а искусный иллюзион, но веря как малый ребенок действу, так как очень хотел поверить.

Лиц не было — были две дрожащие в порыве спины… Но вот мужская гордость шаха вынырнула из ее ягодиц, сквозь золотые волосы, ниспадающие до талии стало проявляться искаженное страстью лицо шаха Балсара. Колдун распростерся на земле и корчился в судорогах. Магический кристалл, лучи которого соединились в один фиолетовый, вдруг вспыхнул неимоверным светом, ярче сорока солнц и погас. Тугая струя жизнетворной влаги брызнула из шаха и он в изнеможении опустился на землю.

Охватившее всех напряжение спало, луна словно померкла, во дворике стало почти совсем темно.

Если бы Хамрай захотел, несомненно, смог бы проделать подобное. Но ручаться, что все происшедшее чистейшей воды мистификация он бы не стал — магия не имеет границ и никакой человеческий разум не может охватить ее всю, волшебство разнообразно и многолико. Хамрай не чувствовал, что в шахе теперь что-то изменилось, но вполне допускал, что страшное заклятие, наложенное поверженным Алвисидом, наконец-то снято…

В таком случае, оно будет снято и с него, с Хамрая. Шах не откажет заплатить колдуну и за своего товарища по несчастью, Балсар щедр к друзьям. А колдун, похоже, жаден, охоч до сокровищ, которые обеспечат ему на родине почет и любовь… А если шах и откажет оплатить, то Хамрай и сам скопил достаточно средств за эти долгие двести лет. К тому же он может рассчитаться с колдуном магическими кристаллами, которых имел во множестве, их подарила когда-то Моонлав без счета… И снова сможет любить… Хамрай чуть не застонал сладко от представившихся ему картин. Он еще далеко не стар, крепок телом и здоров, как юноша… Он покинет шаха, отправится в путешествия, вернется в забытую милую Францию… И ни с одной красоткой не задержится дольше, чем на одну ночь — он наверстает все, что упущено им за столько лет стократ проклятого воздержания…

Нилпег прошел в угол дворика, достал кремень и запалил один из заранее приготовленных на всяких случай факелов. Передал его молча одному из телохранителей и запалил второй. Хамрай поднял с земли роскошный халат повелителя и сделал шаху недвусмысленный жест. Шах посмотрел на него осоловелым взором, тряхнул головой — он сидел обессиленно, упершись руками в холодную землю. Здравомыслие возвращалось к владыке полумира. Шах встал и сунул руки в заботливо подставленные рукава халата. Затянул пояс, посмотрел на остальную одежду, поморщился. Нилпег подал шахский меч на роскошной перевязи. Хамрай приготовил сапог, шах вытянул ногу.

Чужеземный чародей подошел и склонился перед повелителем в низком поклоне.

— Я выполнил просьбу великого шаха, — сказал он чуть с хрипотцой. — Глаз всемогущего Алгола снял страшное заклятие, столь донимавшее пресветлого шаха — он может теперь без страха входить к женщине. Я нижайше жду обещанного вознаграждения.

— Шах Балсар всегда держит свое слово, — гордо произнес повелитель. Он уже окончательно пришел в себя после колдовства, дыхание успокоилось, голос был как всегда ровным и сильным. Но Хамрай прочувствовал, что сердце шаха все еще бьется учащенно.

Шах указал рукой на дверь, колдун еще раз согнулся в почтительном поклоне.

Предстояло теперь самое важное — проверить действительно ли заклятие потеряло силу. Женщина для этой цели, тщательно отобранная беспристрастным Нилпегом, уже давно ожидает в специальном покое башни. Женщина была из шахского гарема, который был без надобности, но шах содержал его, дабы избежать пересудов в народе. Озверевшие от воздержания красавицы, вынужденные проводить бесцельную, хотя и роскошную жизнь в общении между собой, читали стихи греческой поэтессы Сапфо в выспренном и величавом переводе Хамрая с древнего, мертвого ныне языка, которые давным-давно подкинул им сам шахский чародей (еще не этим наложницам, а их предшественницам), объяснив смысл учения поэтессы. Он хотел досадить красавицам, поддавшись странному порыву — чтоб не один страдал. А получилось наоборот — жительницы гарема от тоски предавались любовью друг с другом, доводя евнухов до бешенства и помутнения рассудка. Тем не менее каждое редкое появление в гареме посланца шаха, как сегодня, вызывало бурное оживление. А избранница, хотя все знали, что ее почти наверняка ждет гибель, считала предстоящее испытание счастьем и великой честью.

Телохранители во главе с верным Нилпегом уже были готовы — стояли у распахнутого выхода с обнаженными саблями и чадящими факелами, отбрасывающими на много повидавшие равнодушные стены двора фантастические тени.

Против ожидания колдуна они пошли по узкому каменному коридору не туда, откуда пришли, не в шахские богатые покои, а дальше — в пугающую черноту. Но колдун промолчал. Сейчас его главной задачей было взять обещанное вознаграждение и поскорее унести ноги из владений шаха — и Хамрай это остро прочувствовал. Хамрай вспомнил девять несчастных девочек, спаленных на костре и подумал, что для колдуна было бы самым лучшим, если бы заклятие действительно потеряло силу. Хамрай догадывался, на что рассчитывал чужестранец — представление было потрясающим, поверивший шах отдает обещанное и уже виденное колдуном сокровище (поднос усыпанный золотыми монетами и увенчанный бриллиантовой диадемой) и колдун, пожелав шаху прекрасного наслаждения, уходит. Даже если шах не отпустит его сразу, заставит присутствовать при его попытке овладеть настоящей женщиной, а не магическим воплощением, и заклятие возымеет действие, то у чародея хватит умения заворожить потрясенных телохранителей, околдовать если понадобится всю дворцовую стражу, оставшуюся без повелителя, и покинуть дворец. Одного не учел чужестранец — что рядом с шахом будет чародей куда могущественнее его самого. Но, похоже, колдун ничего не боялся и сам истово верил в свершенное им колдовство. Либо играл уверенность с неподражаемым мастерством и наглостью.