Терапевтическая проза. Ирвин Ялом. Комплект из 5 книг - Ялом Ирвин. Страница 68
Что же касается ее вопроса о техниках мастурбации, что он знал об этом? Практически ничего, разве что помнил об очевидной необходимости клиторальной стимуляции. Люди так часто приписывают психиатрам всезнание.
«Я не специалист в этой области, Каролин». Интересно, подумал Эрнест, откуда, по ее мнению, он мог почерпнуть информацию о женской мастурбации? В медицинском колледже? Может быть, следующая книга, которую ему стоит написать, будет называться «Чему не учат медиков»?
«Единственное, что приходит мне на ум, Каролин, это лекция терапевта-сексопатолога, которую я недавно слышал. Он говорил о целесообразности освобождения клитора от спаек».
«Доктор Лэш, а это можно проверить при осмотре? Я согласна».
Эрнест снова залился краской. «Нет, я уже давно забросил свой стетоскоп – последний осмотр я провел семь лет назад. Рекомендую вам задать этот вопрос вашему гинекологу. Некоторым женщинам легче говорить о таких вещах с женщиной-гинекологом».
«А у мужчин… доктор Лэш, я имею в виду, а вы… у мужчин бывают проблемы с неполным оргазмом при мастурбации?»
«И снова я напоминаю вам, что я не специалист в этой области, но мне кажется, что у большинства мужчин ситуация решается по принципу „все или ничего“. Вы говорили об этом с Уэйном?»
«С Уэйном? Нет, мы ни о чем таком не говорили. Вот почему я задаю вам эти вопросы. На данный момент вы главный мужчина, единственный мужчина в моей жизни!»
Эрнест растерялся. Стратегия предельной честности ничего не говорила о том, как вести себя в подобной ситуации. Его смущала агрессивность Каролин, она выбивала почву из-под его ног. Он обратился к эталону, к своему супервизору, пытаясь представить, как бы ответил на этот вопрос Маршал.
Маршал сказал бы, что в данном случае следует постараться извлечь как можно больше информации: составить систематизированную беспристрастную историю ее сексуальной жизни с учетом подробностей процесса мастурбации и сопутствующих ему фантазий, как актуальных, так и прошлого.
Да, именно так и следовало поступить. Но у Эрнеста была проблема: он начинал чувствовать возбуждение. Повзрослев, Эрнест был уверен, что не представляет интереса для женщин. Всю жизнь он был уверен в том, что должен упорно работать над собой, использовать свой интеллект, чувствительность и шарм, чтобы не показаться тупицей. Он испытывал безумный восторг, слыша, как эта очаровательная женщина рассказывает о том, как мастурбировала, представляя себе, как раздевает его и стаскивает на пол.
Возбуждение ограничивало терапевтическую свободу Эрнеста. Если бы он попросил Каролин рассказать о ее сексуальных фантазиях со всеми интимными подробностями, он не смог бы точно сказать, какими мотивами руководствовался, задавая этот вопрос. Сделал ли бы он это для ее пользы или же для самоудовлетворения? Это было бы слишком похоже на вуайеризм, на занятия вербальным сексом. С другой стороны, если он будет избегать обсуждения ее фантазий, не будет ли это обманом по отношению к пациентке, которая не будет иметь возможности обсуждать самые актуальные свои проблемы? К тому же избегание этой темы может навести ее на мысль о том, что ее фантазии слишком постыдны, чтобы открыто обсуждать их.
К тому же он дал клятву самораскрытия. Разве не должен он поделиться с Каролин своими соображениями по поводу сложившейся ситуации, ничего не утаивая? Нет, он был уверен, что это было бы ошибкой. Может быть, в этом кроется очередной принцип терапевтической откровенности? Возможно, терапевт не должен делиться с пациентом тем, что вызывает у него сильный внутренний конфликт. Для начала ему самому следует проработать эти проблемы в процессе индивидуальной терапии. Иначе пациенту придется решать проблемы терапевта. Он записал этот принцип в блокнот – его стоит запомнить.
Эрнест ухватился за первую попавшуюся возможность сменить тему. Он вернулся к приступу паники, который случился у Каролин вчера вечером, и поинтересовался, не кажется ли ей, что он был вызван в том числе и сложными проблемами, которые они обсуждали на прошлом сеансе. Например, она могла задуматься над тем, почему столько лет жила в мучительном браке с нелюбимым мужем? И почему она никогда не пыталась решить эту проблему с помощью семейной психотерапии?
«Мне трудно объяснить вам, насколько безнадежным кажется мне мой брак в частности или супружеская жизнь в целом. Многие годы в моей семейной жизни не было ни искорки счастья или уважения. А Уэйн настроен так же нигилистически, как и я: он потратил много лет, много денег на терапию, но безрезультатно».
Эрнеста было не так легко сбить с толку.
«Каролин, думая о том, сколько мучений принесла вам ваша семейная жизнь, я не могу не поинтересоваться тем, какую роль в вашем неудачном браке сыграли ваши родители. Когда на прошлой неделе я спросил у вас о родителях, вы ответили, что никогда не слышали, чтобы ваша мать отзывалась об отце иначе как с ненавистью и презрением. Может, эта замешанная на ненависти диета, которой пичкала вас мать, сослужила вам дурную службу? Может, вам не стоило вбивать в голову день за днем, год за годом мысль о том, что мужчинам нельзя верить, что они преследуют лишь свои корыстные интересы?»
Кэрол собиралась вернуться к разговору о сексе, но не могла не броситься на защиту матери: «Ей было нелегко растить двоих детей: она была абсолютно одинока, ей никто не помогал».
«Почему одна? А как же ее семья?»
«Да что ее семья! Мать была совершенно одинока. Ее отец бросил их, когда она была маленькая, – один из первых отцов, которые отказывались платить алименты. От ее матери, ожесточенной, измученной паранойей женщины, тоже было мало толку. Они почти не разговаривали».
«А ее социальное окружение? Друзья?»
«Их не было!»
«У вашей матери был отчим? Ваша бабушка вступила в повторный брак?»
«Нет, об этом не могло быть и речи. Вы не знаете мою бабушку. Она всегда одевалась только в черное. Даже носовые платки у нее были черного цвета. Никогда не видела, чтобы она улыбалась».
«А ваша мать? В ее жизни были другие мужчины?»
«Вы шутите? В нашем доме больше никогда не было мужчин. Она ненавидела их! Но я уже прорабатывала этот вопрос с предыдущими терапевтами. Старая история. А вы сказали, что не собираетесь заниматься раскопками».
«Интересно, – сказал Эрнест, не обращая внимания на протесты Кэрол. – Как сильно жизненный сценарий вашей матери напоминает сценарий ее матери. Словно эта боль передается в вашей семье по женской линии – по наследству, из поколения в поколение, словно горячая картофелина, от которой каждый стремится избавиться».
От Эрнеста не укрылось, что Кэрол нетерпеливо взглянула на часы. «Знаю, наше время вышло, но задержитесь на минуту, Каролин. Знаете, это действительно важно… я объясню вам почему. Этот вопрос необходимо решить немедленно, потому что вы можете передать это своей дочери! Возможно, лучшее, чего мы с вами сможем добиться в процессе терапии, – это разорвать этот порочный круг! Я хочу помочь вам, Каролин, я действительно хочу вам помочь. Может быть, центром нашей с вами совместной работы станет ваша дочь!»
Такой поворот событий застал Кэрол врасплох. Она была ошеломлена. Слезы вдруг наполнили ее глаза и потекли по щекам. Не сказав ни слова, она выбежала из комнаты, все еще рыдая. Черт бы его побрал, он опять добрался до меня! Ну почему я позволяю этому ублюдку лезть мне в душу!
Спускаясь по ступенькам, Кэрол пыталась понять, что из сказанного Эрнестом относится к выдуманной ей личине, а что – к ней самой. Она была так потрясена, что, погруженная в свои мысли, едва не наступила на Джесса, сидящего на нижней ступеньке.
«Привет, Кэрол, я Джесс. Помнишь меня?»
«Ой, привет, Джесс, не узнала тебя. – Кэрол смахнула слезинку. – Странно видеть тебя сидящим».
«Я люблю бегать трусцой, но обычно я хожу. А ты видела меня только бегущим потому, что я хронически опаздываю. С этим сложно справиться в терапии, потому что я всегда так сильно опаздываю, что говорить об этом уже нет времени!»