Терапевтическая проза. Ирвин Ялом. Комплект из 5 книг - Ялом Ирвин. Страница 74
«Еще несколько минут, – пообещал он. – Беги так, словно ты просто быстро идешь; найди скорость, при которой ты можешь свободно дышать. Сделаем остановку в Японском чайном доме».
А потом, через двадцать минут бега трусцой, случилось что-то удивительное. Усталость исчезла, и Кэрол почувствовала, как энергия переполняет ее. Она взглянула на Джесса, который кивнул и доброжелательно улыбнулся ей, словно ждал, когда у нее откроется второе дыхание. Кэрол побежала быстрее. Она парила над травой, не чувствуя своего тела. Она стала поднимать ноги все выше. Она могла бы бежать вечно. А потом, когда они сбавили скорость и остановились у чайного дома, у Кэрол подкосились ноги, и она была искренне благодарна Джессу, который поддержал ее.
Тем временем за стеной Эрнест набивал на компьютере текст, описывая инцидент, происшедший во время группового сеанса, который он только что провел. Это могло стать ценным дополнением к его статье на тему пространства между пациентом и терапевтом. Один из пациентов рассказал потрясающий сон:
Все члены нашей группы сидели за длинным столом, во главе стола сидел терапевт. В руках он держал лист бумаги. Мы все тянули шеи, перегибались через стол, пытаясь разглядеть, что там написано, но он не показывал нам этот лист. Почему-то мы все знали, что на этом листе был ответ на вопрос, кого из нас вы любите больше всего.
Этот вопрос – кого из нас вы любите больше всего, – писал Эрнест, это самый настоящий кошмар для терапевта. Каждый терапевт боится, что когда-нибудь потребуется сказать, какой из ее членов больше всего симпатичен ему или ей. И именно поэтому многие групповые терапевты (так же как и индивидуальные) не склонны выражать свои чувства к пациентам.
И еще. Эрнест решил придерживаться своего решения быть полностью откровенным во время этого сеанса и чувствовал, что прекрасно с этим справился. Сначала он вовлек группу в продуктивную дискуссию: они обсуждали свои фантазии относительно того, какой пациент был любимчиком терапевта. Это был стандартный ход – большинство терапевтов поступили бы именно так. Но затем он сделал то, на что решились бы немногие: он открыто высказал свое отношение к каждому члену группы. Разумеется, он не говорил о том, кого он любит, а кого нет, – такие глобальные заявления никогда не приносили пользу. Он перечислял качества, которые притягивали его или отталкивали в каждом из присутствующих. И эта тактика оказалась удивительно успешной: все члены группы решили проделать то же самое с остальными, так что каждый из них получил ценную обратную связь. Какое удовольствие, думал Эрнест, вести свои войска с линии фронта, а не через тыл.
Он выключил компьютер и быстро пролистал записи по последнему сеансу Каролин. Прежде чем выйти к ней, он просмотрел также принципы самораскрытия терапевта, которые успел сформулировать:
1. Быть откровенным настолько, насколько это может принести пользу пациенту.
2. Откровенность должна быть разумной. Не забывайте, что вы делаете это для пациента, а не для себя.
3. Если хотите продолжать свою профессиональную деятельность, подумайте о том, как ваши откровения будут восприняты другими терапевтами.
4. Степень самораскрытия терапевта зависит от стадии терапии. Необходимо учитывать время: некоторые откровения, способные принести пользу на поздних стадиях терапии, на ранних стадиях могут возыметь обратный эффект.
5. Терапевт не должен делиться с пациентом тем, что вызывает у него сильный внутренний конфликт. Для начала ему самому следует проработать эти проблемы с супервизором или в индивидуальной терапии.
Кэрол вошла в кабинет Эрнеста с твердым намерением получить сегодня конкретные результаты. Она сделала несколько шагов, но садиться не стала, а осталась стоять рядом со своим стулом. Эрнест уже начал опускаться в свое кресло, но, увидев, что Каролин так и стоит над ним, замер, потом снова поднялся и вопросительно посмотрел на нее.
«Эрнест, в среду я убежала, потрясенная вашими словами, и забыла кое-что – обнять вас. Вы даже не представляете, что это значит для меня. Как я жалела об этом последние два дня! Мне казалось, что я потеряла вас, что вас больше нет. Я хотела позвонить вам, но один ваш голос без вас самих не помог бы мне. Мне нужен физический контакт. Пойдите мне навстречу, прошу вас».
Эрнест, изо всех сил стараясь не показать ей, какое удовольствие доставила ему возможность получить компенсацию объятий, помолчал, а потом произнес: «Раз уж мы договорились говорить об этом» – и быстро обнял ее за плечи.
Эрнест сел. Сердце его бешено стучало. Ему нравилась Каролин, нравилось прикасаться к ней: мягкость ее кашемирового свитера, тепло плеч, тоненькая скромная полоска бюстгальтера на спине, ощущение ее упругой груди. Объятие было целомудренным, но Эрнест вернулся в свое кресло, чувствуя себя грязным.
«Вы обратили внимание, что я ушла, не обняв вас?» – спросила Кэрол.
«Да, заметил».
«Вы жалели об этом?»
«Знаете, я понимал, что мое замечание относительно вашей дочери затронуло в вас какие-то глубинные струны. Тревожные струны».
«Вы обещали быть честным со мной, Эрнест. Прошу вас, оставьте эти терапевтические увертки. Скажите мне, вам не хватало этих объятий? Вам неприятно, что я обнимаю вас? Или приятно?»
Эрнест слышал настойчивые нотки в голосе Каролин. Очевидно, эти объятия имели для нее огромное значение. Они служили одновременно подтверждением ее привлекательности и его желания быть ближе к ней. Эрнест понял, что попал в тупик. Он долго искал правильный ответ, а потом, пытаясь выжать из себя очаровательную улыбку, произнес: «Когда наступит тот день, когда объятия привлекательной женщины – привлекательной во всех смыслах этого слова – покажутся мне неприятными, можно будет звать гробовщика».
Кэрол заметно приободрилась. «Очень привлекательная женщина – привлекательная во всех смыслах этого слова!» Призраки доктора Кука и доктора Цвейзунга. Теперь охотник выходит из засады. Пора добыче проглотить приманку и попасть в ловушку.
Эрнест тем временем продолжал: «Расскажите мне о прикосновениях, что они значат для вас».
«Кажется, я уже все вам рассказала, – ответила Кэрол. – Я знаю, что думаю о ваших прикосновениях часами. Иногда это очень возбуждает, я жажду почувствовать вас внутри меня, как вы взрываетесь, словно гейзер, и наполняете меня своим теплом и влагой. А иногда я просто чувствую тепло, любовь, объятия. Всю неделю почти каждую ночь я ложилась спать пораньше, чтобы представлять вас рядом со мной».
Нет, не то, подумала Кэрол. Я должна быть откровенно сексуальной, я должна завести его. Но мне трудно представить, как можно соблазнять это ничтожество. Жирный, сальный, все время в этом грязном галстуке, еще эти стоптанные ботинки – подделка под «Рокпорт».
Она продолжала: «Мне больше всего нравится представлять, как мы сидим на этих стульях, а я подхожу к вам, сажусь на пол, и вы начинаете теребить мои волосы, а потом спускаетесь ко мне и ласкаете все мое тело».
Эрнест уже сталкивался с эротическим переносом в своей практике, но ни одна его пациентка не говорила об этом так откровенно и ни одна не возбуждала его так сильно. Он молчал, покрываясь потом, взвешивал возможные варианты ответа и прикладывал все усилия, чтобы предотвратить эрекцию.
«Вы просили меня быть честной с вами, – говорила Кэрол. – Высказывать все мои мысли».
«Вы правы, Каролин. И вы поступаете совершенно правильно. Честность – главнейшая добродетель в терапии. Мы можем, мы должны говорить обо всем, высказывать все… пока мы остаемся каждый в своем физическом пространстве».
«Эрнест, мне этого недостаточно. Разговоры, слова – этого мало. Вы знаете, как складывались мои отношения с мужчинами. Недоверие прочно укоренилось во мне. Я не верю словам. Прежде чем я познакомилась с Ральфом, я лечилась у нескольких терапевтов – по два-три сеанса. Они в точности следовали протоколу, придерживались профессионального кодекса, оставались корректно отстраненными. И все они разочаровали меня. Все, кроме Ральфа. В нем я нашла настоящего терапевта, который был готов проявить гибкость, говорить со мной на моем языке, давать мне то, в чем я нуждалась. Он спас меня».