Оленин, машину! (СИ) - Десса Дарья. Страница 75

Этот человек наверняка знал намного больше, чем показывал, и я вдруг понял, что, возможно, нахожусь не только на пороге новой миссии, но и рядом с кем-то, кто способен незаметно направить её исход. «Только бы не оказаться марионеткой в руках опытного кукловода, — подумал я. — Очень не хочется выполнять чужую волю». Ясное дело, что в какой-то мере этого не избежать, раз уж я взял Сергея в напарники. Но главное не забывать: именно я это сделал, а он меня включил в состав своей группы постольку-поскольку. «Ничего, справлюсь как-нибудь. У меня опыта командования побольше, чем у Добролюбова. Хотя он, вероятно, в оперативных комбинациях лучше разбирается».

Дорога казалась бесконечной. Каждый километр ощущался, как испытание — студер натужно гудел, словно обижался, что его заставили так много работать, то и дело проваливаясь в колдобины и увязая в мягком грунте. Поначалу я думал, что ещё чуть-чуть, и доберёмся, но проезжали час за часом, а вокруг тянулась лишь бесконечная тайга, лишь изредка прерываемая поросшим высокой травой и редкими деревьями сопками. В ту сторону ехало совсем мало машин. Зато в обратную — колонны сменяли одна другую. Танки, грузовики, легковушки, катюши… Чего только не увидел! Но если поначалу было интересно наблюдать, то вскоре жутко устал и закрыл глаза, затянув брезент, чтобы внутрь пыль и выхлопные газы не летели, забивая лёгкие.

Временами грузовик взбирался на очередной холм, и мне казалось, что за ним будет просвет, но всё так же перед нами открывалась новая, абсолютно такая же дорога. Казалось, это длинная лента посреди леса, уводящая нас в неизвестность. Вокруг начинало темнеть, а усталость накапливалась, выматывая до одури. К концу второго часа спина и ноги затекли так, что каждый новый толчок отзывался тупой болью. Я глядел на уставшее лицо Добролюбова, который, несмотря на тяжесть пути, сохранял сосредоточенность, не давая себе ни капли слабости.

Один раз мы остановились у какого-то ручья, чтобы ополоснуться и поесть. Я тогда, измученный и засыпающий на ходу, предложил:

— Может, передохнём хоть немного? Привал сделаем?

Опер нахмурился и, не отрываясь от карты, которую рассматривал при свете фонарика, сказал коротко, словно отрезал:

— Некогда рассиживаться. У меня приказ.

И снова — в путь, под тяжёлое дыхание двигателя, держась за скамью так, чтобы на очередном ухабе не подлететь, долбанувшись головой о накрывающий кузов тент. Хорошо, он тут есть, а иначе бы пришлось себя, вероятно, верёвкой приторочить к кузову, чтобы, когда задремлешь от усталости, не выпорхнуть птичкой. Так, как это недавно Сигэру сделал.

Глава 54

Когда мы наконец добрались до Хабаровска — уже далеко за полночь, — я было подумал, что найдём, где бросить кости, хоть несколько часов поспим. Да и поесть бы не мешало. Нам всё-таки потом обратно возвращаться. Но Добролюбов, словно не ощущая ни усталости, ни времени, сразу велел водителю везти нас прямиком в штаб фронта. Меня это немного обескуражило: к чему такая спешка? Сокровища, как он сам сказал, на дне реки, и если никто не знает, где они, что уж торопиться? Полежат ещё — не сахарные, не растают. Но лейтенант был одержим.

Я сидел в кабине, а он рядом, сосредоточенный, с твёрдой, напряжённой линией челюсти. В его взгляде было что-то остервенелое, как у охотничьего пса, только что взявшего свежий след. Его будто подстёгивало что-то изнутри, зудящее и нетерпеливое. Он нервно поводил плечами и не раз поглядывал на часы, словно даже минутная задержка могла всё разрушить.

Наверное, Добролюбову казалось, что чем ближе мы становимся к цели, тем выше риск её упустить. Драгоценности оставались скрытыми, и мысли о том, что японцы могли бы тоже начать их поиски, наверное, заметно подстёгивали опера: ведь они вполне могли выслать диверсионные группы, способные работать скрытно и эффективно. Я же всё никак не мог понять, почему лейтенант Сигэру, будучи человеком дисциплины, не сообщил своему командованию о тайнике.

Но чем больше рассуждал, тем чаще возникала догадка: что, если Сигэру задумал забрать сокровища себе? На грани поражения Японии и полной неопределённости он, возможно, решил обеспечить себе безопасный выход из войны. Золото давало шанс бежать и начать новую жизнь под чужим именем, где-нибудь вдали от разгрома и позора. Это мне он лапшу вешал. Мол, честь, гордость и всё такое. На самом деле хотел стырить золотишко, тайком вывезти его куда-нибудь, да и зажить припеваючи.

Может, у него всё и получилось бы, если бы не одно «но». Оплошал лейтенант. Не справился. Не успел добраться до ценностей, за что и поплатился. Так, стоп. Но если Сигэру был наказан за свою нерасторопность (а не спешил, потому как планировал всё закрысить), то кто же тогда его заменил? Оп-па… Об этом я как-то сразу не подумал. А ведь точно! Я хотел было поделиться своими мыслями с Добролюбовым. Но, едва студер остановился возле КПП штаба фронта, как опер тут же умчался внутрь, приказав встать рядом и ждать его возвращения.

Он вернулся через полчаса, после чего забрался в кабину и приказал водителю ехать по указанному адресу. Я даже не стал спрашивать, что за место там такое. Зачем? Как приедем, так станет понятно. Мы долго петляли по тёмным улицам Хабаровска. Ночное освещение было отключено, окна закрыты плотными шторами, а многие даже напомнили хронику советских времён: были заклеены газетной бумагой крест-накрест. Также я заметил несколько точек ПВО, обложенных мешками с песком.

Было заметно: город тщательно готовился к грядущей войне. Светомаскировка, зенитные орудия… Кроме того, пока ехали, нас несколько раз останавливали военные патрули. Проверяли документы, заглядывали в кузов студебекера. Потом пропускали. Мне это казалось удивительным. В наше время, — то, откуда я прибыл, — всё иначе. Стоит какому-нибудь высокому чину махнуть корочкой (если его физиономию не узнали), то пропускают сразу, даже в багажник или салон не заглядывая. Здесь всё иначе. У Добролюбова особые полномочия? Патрулям на это поровну. Сначала осмотр, потом «Проезжайте, хорошего пути».

Часам к трём ночи наконец прибыли. Фары студера осветили запертые металлические ворота. Из будки рядом вышел боец с автоматом. Второй, прикрывая, остался внутри, направив на нас оружие. Первый подошёл, попросил предъявить документы. Сергей вышел из кабины, показал бумаги и добавил, что он действует на основании приказа штаба фронта.

Солдат кивнул, потом раскрыл ворота, и мы въехали. Это, насколько я смог догадаться, была территория какой-то воинской части. Посереди плац, рядом казарма. Всё утопает в темноте, и только кое-где торчат редкие фонари, прикрытые большими жестяными плафонами, чтобы сверху их свет было почти невозможно заметить. Мне стало интересно: японская авиация сюда вообще хотя бы раз добралась? Что-то не припомню. Кажется, у Квантунской армии ни разу не хватило силёнок, чтобы долететь до Хабаровска и отбомбиться по городу.

Если точнее, то однажды японцы обстреливали этот город. Четверть века назад, 5 апреля 1920 года. Но это была, на их языке, «операция по разоружению». Ну, или акция возмездия, если точнее. Японцы мстили за то, что месяц назад в Николаевске партизанский отряд напал на их гарнизон и всех перебил. Хабаровск оставался захваченным до конца октября 1920 года, пока последний японец не удрал из города.

Но чтобы теперь, в августе 1945-го, в городе звучали сирены воздушной тревоги? Как говорится, вряд ли.

В казарме нас встретил пухлый капитан с пушистыми усами, — видимо, предмет его мужской гордости. Сказал, что получил приказ из штаба и готов обеспечить всем необходимым. По его полному лицу с двойным подбородком было видно: страсть как хочется офицеру узнать, что такого особенного мы должны сделать. Но поинтересоваться побоялся. Ну, ещё бы! В СМЕРШ лишних вопросов задавать не принято.

Нам выдали сухие пайки (поскольку час был слишком поздний), потом сопроводили в пустующую казарму и предложили выспаться до утра. «Всё равно сейчас всё закрыто», — то ли посетовал, то ли порадовался (возиться не придётся) пухлый капитан. Потом он ушёл, а мы, быстро перекусив, повалились на скрипучие сетки коек. Матрасов не было, как и постельных принадлежностей. Ну, да и так сойдёт. Расстелили шинели, вещмешки под голову и спать.