Свет твоих глаз (СИ) - Лактысева Лека. Страница 36

― Чашку эспрессо, ― попросила я и пристроила свою сумку на столик у подоконника. Это был первый шаг по реализации коварного плана по похищению парочки цветочных отростков, которые потом пустят корни и будут пересажены в землю.

― А мне чашку зеленого чаю, ― добавил Эд. ― Кстати, где тут у вас руки можно помыть?

Официантка одарила нас приветливой улыбкой, указала направо:

― Да вон туда ступайте, первая и вторая дверь за углом.

Я подхватила Скворцова под локоток и повела в указанном направлении. Девушка проводила нас любопытным взглядом, но вопросов задавать не стала. Зато потом, когда мы оба вернулись и присели за накрытый пестрой скатертью столик, подала нам напитки и спросила:

― У моря были?

― Да. Там сейчас красиво, но прохладно, ― пробуя кофе, отозвалась я.

― Это вы поздно к нам приехали. Две недели назад еще загорать можно было! ― закивала девушка. Ей было скучно и хотелось пообщаться.

Скворцов промолчал. Поднес к губам чашку, в которой бултыхался простой бумажный пакетик, отпил глоток, отодвинул чашку в сторону и сделал вид, что смотрит в окно.

«Вкус не понравился», ― догадалась я.

Официантка услышала телефонный звонок из подсобки.

― Сейчас вернусь! ― произнесла скороговоркой и умчалась.

Это было очень кстати!

― Ты чай допивать будешь? ― спросила я Эдуарда.

― Нет. Он уже остыл. Да и запах жасмина не очень люблю.

― Вот и прекрасно!

Я взяла пару салфеток, смочила их едва теплым чаем из чашки Скворцова, отщипнула веточку у цветка, который мама называла «декабристом», укутала ее влажной салфеткой и быстро спрятала в сумку.

Эдуард сидел с каменным лицом и вопросы задавать не спешил. Я даже не была уверена, что он разглядел мои манипуляции.

Послышались шаги: официантка закончила говорить по телефону и спешила вернуться к нам. Я в пару глотков допила свой «эспрессо», рассчиталась наличными и попрощалась с девушкой.

― Вы заезжайте! У нас тут в соседнем доме переночевать всегда можно. Есть комнаты свободные, кухня отдельная, ― начала заманивать предприимчивая местная жительница.

― В другой раз ― непременно, ― с каменным лицом выдавил Эд. ― Ника, нам пора. Найджел заждался.

Я послала официантке извиняющуюся улыбку и повела своего грозного спутника к джипу. Спрашивать, куда пропало его хорошее настроение, я не стала. Мало ли, с какими неудобствами ему пришлось столкнуться за те несколько минут, что он провел в мужской уборной…

― Ника, что это было? ― спросил Эд, как только мы снова расселись по своим местам и я завела мотор.

― Ты о чем?

― О салфетках, которые ты зачем-то полила чаем и засунула себе в сумку. Это очень странный поступок, тебе не кажется?

― Одной странностью больше, одной меньше, ― развеселилась я. ― Ты буквально четверть часа назад сказал, что я и без того каждый день тебя удивляю.

― Так ты объяснишь мне свой поступок? ― Эд начал проявлять нетерпение. Похоже, непонимание происходящего его нервировало.

― Да все просто! – сдалась я и рассказала о своем коварном плане по похищению веточки «декабриста».

― И зачем было её воровать? ― выслушав мои объяснения, скривился Скворцов.

― Есть примета, что ворованные цветы лучше растут, ― таинственным голосом сообщила я. ― А мне очень хочется вырастить «декабриста». Он так красиво цветет!

― Ну посмотрим в декабре, зацветет он у тебя или нет. ― Эд с легким осуждением поджал губы и покачал головой. ― Эти мне специалисты по флористике! Хуже медиков с их суевериями!

― В этом декабре наш красавчик зацвести не успеет. Только через год, ― разочаровывать Скворцова не хотелось, но пришлось.

― Через год… ― Эдуард зачем-то повторил мою последнюю фразу.

Его голос дрогнул. Я бросила на него короткий взгляд: отрываться от дороги было опасно. Но и мгновения хватило, чтобы увидеть, что Скворцов болезненно поморщился.

― Теперь я тебя расстроила? Чем?

― Ты не причем. Но я не уверен, что увижу, как он будет цвести.

― Мне жаль, что все так, Эд. ― Я не знала, что еще сказать. Вздохнула, прикусила губу.

― Не надо. Хотя бы ты не вздыхай надо мной, Ника. Не представляешь, как это утомительно ― каждую минуту помнить, что ты для своих близких ― источник слез и переживаний, а не радости и смеха.

― Больше не буду! ― тут же поклялась я.

Кто бы мог подумать, что ко всем прочим бедам, моего хозяина тяготит еще и это?

Эдуард горько усмехнулся. Прислонился затылком к подголовнику и закрыл глаза. Стиснул кулаки на коленях. Я не выдержала: положила ладонь на его напряженные пальцы. Мы ехали по пустому шоссе, передачи коробка-автомат переключала сама, так что я могла себе это позволить. Скворцов мою руку не оттолкнул, но и глаза не открыл. Правда, через пару минут разжал кулаки и легонечко пожал мою руку.

Мы так и ехали в молчании до самого дома. Но эта доверительная уютная тишина между нами значила намного больше, чем самые громкие слова.

26. Эдуард. Затишье перед бурей

Говорят, человеку, который долгое время был один, нужно много времени, чтобы научиться сосуществовать с кем-то еще. Я жил один почти пятнадцать лет. Даже своих временных подруг и любовниц у себя не селил, предпочитал встречаться с ними вне дома. По всему выходило, что появление женщины в моей квартире должно было превратиться в серьезное испытание для моих нервов.

Первая бурная неделя вполне оправдывала эти нерадостные ожидания. Но субботняя поездка к морю странным образом сблизила нас с Вероникой. Ее присутствие не напрягало меня. Отсутствие ― заставляло нервничать.

Особенно остро я ощутил это в воскресенье, когда Ника отправилась за покупками в гипермаркет и пропала на добрых четыре часа. Я сломал голову, гадая, отчего она там застряла. Несколько раз порывался позвонить, спросить, все ли с ней в порядке. И только когда щелкнул дверной замок, и Найджел с радостным лаем бросился встречать пропажу, я выдохнул с облегчением.

Начиная с понедельника жизнь покатилась по давно наезженной колее: завтрак, работа, ужин, прогулка с Никой и Найджелом. Два раза, во вторник и в пятницу, мы втроем побывали в школе поводырей на занятиях. Три раза за ту же неделю к нам на ужин заезжал Тимофей. Он продолжал заигрывать с моей помощницей, нахваливать кулинарные таланты Ники и баловать ее небольшими подарками: один раз привез блокнот, другой ― новый чехол для смартфона, третий ― брелок для ключей. Ника подношения принимала без особого восторга. Похоже, просто не находила повода отказаться.

Меня поведение Тима тоже не радовало, но запрещать брату ухаживать за Вероникой я не мог. Не имел права. Раз уж сам я от мысли о женитьбе отказался, то не должен вести себя как собака на сене и мешать двум взрослым людям строить отношения. Я повторял себе это раз за разом. Твердил, как мантру, и все же на душе было тяжело и горько при мысли, что, возможно, однажды Вероника сдастся, ответит на ухаживания Тимофея и оставит работу у меня ради семейного счастья с моим братом.

Наконец, вторая неделя испытательного срока, который я сам установил для Вероники, закончилась. Наступила суббота. Время подводить итоги и решать, будет ли Ника работать на меня и дальше, и на каких условиях. Некоторые соображения на этот счет у меня, разумеется, были. Оставалось узнать, что думает о них Вероника.

С этими мыслями я проснулся в то утро. С ними отправился выгуливать Найджела. Когда вернулся ― Вероника, как и ожидал, уже хлопотала над завтраком. Вдруг представил себе, что завтра ничего этого уже не будет ― ни тихих шагов, ни запахов кофе и поджаренных тостов, ни ее голоса ― грудного, мягкого:

― Доброго утра, Эд. Садись завтракать.

В груди стало тесно и больно. Захотелось вцепиться в руки Вероники, уже знакомые, тонкие, но сильные, и просить, требовать, чтобы она не смела уходить, чтобы оставалась у меня, со мной, без всяких условий. Чтобы согласилась разделить мою жизнь, стать ее частью ― навсегда.