Свет твоих глаз (СИ) - Лактысева Лека. Страница 62

Забрав верхнюю одежду, мы натянули ее на плечи и, не застегиваясь, помчались к джипу. Еще минута ― и вот Ника уже выводит его со стоянки.

Десять минут дороги стоили мне, наверное, десяти лет жизни. Вероника сосредоточенно управляла машиной. Я не смел ее отвлекать, а потому молчал и варился в своих тревожных мыслях. Надежда смешивалась с отчаянием в диких пропорциях, и весь этот убийственный коктейль бился в виски, заставлял разрываться сердце и останавливал дыхание. Правой рукой я вцепился в пластиковую ручку дверцы, и в какой-то момент она заскрипела, угрожая потрескаться и рассыпаться ― так сильно я ее сжал.

― Приехали! ― Ника вывернула руль, въехала во двор типичной многоэтажки, с трудом отыскала место для парковки. ― Скорая уже у подъезда. Тоже только что подъехала. Погодите, я сейчас открою! ― крикнула бригаде медиков и, взяв меня за руку, потащила за собой.

― Откуда у тебя ключи? ― спросил жену на бегу.

― Оксана дала на всякий случай. Я была у нее пару раз. Мы… подружились.

Неожиданно. Я и не знал. Впрочем, сейчас было не до того.

Ника действовала: ехала, бежала, открывала двери, вызывала лифт и провожала врача к постели Оксаны, собирала сумки, одевала маленького Артема и одновременно утешала его, испуганного, плачущего. А я болтался за ее спиной, беспомощный, бесполезный, мешался под ногами и снова ждал. Вот когда я впервые по-настоящему почувствовал себя чемоданом без ручки!

― Бабушке я позвонила. Она ждет внука, ― слабым голосом сообщила Оксана.

― Да-да, мы с Эдом отвезем его! Не беспокойся! ― заверила Вероника.

― Вы в клинику уже позвонили? Ее точно там примут? ― тут же окликнул Нику врач скорой.

― Да, все согласовано.

― Тогда мы за носилками. Вставить пациентке опасно, ― врач с помощником двинулись к дверям.

Ника обмотала шею Артема шарфиком, подтолкнула его ко мне:

― Выходите в общий коридор, там прохладнее, а я сейчас Оксану хоть немного утеплю.

Мальчишка доверчиво схватился за мою ладонь. Его пальчики были холодными и липкими. Он вывел меня на лестничную площадку, потянул вниз, к себе. Я наклонился.

― Мама умрет, да? ― едва слышно спросил ребенок.

― Нет! Что ты такое выдумал? ― мне пришлось говорить громко и четко: даже со слуховым аппаратом Артем хорошо разбирал только достаточно громкие и четко произнесенные слова ― никак не шепот. ― Мама чуть-чуть полечится в очень хорошей больнице и вернется домой!

«И, возможно, вернется уже одна», ― договорил мысленно.

Присел, опираясь спиной на стену, приобнял парня. Он доверчиво прижался ко мне и замер, тихо сопя и изредка шмыгая носом.

Прибыли медики с носилками. Глянули на нас мельком. Вошли в квартиру. Через несколько минут вынесли Оксану. Двинулись к лестнице: в лифт носилки не поместились бы.

― Мужчина, вы бы помогли носилки спустить, ― ворчливо и даже как будто презрительно заметил один из них.

Упрек ударил в солнечное сплетение. Я задохнулся от очередного укола беспомощности. Носильщик из меня тот еще ―  я же каждую ступеньку ногой наощупь ищу.

― Мой муж слабовидящий, ― раздался строгий холодный голос Вероники. ― Он ни ступеней, ни перил не видит.

― Ну так и сидел бы в машине. Путается тут под ногами, ― ничуть не смутившись, озвучил медик то, о чем я и сам думал всего пару минут назад.

― Он занимается ребенком, а вы нарушаете принципы медицинской этики, что не делает вам чести, ― осадила разговорчивого товарища Ника.

На этот раз медработник предпочел промолчать.

Ника потрепала меня по плечу.

― Вставай, Эд. Грузимся в лифт, спускаемся. Поедем вслед за скорой ― мне нужно будет показать документы Оксаны в приемном. Потом отвезем Артемку. ― Со мной жена говорила мягко, только камня с души это не сняло.

Все, что происходило дальше, напоминало бешено вращающийся калейдоскоп. Вот мы сели в машину. Вот оказались возле клиники.

― Посидите в машине. Я быстро, ― просительный голос Вероники.

Вот Ника вернулась и снова села за руль. Еще несколько минут в пути. Еще один незнакомый дом ― старый, четырехэтажный.

― Идем, Артемка, бабушка ждет, ― жена помогает мальчишке выбраться из джипа. ― Эд, ты с нами?

― Нет. Я здесь подожду. ― Видеть мать Оксаны, говорить с ней не было сил.

Я чувствовал себя виноватым за то, что произошло с ее дочерью и боялся услышать новые упреки в свой адрес.

Ника увела ребенка. Я выбрался из салона. Встал, опираясь на крыло машины и подставляя лицо морозному ветру. Воздуха не хватало. Грудная клетка болела, словно мышцы между ребрами сжались и окаменели. Раз-два ― вдох. Три, четыре, пять ― выдох. Я заставлял себя дышать глубоко и ритмично, игнорируя бухающее сердце, и гнал прочь мысли ― все, и хорошие, и плохие.

Вернулась Ника. Подошла, прижалась, запустила руки под распахнутую куртку, обнимая меня за талию, спрятала лицо на моей груди.

― Как ты? ― спросила тихо.

― Не знаю. Нормально. Справлюсь. Едем в клинику? ― фразы получались короткими и рублеными, как деревянные чурбаки, и такими же сухими.

― Предлагаю поехать домой. В клинике мы ничем помочь не сможем, только будем мозолить глаза…

― А если что-то вдруг понадобится?.. ― умом я понимал, что жена права, но сердце рвалось туда, где врачи боролись за жизнь Оксаны и моих еще не рожденных малышей.

― Мне позвонят, Эд. Я оставила свой номер. А если не позвонят ― мы сами наберем номер отделения, но только утром. Поехали домой, пожалуйста! Нам надо отдохнуть, силы еще понадобятся! ― Мягкие губы жены прикоснулись к уголку моего рта. Легкие пальчики погладили спину, отчего дышать сразу стало легче.

― Поехали, ― чувствуя, как безумное напряжение сменяется опустошением и усталостью, согласился я.

40. Вероника. Испытание на прочность

Окончательно избавившись от Жабичей, я наивно надеялась, что вот теперь-то и настанет мир и благоденствие. Что мы со Скворцовым заживем тихо и счастливо ― без кризисов, без потрясений. Мечтала если не о медовом месяце, то хотя бы о медовой неделе. О времени для нас двоих. Даже собиралась поговорить об этом с мужем в день всех влюбленных, который мы отмечали в ресторане. Лучшего места для такого разговора трудно и придумать!

Но… жизнь повернула иначе и подложила нам, прямо скажем, свинью. У Оксаны, суррогатной матери, вынашивающей малышей Скворцова, началось кровотечение. Она позвонила мне, и вечер сразу перестал быть томным. Пришлось включить и применить все свои организаторские и дипломатические способности, чтобы как можно скорее отправить женщину в клинику при центре репродуктологии, саму Оксану ― поддержать, ее сына ― утешить, и о собственном муже не забыть.

Дома мы со Скворцовым оказались уже заполночь. Приняли душ, переоделись, улеглись в обнимку в его спальне на просторной кровати. Интима не хотелось ― ни мне, ни Скворцову. Мы просто лежали, прижавшись друг к другу, и молчали. Я надеялась, что Эд все же уснет хоть ненадолго, несмотря на пережитое потрясение. Мои надежды оправдались: не сразу, но он все же начал похрапывать. Вслед за мужем задремала и я.

А утром проснулась от ощущения, что лежу в обнимку с батареей. Попыталась разбудить Эда, спросить, как он себя чувствует, но он, не открывая глаз, отвечал лишь бессвязным мычанием. К счастью, где находится аптечка, я была в курсе с первого дня работы на Скворцова. Сбегала за термометром. Засунула его мужу в подмышку.

Через пять минут с ужасом смотрела на ртутный столбик, показывающий тридцать девять и две десятых градуса.

― О господи… Эд… тебе же нельзя простужаться! Как же так?! ― бормоча под нос, я схватилась за телефон и, не обращая внимания на таймер, который показывал без четверти шесть, набрала номер Тимофея Скворцова.

Возможно, следовало позвонить в скорую, но я решила, что брат Эда, врач и близкий человек, лучше знает, что следует делать в такой непростой ситуации.