Мертвая хватка - Джеймс Питер. Страница 12

Выслушав просьбу поехать вместе, Йен покорно кивнул. В дорожной полиции учишься делать любое дело, даже самое жуткое. В среднем раз в неделю случается настоящий кошмар. В прошлое воскресенье они по частям собирали останки мотоциклиста, теперь, три дня спустя, отправляются с известием о смерти велосипедиста.

Если позволить себе задуматься, сразу утонешь, поэтому Йен изо всех сил старается не попасть в эту ловушку. Хотя иногда, как сейчас, ничего нельзя сделать. Тем более что недавно сам обзавелся велосипедом.

Омотосо медленно вел патрульную машину по Вестберн-Виллас – широкой улице, уходящей на юг от Нью-Черч-Роуд к морю. Аппертон рассеянно смотрел на многочисленные викторианские виллы за окном. Стеклоочистители с интервалом в пару секунд, поскрипывая, сметали морось и опять замирали. Впереди за краем дороги маячили зловеще-серые беспокойные воды Ла-Манша.

Сплошной мрак, как на душе у обоих.

– Направо, – подсказал Аппертон.

Вылезли из машины рядом с угловым домом, неожиданно роскошным для студентов, вошли в портик перед парадным, выложенный мозаичной плиткой, натянули форменные фуражки. Взглянули на панель со списком жильцов. Восьмая квартира: Каплан/Ревир.

Констебль Омотосо нажал кнопку.

Полицейские втайне надеялись, что никто не ответит.

Никто не ответил.

Вновь позвонили. Еще пару раз попробовать, и можно уходить. Если повезет, тяжкая задача достанется кому-то другому.

К несчастью, раздался треск, а потом прозвучал сонный голос:

– Да?..

– Сьюзен Каплан? – уточнил Омотосо.

– У-гу… Кто там?

– Полиция. Можно войти?

Тишина длилась пару секунд – показалось, что гораздо дольше.

– Полиция?..

Полицейские переглянулись. По опыту известно, что звонящую в дверь полицию редко привечают.

– Да. Будьте добры, мы должны с вами поговорить, – вежливо, но твердо сказал Омотосо.

– Э-э-э… ох… поднимайтесь на второй этаж к дальней двери. Вы насчет моей сумки?

– Какой сумки?.. – нахмурился констебль.

Через секунду послышался писк и щелчок. Он толкнул дверь, вошел с напарником в подъезд, где пахло вчерашним ужином – вареными овощами, – а еще старой шерстью, может быть старыми коврами. На стене неуклюжие почтовые ящики с прорезями, на полу валяются рекламные листовки заведений, доставляющих на дом готовые блюда. Снаружи дом вполне приличный, а краска и побелка внутри обветшали.

Полицейские поднялись по лестнице, застланной грязной облысевшей ковровой дорожкой, на второй площадке распахнулась дверь с облупившейся краской. Их встретила сонной улыбкой хорошенькая девушка лет двадцати, босая, закутанная в большое белое банное полотенце. Темные волосы длиной до плеч нуждаются в хорошей расческе.

– Только не говорите, будто нашли! – воскликнула она. – Не поверю…

Они вежливо сняли фуражки, шагнули в узкую прихожую, чуя запах свежего кофе и легкий душок мужского одеколона.

– Что нашли? – переспросил Омотосо.

– Сумку, – вопросительно прищурилась девушка.

– Какую?..

– Которую украл какой-то скот в дансинге в субботу вечером!

Славная квартира, отметил констебль, войдя в открытую гостиную, хоть кругом беспорядок и обстановка скудная – типично для студентов. Голый отполированный дубовый пол, телевизор с большим плоским экраном, дорогая с виду стереосистема, минималистская мебель с кожаной темно-коричневой обивкой. На мониторе включенного ноутбука на письменном столе под окном, выходящим на улицу, главная веб-страница Bebo. На полу пара кроссовок, скомканный кардиган, женские трусики, белый носок, листы бумаги, полупустая кофейная кружка, лазерные диски, айпод с наушниками, остатки готовой китайской еды.

В прошлый раз трагическое известие сообщал Аппертон. Сегодня очередь Омотосо. У каждого полицейского своя манера: констебль предпочитает мягкий, но прямой подход.

– К сожалению, Сьюзен, дело не в сумке… боюсь, нам о ней вообще ничего не известно. Мы из дорожной полиции, – объяснил он, отметив секундное замешательство девушки. – По сведениям из Брайтонского университета, вы проживаете вместе с Энтони Ревиром, верно?

Она кивнула, оглядывая полицейских с внезапным подозрением.

– К несчастью, он на своем велосипеде попал в ДТП.

Девушка сосредоточилась, взгляд ее стал пристальным.

– С прискорбием вынужден сообщить о смертельном исходе.

Сознательно прямо так и сказал. Давно взял за правило говорить откровенно. Так лучше и быстрее усваивается.

– Вы хотите сказать… умер?..

– К сожалению, да.

Девушка пошатнулась. Констебль Аппертон подхватил ее под руку, подвел к широкому коричневому дивану напротив стеклянного кофейного столика. Она молча села перед неловко стоявшими полицейскими. Всегда тяжело. Реакция разная. Сьюзен Каплан молчала. Потом ее тело сотрясла дрожь, голова замоталась из стороны в сторону, и она внезапно сказала:

– Ох, черт… Вот дерьмо. – Потом вся как-то сжалась, закрыв лицо ладонями. – Ох, черт, скажите, что это неправда…

Полицейские переглянулись.

– Кто-нибудь может прийти, побыть с вами сегодня? – спросил Омотосо. – Позвольте вызвать подругу, кого-нибудь из родных?

Сьюзен крепко зажмурилась.

– Что случилось?

– Он попал под грузовик, подробности нам не известны.

Последовало долгое молчание. Сьюзен обхватила себя руками и заплакала.

– Может, кого-нибудь из соседей позвать? – предложил Омотосо.

– Нет… я… мы… ох, черт, черт, черт…

– Может, чего-нибудь выпьете? – вставил Аппертон. – Чаю, кофе?..

– Не надо никакого дерьма. Мне Тони нужен, – всхлипнула она. – Пожалуйста, расскажите, в чем дело…

У Омотосо затрещала рация, он ее заглушил.

– Мы должны убедиться, что это действительно Тони Ревир. Не согласитесь опознать тело сегодня попозже? На случай, вдруг вышла ошибка…

– Его мать всем распоряжается… до умопомрачения, – выдавила девушка. – С ней и поговорите.

– Поговорю со всеми, кого посоветуете. У вас есть номер ее телефона?

– Она в Нью-Йорке… в Ист-Хэмптоне. Всеми потрохами меня ненавидит.

– Почему?

– Я же говорю, всегда должна быть самой главной.

– Хотите, чтоб именно она опознала Энтони?

Сьюзен вновь замолчала, а потом, захлебываясь слезами, сказала:

– Так будет лучше. Она мне все равно не поверит.

18

Зуб маленький. Это проблема с детства. Из-за малого роста его задирали другие ребята. Впрочем, почти никто не задирал дважды.

Он был самым маленьким младенцем, которого принял в Бруклине акушер Харви Шеннон, хоть и вполне доношенным. Мать, совсем одуревшая от наркоты, поняла, что беременна, лишь на шестом месяце и проходила полный срок. Доктор Шеннон даже не был уверен, соображала ли, что рожает, а работники больницы живо описывали ее недоумение при виде как бы неизвестно откуда взявшегося ребенка.

Однако акушера волновала другая проблема. У мальчика оказалась абсолютно неправильная нервная система. У него как будто отсутствовали болевые рецепторы. Можно было воткнуть иглу в крошечную ручку, не добившись никакой реакции, тогда как любой нормальный малыш заорет во все горло. Есть немало вероятных объяснений, но, по мнению доктора, дело, скорее всего, в злостной наркомании матери.

Мать Зуба умерла от жуткой передозировки героина, когда ему было три года, поэтому он почти все детство кочевал по Америке из одной приемной семьи в другую. Нигде надолго не задерживался, потому что его не любили. Его опасались.

В одиннадцать, когда другие ребята стали посмеиваться над малым ростом, начал защищаться, осваивая боевые искусства, и вскоре получил возможность серьезно искалечить каждого, кто его разозлит. Так калечил, что из любой школы вылетал через несколько месяцев, потому что его все боялись, и учителя упрашивали перевести куда-нибудь опасного недомерка.

В последней школе он научился извлекать выгоду из недостатка. С помощью самоконтроля, которому учат на курсах боевых искусств, мог задержать дыхание минут на пять, побивая любого задиру. Предлагал за доллар изо всех сил ударить его в живот. За пять долларов воткнуть шариковую ручку в руку или в ногу. Этим ограничивалось общение с одноклассниками. Настоящего друга у него никогда в жизни не было. И в сорок один год не имеется. Только пес Йоссариан.