Питер Пэн и Венди. Дети воды. Ветер в ивах - Барри Джеймс. Страница 3

До острова на озере Серпентин можно добраться только по воздуху, потому что лодкам людей запрещено там приставать, и, кроме того, вокруг всего острова из воды торчат шесты, на которых днём и ночью сидят птицы-часовые. Именно к этому острову и полетел Питер, чтобы поведать о своих горестях старому ворону Соломону. Опустившись на остров, Питер почувствовал облегчение и приободрился оттого, что наконец-то вернулся домой – так называют птицы свой остров. Все его обитатели, включая часовых, спали. Не спал один Соломон, который сидел, широко раскрыв один глаз. Он спокойно выслушал рассказ о злоключениях Питера и объяснил их причину.

– Посмотри на свою ночную сорочку, если не веришь, – сказал Соломон. Питер долго рассматривал свою одежду, потом взглянул на спящих птиц: на них ничего не было. – А какие пальцы у тебя на ногах: большие (как у птиц) или маленькие? – с некоторой жестокостью спросил Соломон, и Питер с ужасом увидел, что пальцы у него совсем крошечные. Потрясение было настолько велико, что даже насморк у него прошёл. – Распуши перья, – продолжал беспощадный ворон, и Питер стал изо всех сил стараться распушить перья, но не мог – ведь перьев у него не было. Весь дрожа, он встал на ноги и, впервые с тех пор, как стоял на карнизе, подумал об одной женщине, которая когда-то очень его любила.

– Пожалуй, я вернусь к маме, – неуверенно сказал он.

– Счастливого пути, – сказал старый ворон, как-то странно посмотрев на Питера.

Питер колебался.

– Чего же ты ждёшь? – вежливо спросил Соломон.

– Но ведь я ещё могу, – хриплым голосом спросил Питер, – ещё могу летать?

Дело в том, что он потерял веру.

– Бедняга, – пожалел его ворон, который в глубине души вовсе не был жесток. – Ты до конца жизни не будешь ни тем ни другим, ни птицей, ни человеком, и никогда больше не поднимешься в воздух, даже в самые ветреные дни. Ты будешь жить всегда здесь, на острове.

– И не смогу бывать даже в Кенсингтонском саду? – грустно спросил Питер.

– А как ты собираешься туда добраться? – поинтересовался Соломон. Он, однако, отнёсся к Питеру с большой добротой и пообещал обучить его всем птичьим повадкам, насколько Питер со своим неуклюжим телом сможет их перенять.

– Так я не буду обычным человеком? – спросил Питер.

– Нет.

– И я не буду настоящей птицей?

– Нет.

– А кем же я буду?

– Ты будешь Серединкой на Половинку, – ответил Соломон, и, видно, он действительно был мудрым вороном, потому что так всё и вышло.

Птицы на острове так и не привыкли к Питеру. Его причуды постоянно их раздражали, хотя не он был младше их, а они младше его. Каждый день из яиц вылуплялись всё новые и новые птицы и сразу начинали смеяться над Питером. Вскоре они улетали, чтобы стать человеческими младенцами, а из яиц вылуплялись новые, и так продолжалось вечно. Хитрые птицы-мамы, когда им надоедало высиживать своих птенцов, придумали, как заставить их проклюнуть яйца и появиться на свет раньше положенного срока: они просто шептали им, что сейчас самый удобный момент поглядеть, как Питер моется, пьёт или ест. Тысячи птиц собирались вокруг Питера каждый день посмотреть, как он всё это делает, точно так же как вы смотрите на павлинов, и прыгали от восторга, когда Питер руками хватал кусочки хлеба, которые они ему кидали, вместо того чтобы делать это как положено, то есть ртом. Еду для Питера по распоряжению Соломона птицы приносили из Кенсингтонского сада. Питер наотрез отказался есть червяков и мошек (что, по мнению птиц, было очень глупо), и поэтому они приносили ему в клювах кусочки хлеба. Так что если вы увидите, как птица тащит куда-то большую корку, не кричите ей вслед: «Жадина! Жадина!», как вы обычно делаете, поскольку, по всей вероятности, она несёт её Питеру Пэну.

Ночную сорочку Питер больше не носил. Дело в том, что птицы постоянно выпрашивали из неё кусочки, чтобы застилать гнёзда, а Питер, который был по природе очень добрым, не мог им отказать, поэтому, послушавшись совета Соломона, он спрятал то, что от неё осталось. Но и оставаясь совершенно нагим, Питер не страдал ни от холода, ни от уныния, как можно было бы подумать. Обычно он много резвился и веселился, и объяснялось это тем, что Соломон сдержал своё обещание и обучил Питера многим птичьим повадкам. Например, быть всем довольным, всегда делать что-нибудь нужное и считать, что работа имеет огромнейшее значение. Питер научился очень ловко помогать птицам строить гнёзда. Вскоре он уже мог строить лучше лесного голубя и почти так же хорошо, как чёрный дрозд, хотя вьюрка его мастерство и не удовлетворяло. Кроме того, Питер выкапывал рядом с гнёздами замечательные ямки для воды и пальцами вырывал из земли червяков для птенцов. Ещё он научился птичьему языку, по запаху отличал восточный ветер от западного, мог видеть, как растёт трава, и слышать, как под корой дерева ползают букашки. Но самое главное, чему научил Питера Соломон, – быть довольным и счастливым. Все птицы счастливы, если только вы не разоряете их гнёзда, и поскольку другого состояния чувств Соломон не знал, ему было нетрудно научить этому Питера.

Сердце Питера настолько переполнялось счастьем, что ему хотелось петь дни напролёт, петь от избытка радости, как птицы. Однако наполовину он оставался человеком, ему был нужен инструмент, на котором он мог бы играть. Поэтому он смастерил себе из тростника дудочку и частенько сидел весь вечер на берегу острова, стараясь подражать шелесту травы или журчанию воды. Он сгребал пригоршни лунного света и превращал его в музыку, отчего дудочка пела так чудесно, что даже птицы бывали сбиты с толку и спрашивали друг друга: «Это рыба резвится в озере или Питер своей игрой подражает резвящейся рыбе?» Иногда он играл рождения птицы, и тогда птицы-мамы поворачивались в гнёздах и смотрели, не появились ли птенцы.

Если вы в саду частый гость, то, наверное, знаете каштан у моста, который всегда зацветает раньше других каштанов, но, скорее всего, вам неизвестно, почему это происходит. Дело в том, что Питер, тоскующий по лету, играет на дудочке его приход, и каштан, который растёт ближе других деревьев к острову, где играет Питер, слышит его игру и верит, что лето уже настало.

Иногда, когда Питер сидел на берегу, негромко наигрывая на дудочке, его охватывали грустные мысли, отчего музыка тоже становилась грустной. А грустил он потому, что никак не мог добраться до сада, хотя тот виднелся под аркой моста. Питер знал, что ему никогда не бывать настоящим человеком, да вряд ли он и хотел им стать, но как он жаждал играть в те же игры, в какие играют все остальные дети, а лучшее место для игр, конечно же, Кенсингтонский сад. Птицы рассказывали Питеру, как играют мальчики и девочки, и слёзы сожаления навёртывались ему на глаза.

Может быть, вы спросите: почему он не переплыл озеро? Я вам отвечу: он не умел плавать. Ему очень хотелось узнать, как это делается, но на всём острове об этом знали только утки, а они были такие бестолковые. Они бы и рады были научить его, но все их объяснения сводились лишь к одному: «Вот так ты садишься на воду и вот так от неё отталкиваешься». Питер неоднократно пытался проделать всё сначала, но всякий раз уходил под воду раньше, чем успевал от неё оттолкнуться. Главное, что ему надо было узнать, – это как сидеть на воде и не тонуть, но утки лишь твердили, что столь элементарную вещь объяснить невозможно. Иногда к острову подплывали лебеди, и тогда Питер был готов отдать им весь хлеб, лишь бы они ответили, как сидеть на воде, но как только эти злобные создания все съедали, они шипели на Питера и уплывали.