Начнем с Высоцкого, или Путешествие в СССР… - Молчанов Андрей Алексеевич. Страница 75
И вот, в закоулке тропического чужедалья, на ином континенте, я в который раз убедился: рассудок воспринимает происходящее буднично и рационально, а душа, проникаясь ускользающей от поверхностного взгляда сутью, накапливает свое, сокровенное, что порой преподносится тебе внезапным прозрением, либо строкой…
Я захлопнул этот ненароком попавшийся мне на глаза фотоальбом. Во мне уже были стихи. Еще робкие, неоформившиеся, призрачные. Но я знал, что они состоятся.
Братья Вайнеры
В конце восьмидесятых, из разброда, неопределенности и нищеты уже разваливающейся страны, многие потянулись искать пристанища в чужедальних просторах, манящих своей стабильностью, сытостью и нагромождением всякого рода удобств. Приоритетной целью для большинства, без сомнения, являлась Америка во всем ослепительном блеске своего экономического благополучия.
В эту землю обетованную потянулись как интеллектуалы общего и специфических профилей, так и откровенные авантюристы с мировоззрением приспособленцев и хапуг. Нашу кинематографическую и писательскую братию это эмиграционное веяние, конечно же, стороною не обошло.
Американцы, вдохновленные разгулом советской крепнущей демократии, штамповали свои сине-розовые чернильные визы в серпастые паспорта с механическим бездумным гостеприимством, истирая печати, до сего момента десятилетиями томившиеся в консульских сейфах. Виза получалась бесплатно, в день обращения, после заполнения на коленке коротенькой анкетки в специально пристроенном к посольству неотапливаемом ангаре. Формальности занимали не более получаса, очередь двигалась бойко, организованно и оптимистично. С парковкой личного авто у стен дипломатического представительства также не возникало препятствий.
Что же касается братьев Вайнеров, писателей более, чем признанных и процветающих, то их отношение к переезду в зарубежную новую жизнь разнилось существенным образом. Аркадий — сибарит и консерватор, вполне довольствовался своим размеренным бытием в просторной столичной квартире с ежевечерними походами на различные премьеры, рауты и ресторанные кутежи в качестве почетного гостя, а заводной подвижный Георгий стремился к постоянной новизне разнообразных проектов, то и дело возникающих в его неуемном сознании. Это были два о-очень разных брата!
Свой отъезд в Штаты Георгий мотивировал причинами объективными, хотя кому-то способными показаться непатриотичными: он категорически не желал для своих сыновей службы в суровой нищей армии с царившими там бандитскими нравами; он не верил в перспективы благостного развития государства российского, полагая, что возвращение к коммунистическим стереотипам неизбежно, ибо рабство для русского мужика куда привычнее свободы, предполагающей личную ответственность и пугающую обременительную самостоятельность. Кроме того, в Америке ему предлагалось занять должность главного редактора учрежденной еще в дореволюционные времена газеты «Новое русское слово», так что ехал он не на пустое место, а к интересной работе и впечатлениям, несомненно стоящим, дабы ими впечатляться.
Редакция «Слова» располагалась в Манхэттене, что косвенно указывало на респектабельность издания как такового, но в кулуарах его на меня сразу же повеяло ностальгическим душком московского газетного закулисья с характерными признаками богемной развязной непринужденности, сквозившей в манерах и диалогах здешних сотрудников.
Неподалеку от кабинета Вайнера стоял худой, как жердь парень в клетчатом твидовом пиджаке и потертых джинсах. Свисающие до плеч пряди волос, узенькие очки в пластиковой оправе, небритая физиономия. Рядом с ним — такая же худосочная девка в легкой курточке и мешковатых штанах. Парень рычал на нее исключительным в своей виртуозности матом, распекая за небрежно отчитанную верстку. Девка, словно остолбеневшая, с открытым ртом, внимала ему. Она была похожа на курицу, загипнотизированную зрелищем снесенного ей яйца. Мат между тем крепчал, и я предпочел скрыться за дверью производственного отсека Георгия. Напоследок до меня донеслась ремарка, отпущенная в адрес разгневанного парня проходящей мимо редакторшей:
— Неужели все это нельзя сказать более русским языком?
А в кабинете я застал вальяжного, чрезвычайно довольного собой Жору, тут же полезшего в секретер, откуда он извлек виски, два фужера, коробку конфет и подчерствелый, уже нарезанный лимон, на блюдце с эмалевой надписью: «Эта тарелка была украдена из столовой ¹2 Ленхозсельпрома».
— Кто бы знал, что когда-нибудь мы будем сидеть не на кухне возле метро «Аэропорт», а… — он указал на виднеющиеся в окне небоскребы, — а в недрах цитадели мирового империализма!