Ермак. Война: Война. Интервенция. Революция - Валериев Игорь. Страница 69

Мятеж дяди – великого князя Владимира Александровича – буквально утопил в крови. Ввёл изменения в законодательство Российской империи, которые практически полностью копировали сталинскую пятьдесят восьмую статью из прошлого-будущего, с моей подачи, конечно, что позволило взять за горло и аристократию, и чиновников, и буржуазию.

Отменил выкупные платежи для крестьян, готовится ввести конституцию. Столыпин и Струве в Гродненской губернии по поручению государя проводят аграрную реформу, пытаясь совместить несовместимое, а именно общинную и частную собственность на землю. Может, у них и получится провести аграрную реформу потом на всей территории Российской империи с куда большим эффектом, понизив градус возмущений крестьян и решив вопрос с периодически приходящим на Русь голодом.

Но самым важным успехом своего «прогресстворства» в этом мире считаю не пулемёты Мадсена, Максима, пистолет-пулемёт специальный, снайперскую винтовку, разрабатываемые миномёты и прочие военные вундервафли, а появление пенициллина или чего-то на него похожего, что произвели с моей подсказки супруги Бутягины.

Они не только создали сильный антибиотик, но и провели удачные испытания, убедили многих медицинских светил, и теперь в Томске уже больше года действует бактериологический институт с производственными мощностями по изготовлению пенициллина, а также противодифтерийной сыворотки и оспенной вакцины. Надеюсь, эти лекарства спасут миллионы подданных Российской империи.

Я мысленно усмехнулся. Что же, в этом мире время я провёл не зря. Пятнадцать лет урагана, а не жизни, вместо пенсионерского прозябания в прошлом-будущем. Даже сына успел заделать. Значит, будет продолжение меня здесь. Жаль, что там так и не смог продлить свой род. Хотя свой офицерский долг перед Родиной выполнил.

В этот момент в моём сознании зазвучали слова песни Газманова:

«Какая на хрен свобода, победа должна воссиять, – подумал я, встряхнув головой. – Кому ангелы перед смертью приходят, а мне – песня Газманова. Хотя тоже неплохо».

Мои размышления прервала рука, появившаяся из трюмного люка. Плюнув на качавшуюся палубу, я бросился к входу в машинное отделение, засунув пистолет в кобуру. Пока добрался, из люка выбрался Зверев, а за ним – ещё один матрос.

– Василий Васильевич, как вы? – спросил я, подойдя к старшему инженер-механику, невольно отводя глаза от его лица, покрытого волдырями.

– Жить буду, – стармех посмотрел за корму, жутко усмехнулся, – только недолго.

– Что там? Ход будет? – спросил я.

– Кондуктор Васильев закрыл собой пробитый паропровод. Его тело будто приварило к нему, – по щекам с волдырями Зверева потекли слёзы. – Меня оттолкнул, а сам лёг на пробитое отверстие. Володька…

Плечи стармеха затряслись.

– Четверо там осталось, совсем остались, – произнёс матрос с таким же «сваренным» лицом и руками, а потом он согнулся, и его вырвало.

В этот момент к нам подошёл Селезнёв.

– Вася, ты как? – спросил он Зверева, бледнея на глазах.

– Узлов двадцать – двадцать пять дадим ещё какое-то время. Сколько – я не знаю, – старший инженер-механик корабля обвёл нас каким-то пустым взглядом. – Такого хомута на паропровод я ещё не видел.

Последующее дальше выражение лица Зверева было страшным и каким-то безумным.

Мичман хотел дотронуться до руки стармеха, но, увидев, в каком она состоянии, отдёрнул ладонь.

– Вася, я к командиру, – закаменев лицом, Селезнёв бросился к рубке.

Я же стоял и не знал, что делать. Нет, я, конечно, представлял, как оказывать помощь с ожогами, но под руками не было ничего. Совсем ничего…

– Господин полковник, идите к командиру. Мы тут как-нибудь сами. Сейчас внизу чуть развеется, и мы спустимся туда.

«Да чтоб его в клюз, в перехлёст и якорь мне в зубы…» – ругался я про себя, когда шёл к рубке.

Не найдя в себе сил пройти в неё, поднялся на смотровую площадку или ходовой мостик. Хрен его знает, как это правильно называется. Поднеся к глазам бинокль, который был в специальной подставке, посмотрел туда, где виднелись дымы.

Удалось рассмотреть какой-то корабль, похожий на наш истребитель, и ещё один крупный, судя по всему, крейсер. Не раздумывая, скатился вниз и ворвался в рубку.

– Константин Александрович, там истребитель и крейсер. На курсе… – я немного завис. – В общем, слева от нас.

Панфёров, передав штурвал, видимо, кондуктору Силычу, который успел прибыть в рубку, бросился на ходовой мостик. Селезнёв и я двинулись за ним.

Поднявшись, вместе с Семёном Владимировичем застыли, ожидая, что же скажет командир корабля. Тот, прильнув к биноклю, долго рассматривал два корабля, а потом радостно произнёс:

– Кажется, ещё поживём, господа офицеры. Это германцы. Истребитель «Таку» и бронепалубный крейсер «Нимфе». Если успеем до них дойти, то думаю, они нас подберут, когда взорвём наш корабль. – Панфёров замолчал, а потом продолжил: – Всё-таки союзники, какие-никакие, а япошки не захотят с ними связываться. У меня задача доставить вас, Тимофей Васильевич, и генерала Вогака в Тяньцзинь. Если я не смогу, то пусть германцы довезут.

Панфёров улыбнулся, а потом всё завертелось.

«Лейтенант Бураков», резко изменив курс, направился навстречу германским кораблям. «Таку», как и «Бураков», был одним из четырёх захваченных китайских миноносцев во время боксёрского восстания. При дележе добычи он был зачислен на службу в состав германской Восточноазиатской крейсерской эскадры, расположенной в Циндао. И теперь этот корабль резко ускорился и пошёл к нам навстречу.

Японские истребители усилили огонь, но в этот раз Бог нас хранил. «Лейтенант Бураков» шёл на двадцати пяти узлах, не теряя скорости, а все японские снаряды пролетали мимо.

Минут через десять германский истребитель, сбросив скорость и описав широкую дугу, прикрывая нас, встал к нам в кильватер, а на его передней мачте затрепетал флаг «Юниформ» – «Вы идёте к опасности».

Японские миноносцы, сделав ещё пару выстрелов, отвалили в сторону. В бинокль было видно, как 105-миллиметровые орудия правого борта крейсера «Нимфе», подходившего к нам, начали наводиться на японские корабли, а на его мачте также затрепетал флаг «Юниформ».

Глава 1. Союзники

– Господа, я ещё раз поднимаю этот бокал за наших спасителей, за доблестных офицеров кайзерлихмарине. За вас, господа! – Вогак с бледным лицом отсалютовал бокалом с коньяком двум германским морским офицерам, сидящим за столом, и выпил.

Я, Панфёров и Селезнёв, встав, поддержали генерала. Командир бронепалубного крейсера «Нимфе» фрегаттен-капитан барон Клейст и командир истребителя «Таку» капитан-лейтенант фон Шварценберг также поднялись на ноги и, коротким кивком поприветствовав тост Константина Ипполитовича, медленно вдохнули пары коньяка и браво опрокинули бокалы.

Я выпил не знаю уж какой по счёту бокал под тосты за наших спасителей, но алкоголь не брал абсолютно. Видимо, нервная система от всего пережитого всего лишь несколько часов назад до сих пор впрыскивала в кровь адреналин в больших количествах, при этом её ещё и коньяк подстёгивал.

Да, появление германских кораблей и их действия спасли наш корабль от верной смерти. Когда японские истребители отвалили в сторону, мы, дойдя до германского крейсера, попросили у немцев два часа на ремонт, для чего надо было лечь в дрейф, либо принять на борт дипмиссию российского императора и доставить её в Тонгу.

Фрегаттен-капитан барон Клейст пошёл нам навстречу, и «Нимфе» вместе с «Таку» легли в дрейф, прикрывая наш миноносец с двух сторон. Японские истребители, развернувшись, прошли мимо тройки лежавших в дрейфе кораблей, но атаковать под нацеленными стволами 105-миллиметровых орудий, способных выпустить до пятнадцати снарядов в минуту, не рискнули и вскоре скрылись за горизонтом.