Цветок на скале (СИ) - Машкова Наталья. Страница 83

— И тем не менее, когда есть нужда, вы в нем преуспеваете, — лыбится вельможа.

— Терплю. Скрепляюсь, так сказать.

Вернель весело рассмеялся, а Мар вдруг понял, что старик одинок. И глядя на трогательные вихры на макушке лорда произнес то, чего говорить не собирался:

— Спасибо за ваш совет, Вернель. Он был поистине бесценен.

Лорд чуть повернулся к нему, косясь на него глазом, как старая, мудрая птица.

— Что, пригодился? Смогли привлечь внимание леди мудрым поведением?

— Пригодился. Но внимание не привлекал.

— Тогда за что спасибо? — ненатурально изумляется старик.

— Спасибо за то, что совет хорош сам по себе. Вы мудро сказали. И вовремя меня остановили. Свобода — основа нашего мира. Такой она и должна оставаться.

— Я всегда знал, что ты гораздо умнее, мой мальчик, чем показываешь и чем думают о тебе. Ты будешь хорошим королем для Ламеталя. Не перебивай меня! Однажды это произойдёт, в положенное время. Ни ты, ни мы не торопимся. А кстати, почему ты так и не выдал меня своему дружку Алату? Только не говори, что у тебя не было доказательств! Кому они когда-нибудь были нужны в этом ведомстве?

— Не знаю, — задумался Мар, раз уж пошёл такой откровенный разговор. — Никогда не чувствовал от вас угрозы Дормеру. Может быть, так?

Старик покивал головой:

— Говорю же, ты мудр. Даже если сам не до конца осознаешь это. Я и вправду не несу угрозы никому. Знаешь почему я прихожу посмотреть на детей?

Вернель не ждал ответа. Сделал небольшую паузу, скорее для себя, чтобы собраться с мыслями, и продолжил:

— Они наше будущее. То, ради чего есть смысл жить дальше.

— И они напоминают вам о том, что могло бы быть и не случилось…

Мар даже не сказал это вопросительно. Он словно почувствовал… Зря сболтнул. Но, старый лорд, кажется, не обиделся. Опять покивал головой:

— Верно, мой мальчик. Ты, кажется, задавался вопросом, почему я до сих пор при дворе и терплю твоего брата и его прихвостней? Может быть, прозвучит пафосно, но вот ради них. Этих детей и тех, что веселятся в Гарнаре. Я хочу, чтобы они жили и были, по возможности, счастливы. Спросишь, зачем старому эльфу дети Дормера? — опять небольшая запинка. — Моя любимая была отсюда. Она была слишком добра и верила в чудеса. Я, с тех пор, питаю слабость к наивным идеалистам, таким, например, как ты… Её убил собственный отец, когда эта идиотка призналась дормерскому вельможе, что любит эльфа. В те времена это было безумием и…безумной храбростью…

— Вы отомстили? — вырвалось у Мара.

— А как ты думаешь? — опять косится Вернель. — Нет такого рода больше. Только разве это вернёт что-то или утишит боль, или позволит сказать те слова, что так не были сказаны и услышаны… Время так коротко… Вы, молодые, не понимаете пока, что если есть кто-то для вас на этой земле, то это самое важное. И нужно быть храбрым, сильным, чутким, чтобы не упустить своё. Потому, что время кончится и ничего уже не вернёшь.

Дети на лужайке закричали особенно громко. Старый лорд прервался, и закончил уже не так печально:

— Потому я храню мир, когда это получается, мой мальчик. Не работаю ни на тех, ни на других. А, можно сказать, что и на тех, и на других одновременно…

Тон старика резко изменился с тёплого и мечтательного на привычный язвительный:

— Смотри-ка, идут сюда фифы. Пристанут к тебе мигом, как репей, а пока отдерёшь… — кивнул на пёструю группку барышень, направляющуюся к ним. — Иди-ка ты в парк пока, а я леди Анастас покараулю и провожу, если понадобится.

Мар, уже не удивляясь проницательности старика, встал и пошёл по дорожке быстрым шагом. Не хотелось портить впечатление от доверительного и искреннего разговора пустотой.

***

Он пошёл прямиком к тайному убежищу своего детства, куда несколько дней назад приводил леди Анастас. Этот глухой кусок парка, больше похожий на лес, где растительность не была подстрижена и укрощена садовниками, был единственным местом здесь, где он спокойно себя чувствовал. Уселся на траву, привалившись спиной к стволу борхи, как тогда, с Анастас. Запрокинул голову, прикрыл глаза.

Вспомнил всё, что знал о временах молодости Вернеля. Как ни крути, а его возлюбленная точно не была идиоткой. Судя по всему, она была высокого рода, раз Вернель не смог устроить ей побег. Только знать так контролировала и берегла дочерей. Сильную магичку всегда можно было выгодно "продать" или заключить полезный для семьи союз. Девушка показала себя истинной дочерью дормерского воина: приняла решение и осуществила его. Это было безусловным мужеством, и Вернель понимал это, хоть и делал вид, что нет. Какая жизнь ждала бы её без любви и надежды? Инкубатора высокородного мага? Ранняя смерть? А так, она, хотя бы, выбрала сама.

Какие были ужасные, тёмные времена! Да и сейчас не лучше. Под корочкой цивилизованности, этикета, бурлят те же самые интриги, резоны и страсти. Те же самые договорные браки, где аристократы отдают своих дочерей сильным магам, понимая, что их ждёт смерть. Временные договоры, которые, по сути своей, ни что иное, как проституция в высших слоях общества. По договору, родовитая семья отдавала свою дочь на какое-то время магу, который по каким-то причинам не желал заключать брак, но нуждался в женщине.

Большой резерв не давал возможности ходить по публичным домам, выкручивались так. А некоторые, он слышал о таком, не утруждались. Если магия выходила из-под контроля, то брали к себе в постель тех же проституток или селянок из глубинки, а потом просто хоронили их где-нибудь у себя в поместье.

Он-то сам, чем лучше них? Девушка из публичного дома в Лиметте, была магичкой, но умерла с ним. Чем он вообще думал тогда? Ничем. Глупо понадеялся, что обойдется, ведь раньше женщины с ним не умирали. Но он и не спал с такими слабенькими магичками, да ещё и нестабильность… Всё было ожидаемо, но не для него. Шок, вот, что он испытал тогда. Первый раз убить женщину! Не в бою, не в толпе, где сопутствующий ущерб неизбежен и под удар попадают и женщины и дети, а вот так, глядя в глаза. Это ещё больше дестабилизировало его.

Бедный Лавиль! Он лекарь, до мозга костей, для кого спасение жизней и было, по сути жизнью, был поставлен перед выбором: жизнь друга или жизни и здоровье девушек. Это ведь к нему приводили отцы тех троих. Лекарь оценивал их потенциал, здоровье, улыбался им и пытался успокоить, зная при этом, что их ждёт.

Сам он, лично, только заключал договоры с отцами. Встречался с девушками уже в спальне, где сразу перехватывал контроль. Они спали, не сознавая, что с ними происходит, что они теряют магию, здоровье. Разве от этого легче? Для него они были лишь телами — сосудами, куда можно было влить часть огня, что сжигал его самого. И разве искупает его то, что он не просто заплатил по договору, а отслеживает их жизнь все эти годы? Не просто дал приданое, он передал каждой из них капитал, что сделал их независимыми и состоятельными. Двое вышли замуж по своему выбору и, кажется, счастливы. Третья заведует приютом. Дети, как он слышал, любят её. Многие зовут мамой. Хорошо, что она слышит это слово, ведь своих детей ей не родить. Она сильнее всего пострадала.

Он получал от них благодарственные письма. И, кажется, даже искренние. Но не смог встретиться ни с одной из них. Ему казалось, что стыд и раскаяние убьют его на месте. За что его благодарить? Свобода, новые возможности, говорите вы? А как же здоровье, магия, которой вы лишились, кошмары, что мучали по ночам?

Он совершил преступление сам и втянул в него друга. Не просто так Лавиль легко поддался влиянию леди Ривз. Дамиан так измучился своей постыдной ролью, что достаточно было лёгкого толчка, чтобы он качнулся в нужную сторону.

За свои преступления он заслужил гораздо большее, чем жить монахом, как жил последние шесть с лишним лет. Боги ещё милостивы к нему. Они дали ему время и возможности исправлять, хоть немногое, из того, что он натворил. Счастливые лица детей, глядящих на него без страха, растущие города, спокойные люди утешали его. И пусть резало иногда сердце болью. Пусть ранили доверчивые глаза Карна и Навеля, чьих отцов казнили по его приказу. Пусть за дело, но это он лишил их семьи. Как они могут прощать и любить его?