Бокал кардинала Ришелье - Александрова Наталья Николаевна. Страница 7
Сыроедов бросился к двери, но красотка его уже опередила и возникла перед ним, угрожающе размахивая ножом.
Сыроедов попятился.
Вдруг под руку ему попалась невесть как здесь оказавшаяся чугунная кочерга. Он схватил ее и замахнулся на женщину.
Та поднырнула под руку с кочергой, взмахнула ножом…
Сыроедов охнул, ему вдруг стало нечем дышать.
Ноги подогнулись, и он упал на холодный цементный пол…
– Ох, как неудачно! – жалобным голосом воскликнула красотка. – Кажется, он… того…
– Ламка, ты что?! – прохрипел ее напарник. – Никак замочила его? Опять ты за свое! Мы же еще ничего не узнали!
– Я не нарочно! Я не хотела! – забормотала красотка. – Он сам виноват! Размахался кочергой… чуть мне нос не сломал! Знаешь, как дорого стоят пластические операции?
– Пластические операции! – передразнил ее напарник. – Лучше скажи, как мы теперь узнаем, где он их спрятал?
– Ну, узнаем как-нибудь… он же был не один! У него же был этот… как его… Горыныч!
Я проснулась от скрипа половиц под чьими-то шагами.
В первый момент по пробуждении я не могла понять, где нахожусь. Точнее, я вообразила, что нахожусь дома, в своей комнате… если эту комнату в коммуналке можно назвать домом.
А если я дома – то чьи шаги меня разбудили? Кто может ходить в моей комнате?
Опять-таки, если я – у себя, то ходить здесь некому…
Из естественного чувства самосохранения я перед сном запираю дверь комнаты на задвижку, и делаю это уже на автопилоте. Витька в спокойном состоянии не опасен, но кто его знает, может спросонья толкнуться в чужую дверь. Так что я запираюсь на всякий случай.
Я покрутила головой, стараясь разглядеть комнату. Было темно, и пахло противно – пылью, плесенью и еще чем-то, мышами, что ли…
Я села в постели и подтянула одеяло к горлу.
Половицы снова заскрипели.
Я постепенно сбрасывала остатки сна и начинала соображать.
Для начала я осознала, что шаги звучат слишком деликатно для Витьки (если, конечно, это был он, чего я допустить не могла). А тут кто-то ходит тихо, неспешно, и ни слова не говорит…
Значит, это точно не Витька…
И тут я вспомнила, что вечером мне позвонила Аида, предупредила, что у Витьки очередной накат и возвращаться домой опасно для жизни. Так что я осталась ночевать в бабушкиной квартире…
Но если я у бабушки… тогда… тогда кто здесь ходит? Под чьими шагами скрипят половицы?
И в это время в окно заглянула луна. Ну да, в то самое окно, которое осталось с порванной занавеской.
Ее тусклый обманчивый свет залил часть комнаты, и в этом свете я увидела высокую фигуру в темно-красном платье…
Я протерла глаза… и увидела серебряные волосы, спускающиеся почти до плеч. В голове мелькнула мысль, что это бабушка. А что, я ее если и видела, то в далеком детстве, так что совершенно не помню.
Тут до меня дошло, что бабушка умерла. Уже больше полугода назад, и я унаследовала половину этой вот квартиры. Не может быть, чтобы это был бабушкин призрак. Чур меня, чур!
– Вы кто? – испуганно спросила я незнакомку.
Она повернулась ко мне…
И я поняла, как ошиблась.
Я увидела морщинистое лицо, умные карие глаза, остроконечную бородку, ухоженные усы.
Это была вовсе не женщина.
Это был пожилой мужчина в красной мантии, с длинными седыми волосами.
Похоже, он сам удивился, услышав мой голос.
Незнакомец огляделся, но не увидел меня и что-то удивленно проговорил на незнакомом языке…
Голос у него был глубокий и приятный, а язык, на котором он говорил, звучал музыкально…
Я вспомнила, как смотрела недублированный французский фильм, с русскими субтитрами.
Ну да, незнакомец в красной мантии говорил по-французски…
И вдруг в голове у меня словно что-то щелкнуло, и я стала понимать его речь.
– Мне показалось, что меня кто-то окликнул, – проговорил мужчина в красном, обращаясь к кому-то, кого я не видела.
– Здесь никого нет, кроме нас с вами, ваше преосвященство! – ответил его невидимый собеседник.
– Странно… – человек в красном пожал плечами. – Я так отчетливо услышал этот голос…
Он сделал еще несколько шагов и сел в кресло с ножками в виде звериных лап и с резной позолоченной спинкой.
В руке его появился бокал темно-красного стекла. Бокал, украшенный по ободку резными лилиями.
Он поднес этот бокал к губам, сделал маленький глоток, потом поднял бокал выше и посмотрел сквозь него.
А потом проговорил своим глубоким красивым голосом:
– Друг мой Марийяк, мне кажется, вы слишком заигрались.
– О чем вы говорите, ваше преосвященство?
– Мне кажется, вы слишком самонадеянны. Вы уверены, что королева-мать сможет добиться для вас самого высокого поста… но место пока что занято!
– У меня и в мыслях такого не было, ваше…
– Постойте, Марийяк, мне все же кажется, что здесь есть кто-то, кроме нас с вами… а ведь вы знаете, что наш разговор не предназначен для чужих ушей…
Человек в красном привстал, посмотрел в мою сторону…
И тут я на самом деле проснулась.
Через окно в комнату лился скудный утренний свет.
Я лежала на продавленном диване в бабушкиной комнате, и вспоминала свой сон.
Сон был удивительно яркий и красивый.
Я вспомнила человека с остроконечной бородкой, вспомнила бокал в его руке…
Бокал из темно-красного стекла, украшенный по ободку резными лилиями.
Точно такой, какой я нашла в бабушкином серванте.
Ну да, в этом как раз нет ничего удивительного – я увидела во сне такой же бокал, какой и наяву.
Говорят же, что во сне мы видим свои дневные впечатления, только в другом, странном порядке…
А кто был тот человек в красном?
Ну тут все ясно.
Я вспомнила фильм «Три мушкетера»… там именно так выглядел кардинал Ришелье.
Но он-то почему мне приснился?
Я очень давно смотрела этот фильм, а уж книжку читала вообще сто лет назад…
Ну да, может быть, этот сон вырос из красного бокала.
Бокал старинный, красивый, опять же, красного стекла, цвета кардинальской мантии…
Но так можно все что угодно выдумать!
Однако сон все не шел из головы – такой яркий, такой… такой всамделишный…
Молодой аббат шел по пустынной ночной улочке.
Полная луна выглянула из-за туч, озарила своим обманчивым светом старинные венецианские палаццо.
Улочка сделала крутой поворот и вышла на горбатый мостик, перекинутый через черную маслянистую воду канала. Чуть в стороне от моста покачивалась на воде привязанная к полосатому столбу черная гондола.
Вдруг ночную тишину прорезал жалобный женский голос.
Аббат вгляделся в темноту по другую сторону моста.
Два дюжих молодчика в черных масках теснили к стене молоденькую девушку в светлом платье. Один держал ее за руки, второй грубо руками обшаривал ее. Девушка молила их о пощаде и оглядывалась по сторонам в поисках защиты.
Аббат бросился вперед, перебежал мост, по дороге вытаскивая шпагу, хитро спрятанную в трости – духовному лицу не подобает открыто носить оружие.
– Прочь от дамы, канальи! – воскликнул он по-итальянски с заметным французским акцентом.
Один из сыновей ночи обернулся, смерил аббата презрительным взглядом и прошипел:
– Убирайся к черту, лягушатник! Не лезь в наши дела! Здесь ты не у себя дома!
– Я сказал – прочь от дамы, или пеняйте на себя!
– Ой как напугал!
Молодчик сплюнул, и в его руке блеснул стилет.
Аббат левой рукой подобрал край сутаны, правой сделал выпад.
Негодяй выронил стилет, попытался уклониться, но шпага аббата пропорола его плечо, потекла кровь.
Второй мерзавец оставил девушку, обнажил шпагу и бросился на аббата – но тот ловким ударом выбил оружие у него из руки. Шпага блеснула в воздухе и с плеском упала в канал.