Всемирная выставка в Петербурге (СИ) - Конфитюр Марципана. Страница 3

— А что б я сказал-то? Они б всё равно не послушали.

— «Всё равно бы не послушали»... Эх ты! Этак, если ломать каждый день будут, мы никогда не закончим!

— Каждый день они ломать не будут, — сказал Миша.

— И что?! Мне от этого легче?! — Завёлся Проскуряков, словно это его напарник был виноват в разрушении паркета.

— Десятнику завтра утром расскажем, что приключилось. Он всё поймёт.

— Поймёт он, конечно! Он головы нам поснимает! Мы у него и виноваты будем, вот увидишь!

— Но они ж не только в нашем павильоне поломали, — продолжал Миша пытаться успокоить Проскурякова.

В ответ Иван послал его по-матерному и предложил, коли тот так спокойно воспринимает жандармские выходки, остаться на стройке на ночь и восстановить, что было сломано. Миша, как ему подумалось, резонно отвечал, что жандармов наслал не он, но готов остаться на пару-тройку часов и исправить пол, чтоб десятник с утра не ругался, но при условии, что Ваня останется тоже. Они уже готовы были разругаться и стать врагами, когда в павильон заглянул незнакомый мальчишка лет десяти.

— Который тут из вас Михаил Коржов? — спросил он бесцеременно, не поздоровавшись.

— Ну я, — сказал Миша.

Он тут же занервничал. Приятных поводов отправлять к нему посыльного на работу быть не могло.

— Невеста твоя кланяться велела, Варя Липкина. Говорит, твоя мать помирает...

— Чего?!

— Её взрывом поранило... На Фонтанке, в Александровской больнице для рабочих. К ней ступай...

Михаил в бессильном ужасе пошарил глазами вокруг. Что творится? Ещё один страшный сон? Он остановил взгляд на Иване и воззрился на него, словно взывая о поддержке и вопрошая — реальное всё или нет?

— Ступай к ней, — ответил Иван. — Пол я сам переделаю.

Глава 3, В которой Николай Львович остаётся без гурьевской каши, зато получает нечто гораздо более ценное.

Николай Львович с утра был не в настроении. Во-первых, повар Санька забыл вовремя запечь сливочных пенок, так что и гурьевской каши на завтрак не вышло. Пришлось довольствоваться кяхтинским чаем, обычными расстегаями с сёмгой, холодной телятиной, булками из пекарни мадам Дворжецкой и вареньем из крыжовника. Во-вторых дочка, Зиночка, снова чудить начала: объявила, что желает поступить на высшие женские курсы. Было понятно, что это она не всерьёз, а от скуки, но всё-таки неприятно: ещё не хватало потомице гетмана Разумовского, дочери действительного статского советника учиться всяким глупостям заодно с сомнительными девицами из мещан! В-третьих, убили министра Синюгина. Это был уже третий с тех пор, как Николай Львович получил место в Совете министра внутренних дел...

Вообще он был спокойным человеком. Добродушным. Дурным чувствам ходу не давал, держал в себе. Саньку не стал увольнять и не выпорол (тем более, пороть-то и нельзя теперь, дворня свободные люди считаются) — просто снял с него недельное жалование. Дочку тоже не ругал, а объяснил ей, что курсы нужны тем, кто без средств, либо дамам сомнительного поведения, а к ней, Зиночке, не относится ни первое, ни второе. Но вот убийство министра внутренних дел совсем выбило Николая Львовича из колеи. Теперь, на белой скатерти, между сахарными щипчиками и молочником с рисунками Кустодиева, перед ним была газета с фотоснимком того, что осталось от министерской коляски. Сцена гибели начальника, вчера ещё живого и ругавшегося, буквально стояла перед глазами у Николая Львовича даже тогда, когда он смотрел не в газету, а на Зиночку, сидящую напротив, или на руки заваривающего чай слуги, или на висящую в столовой картину Репина «Государь Александр II открывает Земский собор». Кажется, работа министра внутренних дел Российской империи становилась самой опасной профессией в мире: даже прокладка железных дорог через горы при помощи динамита или ловля скорпионов в Кохинхине не шли с ней в сравнение...

После убийства позапрошлого министра Николай Львович на совете предложил тому, кто займёт его место, впредь ездить не на коляске, а в паромобиле: он быстрее, значит, бросить в него бомбу не так просто. В Совете это предложение отклонили: сказали, мол, топливо для котла может усилить пожар при теракте и таким образом снизить шансы следующей жертвы покушения на выживание. После следующего убийства Николай Львович повторил своё предложение, присовокупив к нему идею установить на паромобиле устройство, метающее динамит, чтобы, если придётся, ответить смутьянам их же оружием. В Совете на это ответили, что смерти нигилисты не боятся, а возить с собою динамит слишком опасно. Теперь было бы неплохо вновь поднять этот вопрос. Недавно Николай Львович прочёл, что англичане в Южной Африке используют бронемобили, в которых есть перископы и пулемёты... А ну как купить у них несколько штучек? Небось, не будут жадничать! Как-никак Виндзорская старуха — это бабушка российской государыни. Могла бы и подарить родимой внучке пару-тройку этих блиндированных экипажей, если не хочет, чтобы Елизавета Федоровна повторила судьбу своей австро-венгерской тёзки... Нет, конечно, это не дай Бог, но от нигилистов ждать можно всего, чего угодно! А если повелеть разрисовать броневики кому-нибудь из «Мира искусства»: Билибину, там, например, или Бенуа, очень даже неплохо получится, не по-военному даже! Врубель, может, и мозаику наложит... Хорошая мысль, кстати, да! От мозаики броня и крепче будет.

Впрочем, всё это, конечно же, зависит от того, кого именно Государь изволит назначить новым министром внутренних дел. Если вдруг это окажется раздражающий всезнайка из либералов, то Николай Львович и словом не обмолвится насчёт броневиков — пускай взрывают! А если хороший какой человек, так уж будет стоять на своём. Сколько можно энэмам бесчинствовать в Петербурге?!..

— Вот вы, папенька, газету-то читаете, а новостей настоящих не знаете, — неожиданно прервала его думы дочурка.

— Это каких это настоящих? — поинтересовался Николай Львович.

— А таких. Вот вы помните Сонечку Глинскую? Ту, с которой мы в гимназии училась. Замуж вышла. И ребёнка ждёт уже. Вот так-то, папенька!

— Ну что ж, передай ей мои поздравления.

— А Липочку Осинцеву вы помните? Я с ней на коньках зимой каталась. Тоже замуж собирается. Жених — инженер! Управляет железной дорогой! Красивый!

— А в чине в каком?

— Я не знаю. Высокий, глаза голубые...

— Голубые глаза это не чин, — заметил Николай Львович. — Инженер это, конечно, хорошо, но интересно, до кого он дослужился...

— С чинами у них всё в порядке, — ответила Зина. — А вот сестру Липы, Полю, отец тоже замуж отдать обещал — за Маньчжурского губернатора! Хотя ей пятнадцать лет всего. Вот так-то!

— Так и губернатора такого еще нет, — Николай Львович улыбнулся. — Маньчжурию её, ещё присоединить надо! Как и Корею.

— Да? — Лиза захлопала ресницами.

— Да, доченька. Как Поля в возраст войдёт, так, наверно, и будет в Маньчжурии наш губернатор. А ты, Зина, им не завидуй. Я знаю, что скучно тебе. Тоже хочешь замуж и ребёночка?

— Да, папочка...

— Потерпи год-другой.

— Я состарюсь!

— Не состаришься, милая! В этом деле слишком торопиться ни к чему... Знаешь, что мне снилось нынче?

— Что же?

— А как будто я тайным советником сделался.

— Да вам, папенька, это на прошлой неделе ведь снилось уже!

— Да вот в том-то и дело! Я чую, не зря это снится! Чую, ещё немножко, и возведут меня в третий ранг! А там уж, доченька, перед нами такие брачные перспективы откроются, что на всяких инженеров с губернаторами даже и смотреть уже не станем! Вот увидишь, Зиночка, мы тебе такого жениха найдём, что все твои подружки обзавидуются! Только подожди ещё чуток, дай подрасти...

— Вы быстрей растите, папенька, а то мне больно скучно.

После этих слов Зина откушала кусочек сладкой булочки с вареньем, отпила глоточек чая и вздохнула. Николай Львович подумал, что его девочка всё-таки молодец: она уже выбросила из головы все эти глупые курсы и думает о том, о чём положено.