Ее словами. Женская автобиография. 1845–1969 (СИ) - Мартенс Лорна. Страница 49

Как рассказчица, Балль-Хеннингс занимает скромную позицию, уместно дополняя свою исповедальную мотивацию. Правда, она признается, что ей не хватает авторитета в этом отношении. Она сразу же сообщает, что испытывает сомнения по поводу идеи написать этот текст, что есть вещи, на которые она смотрит иначе, и не поддерживает Гитлера, и она не уверена, что смогла понять свою жизнь. Вещи кажутся сном, пишет она, но она хочет поймать их прежде, чем забудет их. Несмотря на исповедальные побуждения, Балль-Хеннингс, кажется, не решается взять на себя полную ответственность за свое прошлое. Но она твердо верит в пророческий характер детства, уподобляя его предварительному наброску произведения искусства, которым становится человек.

В конце повествования она снова говорит о своих сомнениях насчет себя, вновь подчеркивает, что есть вещи, которых она не понимает. Также она признается, что не изменилась со своих семнадцати лет, что так и не стала человеком, который ориентирован на достижение цели или строит планы. В качестве отступления она добавляет, что где бы она ни пыталась закрепиться, ее выбрасывали. Она производит впечатление мечтательной странницы, которая вовсе не была капитаном своей судьбы.

Хеннингс избегает прямых характеристик, хотя не раз повторяет, что была ребенком с мистическими и идеалистическими устремлениями. Это постепенно привело ее к религиозности. Практически сразу, в первой главе, она говорит: «Я не могла жить без поклонения и обожания» 107. Ее характер напоминает Люси Ларком и Уну Хант. Как и Уна Хант, она воспитывалась в протестантской традиции, но ее влекла красота и эмоциональная сила католицизма. Когда она впервые сталкивается с католическими детьми – девочкой и ее братом – и слышит, как они говорят о своей религии, она вступает в повествование в качестве рассказчицы и заявляет:

Она добавляет, что этот маленький человеческий цветок (католическая девочка) впервые разожгла ее пламя – что объясняет название книги. «Она была той посланницей, которая подсказала мне смысл жизни. Наша жизнь не хочет быть ничем иным, кроме как маленьким доказательством божественной любви, и она должна сиять из людей, иначе все тщетно» 109. Бербель Ритц, скептически относясь к подлинности всей католической линии, считает этот эпизод вымышленным. По ее мнению, Хеннингс могла сочинить его, потому что предполагаемый издатель (Herder) ожидал от нее «католическую книгу» *, 110. Как бы то ни было, этот эпизод подчеркивает то, что Хеннингс упорно характеризует себя как наивного, мечтательного человека с религиозными пристрастиями.

Помимо зарождающейся религиозности, которую отмечает рассказчица, личность ребенка особенно ярко проявляется через избранный Хеннингс стилистический прием – несобственно-прямую речь. Эта техника служит для воссоздания точки зрения ребенка. Что необычно для этого стиля – Хеннингс использует его с иронией. Детские автобиографии, которые принимают точку зрения ребенка, обычно не ироничны. Здесь, однако, мы всегда должны осознавать наивность ребенка. Еще один излюбленный прием Хеннингс – подавать историю своей жизни фрагментарно. После вступительного рассказа о родителях и первых воспоминаниях Хеннингс развивает повествование преимущественно через продолжительные сцены, которые она располагает в более или менее хронологическом порядке. Таким образом, повествование строится не на сюжете, а скорее на эволюционирующем автопортрете, который обеспечивают эпизоды – свидетельства ее поведения и особенно несобственно-прямая речь.

В отличие от сюжетов из большинства более ранних немецких женских автобиографий детства эпизоды Хеннингс – это не «хорошие истории» со смыслом или моралью, а неоднозначные рассказы о странных поступках. Это делает их реалистичными. В главах, которые следуют за ее уходом из школы, разверзается грандиозное несоответствие между ее характером, способностями и желаниями (она мечтает быть актрисой и путешествовать) и теми рабочими местами, куда ей удается устроиться (ей приходится работать прислугой). Она заканчивает свою книгу словами, что после этого ее жизнь резко пошла под откос, но она молила святых о помощи, и в конце концов они указали ей путь. Возможно, чтобы сохранить статус «католической книги» для своего произведения в неспокойные политические времена, она не уточняет, как именно пошла под откос ее жизнь в годы ранней молодости.

Исследование

Наряду с рассмотренными психологически ориентированными произведениями середины – конца 1930‑х годов, есть две работы, которые уделяют особое внимание памяти: «Если бы это была я, как я себе это представляю» (1935) американки Маргарет Деланд и «Символ жизни» (1936) Марии Васер из Швейцарии. У каждой из авторов есть свое специфическое представление о том, как ей служит память.

Родившаяся в 1857 году Деланд – самая старшая из англоязычных писательниц, издавших автобиографию детства в межвоенный период. Ее необычная и новаторская работа не похожа ни на одну другую, написанную в то же время. Это результат давнего интереса Деланд к психологии. В определенном смысле это возвращает нас к тому, как Бернетт исследовала своего Маленького Человека. Фокусируясь на языке, писательница предвосхищает работы последних десятилетий XX века, как, например, «Воительница» Максин Хонг Кингстон (1974).

Деланд, признанная писательница из Бостона, автор романов, коротких рассказов и стихов, обратилась к истории детства в возрасте семидесяти лет. Хотя она не заявляет о том прямо, очевидно, у нее была определенная цель: на примере собственного детского «я» исследовать психологию ребенка и, в частности, связь между ранним опытом, памятью и языком. В соответствии с этой повесткой разработаны структура и способ подачи. Деланд размещает на фронтисписе фотографию Мэгги (то есть свою) в возрасте шести лет и начинает повествование с рассуждения о детских снимках. Через описание своего фотоальбома она знакомит читателя со старшими членами семьи. Такое начало не просто вводит нас в курс дела, но и подчеркивает удаленность ее субъекта от настоящего. Автор уверяет, что она, Маргарет, знает девочку Мэгги только благодаря историям, которые слышала о ней. Она не отождествляет себя с ней. Отсюда и название книги.

Но как тогда она может рассказать нам что-нибудь о Мэгги? Фотография Мэгги вызывает воспоминания, «пузырьками, поднимающимися из этого колодца Истины, моего Бессознательного» 111. Настаивая на существовании ментальных глубин и задаваясь вопросами о самоидентификации, Деланд дает понять, что психология занимает в ее работе важное место. Как и Бернетт, ее рассказчица Маргарет занимает позицию отстраненного исследователя. Причины, по которым она пишет о Мэгги в третьем лице, частично совпадают с причинами, почему Бернетт приняла аналогичное решение: чтобы подчеркнуть, насколько отличается Мэгги от взрослой Маргарет, и рассмотреть психологию Мэгги под лупой. Как и Лухан, Деланд знакома с терминами психоанализа, такими как «бессознательное» (термин, на котором она настаивает на протяжении всей книги) и «комплекс неполноценности». Она рассеивает малейшие намеки на эгоистическую привязанность к своему шестилетнему «я»: