Ценитель - Котов Сергей. Страница 4

– Так, значит, под душем долго не стой. Ополоснулся – и сразу выходи. Если чувствуешь, что плохо стало – зови.

– Ладно… – кивнул я.

Кое-как очистив брюки и ветровку, я разделся. Посмотрел в старое зеркало на свой бок. Там красовался огромный фиолетовый синяк, который, казалось, темнел с каждой секундой.

Ополоснувшись, я завернулся в большое розовое полотенце, повесил на его место брюки с ветровкой и вышел обратно в комнату.

Филипп Петрович сидел возле стола, на котором откуда-то появился вычурного вида фарфоровый чайник. Рядом стояли две такие же чашки.

– Присаживайся, сделай пару глотков, – сказал он, разливая по чашкам чай, аромат которого поплыл по комнате.

Я осторожно, стараясь не потревожить бок, сел на краешек соседнего стула. Поднёс чашку ко рту, понюхал. Пахло приятно: недавно прошедшим летом, солнцем и дальним озером.

Сделал глоток. Тут же почувствовал, как по телу поплыло приятное тепло.

– Это какая-то лекарственная трава? – предположил я.

– Самый обыкновенный красный чай из провинции Юньнань, – ответил старик.

Я кивнул и сделал ещё один глоток.

– А вот чайник – настоящий, – продолжал он. – Скажи, ты ведь видишь это?

Я посмотрел на пузатые фарфоровые бока. И вдруг почувствовал уже знакомое покалывание в позвоночнике и в кончиках пальцев. Совсем как недавно, когда я впервые потрогал кроссовки.

– Да… – выдохнул я, осторожно прикоснувшись к горячей гладкой поверхности.

Перед мысленным взглядом вдруг возникли горы, сплошь заросшие густым лесом, жаркое южное солнце, крохотная лодчонка, плывущая по глади спокойного озера… видение быстро растаяло, оставив лишь отголоски эмоций.

– Так странно…

Мне вдруг очень захотелось обладать этим чайником.

– Он, наверно, очень дорогой? – предположил я.

– Как и все настоящие вещи, – улыбнулся Филипп Петрович. – Как твои кроссовки.

– Что значит «настоящие вещи»? – спросил я.

– Ты ведь уже понял это, верно? – вопросом ответил старик.

– Пожалуй… но как-то не до конца, если честно…

– Ты чай не забывай пить. Заварка из этого чайника даёт здоровье. Тебе бы пришлось в больницу ложиться, а так завтра к вечеру будешь в норме. Синяк, правда, ещё пару дней будет проходить – но от него останется так, одна видимость… ничего опасного.

Я сделал пару глотков.

– Что касается настоящих вещей, – продолжал старик, – лично я считаю, что иногда мастер, работая над каким-то изделием, передаёт ему значительную часть своей души. Порой даже всю душу. Из-за этого простая вещь становится особенной. Настоящей. Она приобретает определённые… скажем так, ценные свойства. Как этот чайник.

Я снова потрогал белую поверхность. Видение не вернулось, но ощущение электричества и странного, приятного возбуждения осталось. Больше того, оно будто бы стало отчётливее.

– Настоящую вещь нельзя сделать намеренно, – продолжал Филипп Петрович. – Мастер может учиться всю жизнь и достичь огромного совершенства в своём ремесле. Он будет создавать качественные изделия. Но может так сложиться, что у него никогда не выйдет ни одна настоящая вещь. И наоборот: возьмём простого парня из бедной семьи, который лишь недавно получил работу. Он сидит по двенадцать часов на смене за верстаком в тёмном и душном цехе или даже на конвейере. Но всё равно он счастлив, потому что альтернатива в его стране – вполне реальный голод. А у него семья, которую теперь есть на что кормить. И вот, в один ослепительный момент он вдруг испытывает непреодолимый порыв поделиться чем-то важным с этим миром. Тогда из-под его рук выходит настоящая вещь. Этот момент созидания всегда случаен, но чаще всего он связан с каким-нибудь значимым событием в жизни мастера. С потрясением – не важно, позитивным или негативным. Вполне может быть, что твои кроссовки сшил мальчишка твоих лет. Кто знает, что с ним случилось?.. может быть, узнал о поступлении в престижную школу на международный грант. Или его любимого дворового пса сбила машина, а он весь день будто бы чувствовал его присутствие и ловил знакомый запах шерсти во время коротких перерывов…

Старик сделал паузу, уставившись куда-то вдаль, за окно. Я же молчал, потрясённый услышанным.

– Но… разве мастер не может забрать себе такую вещь? Когда понял, что сделал? Чтобы, например, продать её за дорого? Конечно, на заводах это незаконно, но ведь наверняка есть способы…

Филипп Петрович улыбнулся.

– Дело в том, что ни мастер, ни обычные люди не могут разглядеть настоящую вещь, – сказал он. – Мастера не понимают, не видят, что сотворили. Для этого есть мы, ценители.

– Ценители? – переспросил я.

– Посмотри по сторонам. Скажи, есть ли тут кроме твоего чайника и кроссовок другие настоящие вещи?

Я огляделся. И тут же моё внимание привлекла трость с бульдогом. Она была в руке у старика в тот момент, когда я пришёл в себя после нападения.

Я поднялся со стула и подошёл к ней. Точно: то же самое покалывание. И видение – грозовое море и огромный утёс, о который разбиваются многометровые волны. Запах свежести и солёные брызги на щеках…

– Вот видишь? – снова улыбнулся старик. – Ты тоже ценитель, Герман. Сможешь угадать, что делает это настоящая вещь?

Я нахмурился, пытаясь уловить какой-то смысл в той картинке, которая возникла после прикосновения. Но ничего в голову не приходило.

– Это ничего, – кивнул Филипп Петрович. – Возможно, научишься со временем. Не все ценители это умеют.

– Так что эта вещь может? – спросил я.

– Она вызывает непреодолимый ужас у тех, кого обладатель трости считает врагом, – ответил старик. – И безграничное доверие у других людей.

– Понятно, – кивнул я.

Мне действительно стало понятно, как так получилось, что я вдруг оказался в гостиничном номере с незнакомцем.

– Не сердись, – улыбнулся Филипп Петрович. – Нам нужно было спешить, иначе дело точно закончилось бы больничным. Я уверен, что у тебя были сломаны рёбра. А как иначе было тебя привести к моему чайнику и чаю?

Я подумал и решил не обижаться.

– А мои кроссовки? – спросил я. – Что делают они?

– Пока не знаю, – улыбнулся старик, которого я лишь спустя полгода начал называть дедушкой. – Думаю, скоро ты сам это выяснишь.

Он подмигнул мне.

Я носил кроссовки почти два года, пока окончательно не перерос их размер. После этого они заняли почётное место на моих складах. Их подлинное предназначение осталось мне неизвестным. И не было ни одного покупателя, не важно, из ценителей или посвящённых людей, который бы заинтересовался ими.

Глава 3

Меня разбудил деликатный, но настойчивый стук в дверь. В первый момент я решил, что мне показалось – всё-таки номер был достаточно дорогим, чтобы исключить всякие недоразумения со стороны администрации, но стук повторился.

Стараясь подавить раздражение, я приоткрыл левый глаз.

Леночка глядела на меня сверху вниз с хитрой ухмылкой на пухленьких губках.

– О, проснулся! – заявила она. – А я нам завтрак заказала! Уже принесли!

С этими словами она выпорхнула из комнаты, накинув гостиничный белый халатик.

Застонав от досады, я откинулся на подушку. Ну вот, а ведь начиналось всё так многообещающе. Вчера в клубе Леночка много не пила, в разговорах не поднимала раздражающих тем и вообще казалась очень разумной. Я даже начал прикидывать, на сколько встреч хватит наших отношений – и тут такой облом. Разумеется, после подобного самоуправства о новой встрече не может быть и речи.

Кокетливо приоткрыв халатик, так, чтобы было видно соблазнительные округлости её крупных грудей, она вкатила в спальню тележку, на которой стояли накрытые колпаками тарелки. Резко и неприятно запахло кофе.

– Яичница с омарами – это тебе, – подмигнула она, поднимая один из колпаков.

Я изобразил улыбку и кивнул.

– Помню, ты вчера рассказывал, что любишь морских гадов.

– Ага, – подтвердил я, выбираясь из-под одеяла.