Мечи Ланкмара - Лейбер Фриц Ройтер. Страница 55

На уровне пола отворилась крошечная дверца, и из нее молча вышли Хисвин, Хисвет и Фрикс. Взяв в руки по белому флакону, они подошли к углублениям с розоватой жидкостью и безбоязненно вступили в нее. Черная пыль и розоватая жидкость замедлили их движение, но не остановили его вовсе. От коленей вступивших в жидкость расходились вязкие волны. Вскоре все трое оказались посреди углубления, каждый своего, по бедра в розоватой жиже. Затем каждый осушил свой флакон.

Несколько мгновений ничего не происходило, лишь в слабом свете свечи разбегалась по жиже мелкая рябь.

Но вот фигуры начали постепенно расти, а уровень жидкости в углублениях – уменьшаться. Через дюжину ударов сердца и жижа и пыль исчезли; в комнате стояли Хисвин, Хисвет и Фрикс – нормального человеческого роста, совершенно сухие, в черной одежде.

Хисвин снял засов со ставен окна, которое выходило на улицу Богов, широко распахнул их, сделал глубокий вдох, быстро и осторожно выглянул на улицу и, ссутулившись, повернулся к девушкам.

– Началось, – мрачно сообщил он. – Нам нужно спешить в Голубую палату. Время не ждет. Я предупрежу наших минголов, чтобы они собрались и тоже пришли туда. – Он прошаркал к двери и добавил: – Идем.

Выбравшись на крышу храма истинных богов Ланкмара, Фафхрд помедлил и, прежде чем направиться к звоннице, посмотрел назад и вниз, хотя залезть сюда ему было даже проще, чем на городскую стену.

Он хотел выяснить, что за крик там поднялся.

На противоположной стороне улицы темнело несколько домов, первый из которых принадлежал Хисвину, за ними высился Радужный дворец Глипкерио в окружении залитых лунным светом минаретов нежных тонов во главе с голубым, самым из них высоким, – все это походило на группу стройных танцовщиц, стоящих позади кучки приземистых жрецов в черных одеяниях.

Прямо внизу темнела паперть храма и низкие широкие ступени, ведшие в храм. Перед тем как забраться наверх, Фафхрд даже и не пытался отворить его позеленевшие, обитые медью и изгрызенные червями двери. У него не было ни малейшего желания искать на ощупь, в темноте и пыли, внутреннюю лестницу, рискуя наткнуться рукой на какую-нибудь спеленутую на манер мумии фигуру в черной тоге, которая не станет при этом лежать тихо, как подобает уважающему себя праху, а может вскочить, пылая беспредельным и в общем-то беспричинным гневом, подобно дряхлому королю, который не одобряет, когда его будят среди ночи. В любом случае подъем по внешней стене казался Фафхрду более оправданным, да и будить истинных богов Ланкмара, раз уж в этом есть необходимость, гораздо приятнее с помощью находящихся в отдалении колоколов, нежели хватая их за костлявые ноги или руки, обернутые рассыпающимся от ветхости полотном.

Когда Фафхрд только начал взбираться на стену, этот конец улицы Богов был безлюден, хотя подальше, из распахнутых дверей роскошных храмов – храмов ланкмарских богов, – лился желтый свет и доносились печальные звуки песнопений с острыми акцентами импровизированных молитв и заклинаний.

Но сейчас на улице клокотала толпа людей с побелевшими лицами, которая непрестанно пополнялась новыми кучками народа, выбегавшего из дверей храмов. Фафхрд никак не мог понять, кто обратил их в бегство, и снова подумал о войске невидимок – ему достаточно было вообразить упырей с прозрачными скелетами, – но потом обратил внимание, что большинство вопивших и метавшихся людей смотрели себе под ноги и на мостовую. Тут он вспомнил странный, многозвучный шорох, от которого убежал на Серебряной улице. Припомнил заявление Нингобля о многочисленной и неуловимой армии, нахлынувшей на Ланкмар. И наконец, на память ему пришла «Устрица», потопленная крысами, действовавшими без чьей-либо помощи, и «Каракатица», захваченная ими же. Невероятное предположение, родившееся у него в голове, быстро перерастало в уверенность.

Между тем сбежавшие из храмов люди начали опускаться на колени перед невзрачным святилищем, на крыше которого он стоял, и, биясь головами о нижние ступени и мостовую, выкрикивать бессвязные мольбы о помощи. Как и прежде, Ланкмар прибегал к своим угрюмым личным богам в случае крайней нужды, когда все остальные средства оказывались бессильными. Прямо под Фафхрдом несколько смельчаков взошли на темную паперть и принялись корчиться подле древних дверей.

Послышался громкий скрип, за ним скрежет и треск. На какой-то миг Фафхрду пришло в голову, что люди на паперти взломали дверь и собираются войти в храм. Но тут же он увидел, что, объятые ужасом, они сбегают по ступеням вниз и распластываются на мостовой вместе со всеми.

Громадные двери приоткрылись на ширину ладони. Из узкой щели показалась факельная процессия, состоявшая из маленьких фигурок, которые выстроились вдоль наружного края паперти.

Это были несколько десятков крупных крыс, которые двигались на задних лапах и были одеты в черные тоги. Четверо из них несли длинные факелы, горевшие ярко-голубым пламенем. Остальные держали в лапах по какому-то предмету – при всей остроте своего зрения Фафхрд не мог разглядеть, что это было – быть может, маленькие черные жезлы? Среди крыс он различил трех белых, остальные были черные.

Улица Богов затихла – как будто по какому-то тайному сигналу нападавшие перестали преследовать людей.

Крысы в черных тогах закричали в унисон, да так пронзительно, что их услышал даже Фафхрд:

– Мы умертвили ваших богов, о ланкмарцы! Знай же, народ Ланкмара, теперь мы – ваши боги. Подчинитесь нашим братьям-мирянам, и вас никто не тронет. Внимайте их повелениям! Ваши боги мертвы, о ланкмарцы! Мы ваши боги!

Распростертые перед храмом люди продолжали биться лбами о камни. Многие из стоявших в толпе последовали их примеру.

Фафхрд подумал, что неплохо было бы найти что-нибудь увесистое и сбросить на жуткую черную шеренгу, которая запугивает людей. Но тут же ему в голову пришла неприятная мысль: раз Мышелов стал совсем крошечным и способен жить под самым глубоким подвалом, то, скорее всего, это означает, что злой чародей, наверное Хисвин, превратил его в крысу. Выходит, убивая любую из крыс, он может погубить своего друга.

Северянин решил в точности следовать инструкции Нингобля. Подтягиваясь на длинных руках и упираясь в стену еще более длинными ногами, он стал карабкаться на звонницу.

Из-за дальнего угла храма выглянул черный котенок и вытаращил глазки на жутких крыс в черных тогах. Ему очень хотелось задать стрекача, но он даже не шелохнулся, словно солдат, который знает, что у него есть долг, но позабыл или не успел поинтересоваться, в чем этот долг состоит.

15

Глипкерио не переставая ерзал на краешке своего золотого ложа в форме морской раковины. Рядом, на голубом полу, лежал уже забытый маленький боевой топор. С низкого столика сюзерен взял изящный серебряный жезл с бронзовой морской звездой на конце – один из лежавших там нескольких дюжин – и принялся нервно вертеть его в руках. Но через несколько мгновений жезл выскользнул у него из пальцев и с мелодичным звоном откатился по голубым плиткам футов на десять. Сюзерен сплел свои длиннющие пальцы и стал раскачиваться от возбуждения.

Голубая палата освещалась лишь несколькими оплывшими и коптящими свечами. Занавес посередине был поднят, но ставшая вдвое длиннее зала казалась от этого еще более мрачной. Винтовая лестница, ведущая в голубой минарет, терялась в густой тьме. За ведшим на балкон темным проходом таинственно поблескивал залитый лунным светом серый сигарообразный снаряд, стоящий у самого медного желоба. К его открытому люку была приставлена серебряная лесенка.

На голубой стене залы подрагивали чудовищные тени какой-то оплывшей фигуры с двумя посаженными одна на другую головами. Это были тени Саманды, которая стояла и бесстрастно и пристально наблюдала за Глипкерио, как наблюдают за помешанным, готовым вот-вот выкинуть какую-нибудь штуку.

В конце концов Глипкерио, беспрестанно шаривший глазами по полу, в особенности там, где на него спускались голубые шторы перед голубым же проходом, начал бормотать – сперва чуть слышно, потом все громче и громче: