Фрунзе. Том 2. Великий перелом. Страница 5

– Мрачная картина получается… – раздраженно потерев лицо, прошептал Феликс Эдмундович.

– Как несложно догадаться, оказавшись в таком положении по нашей вине, церковь вряд ли станет выступать нашим союзником. И начнет вести очень мощную подрывную деятельность. Ты что-нибудь читал о Кавказской войне? Вот ее мы и получим. Когда при формальном доминировании у нас земля под ногами гореть будет из-за того, что буквально каждый имам, то есть священник, станет вести проповеди, призывающие с нами бороться.

– Ты нагнетаешь.

– Даже не начинал. А могу. Хочешь расскажу тебе о том, чью сторону займет церковь, загнанная нами в подполье, если Союз ввяжется в большую войну? А вместе с ней и люди, для которых эти священники будут авторитетом. Или, быть может, ты сам догадаешься?

Дзержинский грязно выругался.

– Тучков с компанией не действовали эффективно. Нет. Они вредили. Да так сильно, что не пересказать. Строго говоря, принести Союзу больше вреда на этом поприще попросту невозможно.

– Но… Черт!

– А теперь еще один момент. Я его тоже не раз слышал. У нас в Союзе юридически свобода совести и церковь отделены от государства. Так?

– Так.

– Свобода совести говорит о том, что каждый волен верить в то, во что пожелает, то есть правовой основы преследования собственно церквей у нас и нет. Отделение же церкви от государства говорит о том, что ни одна религия в Союзе не может быть государственной. Так?

– И что?

– А то, что современное движение воинствующих безбожников, которых породил Тучков совместно с Луначарским, соорудило некую форму религии, основанную на отрицании православия. Атеист получается у них не человеком, который живет вне парадигмы веры. В рамках научного мышления. Он у них получается человеком, который верит в то, что Бога нет. Верит, понимаешь? А это верный признак религии. Они продвигают атеизм как религию. Быть может, ты уже обратил внимание на то, как Луначарский трудится над созданием культа почитания Владимира Ильича Ленина? Человек он, безусловно, заслуженный. Был. Но Луначарский создает его культ. По сути, новое божество. Как это воспринимается верующими?

– Как сотворение себе кумира, – хмуро произнес Дзержинский, который мечтал в детстве стать католическим священником. И уж что-что, а заповеди знал назубок.

– А если почитать отдельные высказывания этих деятелей, то они заходят куда дальше и утверждают, что они ведут с Богом борьбу. А ведь богоборчество и атеизм – разные вещи. Ребята явно заигрались. Или, быть может, они это делали осознанно? Так или иначе, но для простых верующих это все очень сильно отдает банальным сатанизмом. Ведь богоборчество в сути своей что? Восстание против Бога. А кто у нас главный небесный бунтарь? Правильно. И как следствие, поддержки советской власти на селе это никак не добавляет. Особенно из-за неудачных параллелей с нами. Мы ведь получаемся богоборческой властью. Со всеми, как говорится, вытекающими последствиями.

– Сатанистов ты зря привел.

– За что купил, за то и продал.

– Так уж сатанистами и называют? – подавшись вперед, спросил Феликс.

– А то и похлеще. Люди-то куда более щедрые в таких оценках. Да и основания, вероятно, есть, отличные от простых умозаключений.

– Какие еще основания?

В свое время, работая в УБОП, Михаил Васильевич слышал о «доме Жемчугова» в Курске. Где в 1990-е нашли в подвале своего рода гекатомбы с замурованными и явно принесенными в жертву подростками. Анализ останков показал, что они относились к периоду от начала XIX века до конца 1930-х, то есть их там около века убивали и замуровывали. Вот Михаил Васильевич и поведал отрывочно эту историю, подавая ее как слухи. Дескать, слышал. Решил навести справки. Дом действительно мутный. Местные жители разное болтают. А сотрудники ОГПУ Курска его словно в упор не видят. Так что он туда дальше не полез. Не его зона ответственности.

– Но зачем? Какой смысл? Не понимаю… – покачал головой Феликс.

– А то ты не знаешь? – смешливо фыркнул Фрунзе.

– О чем?

– О том, что еще в самом начале в ЧК пришло очень много… к-хм… старообрядцев.

– И какая связь?

– Старообрядец старообрядцу рознь. Этим словом называют очень много разных течений, приличная доля которых к христианству уже давно никакого отношения не имеет, кроме самоидентификации, – мрачно усмехнулся Фрунзе и поведал ему массу всего интересного.

Например, про «тюкальщиков» – секту старообрядцев, которые считали, будто бы вознестись в Царствие Небесное можно, только погибнув как можно более болезненным образом. И старались в этом помочь всем, до кого руки дотягивались. Даже если эти «все» не сильно рвались в рай. Самый популярный способ «вознесения» у них был связан с разбиванием костей молотками, через что их «тюкальщиками» и прозвали.

Или другой пример, секта «бегунов». Они проповедовали отказ от социальных институтов, денег, работы, законов мирских и так далее. Мутя воду везде и всюду. Сами же при этом активно побирались, выклянчивая деньги, совершали преступления, грабежи, убийства. И вообще вели себя крайне деструктивным образом. Кроме того, их не раз ловили на ритуальных убийствах как подростков, так и детей – для получения крови, идущей на их ритуалы. Так, например, в некоторых группах «бегунов» считалось необходимым раз в год совершать причастие кровью. И брали они ее отнюдь не добровольно и по капельке. Из-за чего местные жители, когда узнавали о появлении в их краях этих кадров, могли легко устроить самосуд и перебить их от греха подальше.

И так далее.

И по мере того, как Фрунзе рассказывал про этих прекрасных людей, Дзержинский все сильнее и сильнее обхватывал голову руками.

Михаил Васильевич еще в бытность свою работы в УБОП со всем этим зверинцем познакомился. По бумагам. И знал, что вся эта гадость и во времена РФ нет-нет да попадалась в руки оперативников. Как и о том, что именно эти люди в основе своей и хлынули в советскую милицию и ЧК на заре их становления.

Их начали чистить только ближе к концу 30-х. Но очень осторожно. Серьезно же взялись лишь после войны и более-менее разобрались как бы не к началу 1970-х. В 1930-е же обычной историей было увольнение из НКВД людей за «сочувствие» к тем же «тюкальщикам» или даже, прости господи, «скопцам». Простое увольнение. О том, какие художества там натворили эти веселые ребята, даже и речи не шло. А ведь именно с этими замечательными людьми и связаны многие перегибы на местах в работе органов. Выразившиеся как в фабрикации дел 1920-х – 1930-х годов, так и во внесудебных расправах.

Не только с ними, конечно. Но без них ничего бы не получилось. Фрунзе об этом знал отчетливо. И постарался столь неприятные сведения осторожно донести Дзержинскому, объяснив, чем это грозит. И повернув вопрос так, будто бы деятельность Тучкова по сути своей контрреволюционная и откровенно вредительская. Дескать, он, как и в свое время Свердлов, стремился как можно сильнее навредить революции. Сорвать ее. Настроить против нее широкие массы людей.

Почему он решил, что Дзержинский не относится ко всей этой тусовке? Очень просто. Феликс любил детей. И сделал для беспризорников ОЧЕНЬ много. А еще по работе в органах он запомнил: не всякий, кто не любит детей, сатанист, но всякий сатанист их не любит. Именно поэтому Михаил Васильевич и решил разыграть с Дзержинским эту карту.

– Кошмар… – тихим, словно бы замогильным голосом произнес глава ОГПУ, когда нарком по военным и морским делам замолчал.

– Теперь ты понимаешь во что тебя втянул этот… хм… эффективный сотрудник? Осознаешь, ЧТО о тебе и всех нас из-за него и его подельников думает простой люд?

Феликс Эдмундович невольно перекрестился и буркнул:

– Custodi et serva [5].

После чего замер и изумленно уставился на Фрунзе. Но тот вообще никак на это не отреагировал. Словно этот поступок был чем-то обыденным и повседневным.

Сильно задерживаться после этой дискуссии он у Дзержинского не стал. Знал его характер. Сейчас ринется все проверять. Возможно, даже сам в Курск поедет. Мешать и отвлекать его не имело никакого смысла.