Проклятие Энтаны - Брюс Алина. Страница 23

– Теневое сердце, – закончила за него я.

Он вскинул брови.

– Да, именно так.

Я поглядела на остальных и по их лицам поняла, что биение теневого сердца ощущали все.

– Но почему? С чем это связано? – спросила Кьяра.

– Тени… будто на что-то отзываются, – вполголоса сказала Тайли.

– Отзываются? – переспросила сестра. – На что?

Тайли лишь пожала плечами.

– В Квартале ничего подобного не было, – задумчиво проговорил Нейт. – Значит, дело в Энтане. Недаром же Тени пришли именно отсюда. По одной из версий, где-то здесь есть расщелина, откуда они и появились.

За столом повисло неуютное молчание, которое нарушил хмурый Ферн:

– Да, местечко здесь что надо: холодное море, заброшенный город, Тени и какие-то психи, которые тут что-то забыли. И это я не только про нас.

Спорить с ним никто не стал.

До заката оставалось чуть меньше часа, и Кьяра, изнывающая от вынужденного безделья, предложила выдвинуться к Храму Энтаны. Никто, кроме Донни, не высказал должного энтузиазма – сказывалась теневая лихорадка.

Но когда они решили отправиться вдвоем, я всё же сказала:

– Я пойду с вами.

Пусть меня мучали слабость и головокружение, но уж лучше выйти на свежий воздух, чем сидеть взаперти с мрачным Ферном.

В итоге договорились, что остальные присоединятся к нам уже в теневой форме – так им будет легче передвигаться.

Мы вышли на набережную Иммры и где-то через полчаса ступили в тенистую Аллею раздумий, где росли старые высокие липы. От реки умиротворяюще веяло легкой прохладой.

– Почему это Аллея раздумий? – спросил неожиданно Донни.

– А ты не помнишь? Мы, кажется, об этом говорили, – заметила Кьяра.

– Я прослушал, – без капли стыда признался он.

Сестра с сожалением покачала головой и сказала:

– Больше всего энтанцы ценят… ценили, – поправила она себя, – середину осени, когда опадают листья и сквозь оголившиеся ветви становится видно небо. – Она подняла голову кверху, где сейчас смыкались зеленые кроны лип. – Тогда было принято приходить на Аллею раздумий, чтобы поразмышлять об увядании и смерти, о сути всего сущего и о бренности бытия.

Несколько секунд Донни смотрела на Кьяру, вытаращив глаза, потом пробормотал:

– Знаете что? Эти энтанцы о-очень странные, – и торопливо пошел вперед, явно потеряв желание задавать дальнейшие вопросы.

Мы с Кьярой обменялись улыбками. И пусть на миг, но я почувствовала единение с сестрой, и от этого на душе у меня стало тепло.

Наконец деревья справа расступились. Дорога здесь сворачивала – вдоль короткой можжевеловой аллеи к корпусам Академии и Гильдии камневидцев, – проходила под крытым переходом между ними и дальше поднималась к Храму Энтаны.

И Академия, и Гильдия были выстроены в едином стиле – из азонита, плавно меняющего свой цвет: от темного, почти черного, снизу до белого с серыми прожилками сверху. Это символизировало девиз энтанской Академии – «От тьмы неведения к свету познания», который позднее позаимствовали и остальные Академии.

Главные входы в оба здания находились друг напротив друга, как раз под крытым переходом. Я с интересом рассмотрела над темными массивными дверями одинаковые рельефные изображения – знак энтанской Гильдии камневидцев: в центре камень-сердце, а от него отходят шесть лучей, камни на концах которых обозначали важные для энтанских камневидцев качества: самопознание, мудрость, созерцательность, справедливость, аскетизм, простоту.

Донни, влекомый любопытством, уже убежал вперед, и мы с Кьярой последовали за ним – по дороге между жилыми корпусами для наставников и студентов. В конце пришлось подниматься всё выше и выше по истертым от времени азонитовым ступеням. Когда мы наконец оказались на площадке перед Храмом Энтаны, мои ноги дрожали от напряжения, а дыхание сбилось. Зато открывшийся вид возместил все усилия.

Прямо под нами раскинулся город. За зданиями Академии и Гильдии камневидцев сверкала в закатном свете Иммра, а на том берегу вытянулась площадь с Храмом Первых и торговыми рядами. Впереди, на востоке, зеленели деревья староэнтанского кладбища – среди их густых крон блестела крыша Храма Прародителей, где находилась усыпальница Серры и Иалона. Квартал развлечений с театрами, концертными залами и картинной галереей располагался на юге, подальше от суровой сдержанности старой Энтаны.

Стоя здесь, наверху, можно было легко представить, как город шумит, кричит, радуется, и лишь Храм Энтаны светло-серым монолитом возвышается над царящей внизу суетой, призывая к углублению в себя и безмолвному созерцанию.

Сейчас же тишину нарушал только ветер.

– Смотрите! – с восторгом позвал нас Донни.

Перед храмом на широком уступе стояла круглая беседка из белого лассника, сплошь увитая диким виноградом. Донни уже успел не только побывать в беседке, но и подобраться к краю уступа, где росли невысокие искривленные сосны. Получив строгий выговор от Кьяры, он сморщил нос и отпросился сбегать к Храму.

– Будь осторожнее! Смотри, не свались никуда! – крикнула она ему вдогонку.

Вместе с сестрой мы не сговариваясь зашли в беседку. Как утверждали, ее возвели еще при жизни Энтаны, и Первая проводила здесь много времени в размышлении и молитве.

Отсюда была хорошо видна гавань. По левую руку на небольшом островке высился заброшенный маяк, справа на рейде чернел «Дартеллий», а прямо, за искрящейся в закатных лучах солнца гладью, темнел пролив между Северными островами.

Чем дольше я глядела на гавань, тем быстрее билось мое теневое сердце. И хотя пора было приступать к поискам в храме, я никак не могла заставить себя оторваться от этого вида. Кьяра тоже не спешила – положив руки на балюстраду, она погрузилась в задумчивость. Неожиданно я осознала, что впервые за долгое время мы оказались наедине, и, не давая себе передумать, произнесла:

– Мама не знала о своей беременности, когда покидала Альвион.

Кьяра слегка вздрогнула и молча повернулась ко мне. Я опустила взгляд на отполированный поручень и продолжила:

– Имрок Дейн признался, что в последние месяцы перед тем, как мама ушла, у них не было близости, а последний раз случился накануне ее ухода. Якобы так она хотела усыпить его бдительность и украсть осколки.

– Зачем ты мне об этом говоришь? – сухо спросила Кьяра.

– Она не хотела заводить новую семью и тем более, – я посмотрела сестре в глаза, – не искала замену тебе. – Ее лицо застыло, а я тихо продолжила: – Она любила тебя. И на самом деле хотела к тебе вернуться. Но обстоятельства…

– Но обстоятельства оказались сильнее, – с горькой усмешкой закончила Кьяра и повернулась, чтобы уйти.

– Неужели ты ее никогда не простишь?.. – вырвалось у меня.

Она замерла, а потом поглядела на меня и медленно, серьезно спросила:

– Неужели ты думаешь, это так просто? – И еле слышно добавила: – Я не могу простить ее за те слезы, которые она заставила пролить свою маленькую, ни в чем не повинную дочь.

Кьяра вышла из беседки, и я вдруг почувствовала, что продрогла от свежего морского ветра. Бросив последний взгляд на гавань – алый шар солнца почти скрылся за горизонтом, призывая с востока лиловые сумерки, – я зашагала вслед за сестрой.

Храм Энтаны подавлял своей мощью, хотя и был меньше Храма Зеннона.

Высокие массивные двери, толстые стены, минимум резьбы и украшений, а светильники с люминариями были бы более уместны в тюрьме, чем в храме. Единственное, чем выгодно отличался этот храм, – окна в частом переплете, со вставками из прозрачных пластин люмисса: пропуская через себя свет, они его умножали. Раньше такие окна были одной из редких возможностей сделать помещение светлее, но они требовали кропотливой работы, и, как только были открыты люминарии, о люмиссных окнах позабыли. Однако здесь их использовали специально, чтобы храм был наполнен светом – символом света познания, к которому стремилась Энтана.

Мы уже зашли с Кьярой в прохладу храма, когда появился взъерошенный Донни.