Золотой воскресник - Москвина Марина Львовна. Страница 22

У Якова Акима родилась внучка.

– И сколько весит? – я спрашиваю.

– Да килограммов пять, – отвечает Яков Лазаревич.

Писатель Евгений Попов на праздновании старого Нового года в журнале “Знамя”:

– Идем как-то с Горенштейном, – рассказывает, – а навстречу писатель Кожевников. “Видишь, идет Кожевников? – говорит Горенштейн (писатель, автор сценариев “Соляриса” и “Рабы любви”). – На́ тебе мою палку – ударь его”. Я говорю: “Это твоя палка. Ты и ударь”. А он: “Ну, понимаешь, мне как-то неудобно…”

Яков Аким, слушая по телевизору американского проповедника:

– Свою биографию он ловко сочетает с выжимками из Библии, и я мысленно поблагодарил его, что он в своей проповеди позволил хоть немного, но выпить.

– В этом смысле настало некоторое протрезвление, – сказал Яков Лазаревич по поводу отмены сухого закона.

Сын Люсиной подруги зовет маму с племянницами в Африку. А ей 89. Что делать?

– Даже и не думай, – сказала Люся. – Даже не думай! – с жаром повторила она. – …Бери девочек – и лети!

Люся – мне:

– Господи! Танец живота! Зачем тебе это надо – корячиться? Лучше бы пошла в Школу Айседоры Дункан!..

Выступали на радио “Свобода” с директором Центра образования Сергеем Казарновским.

– Мы должны делать все, чтобы ребенок не чувствовал себя виноватым, – сказал он. – К примеру, дети забывают за собой спускать в туалете. Поэтому культура может начинаться с того, чтобы унитаз был без полочки, а сразу дырка!

Встретила Гену Калашникова в ЦДЛ, он познакомил меня с поэтом Мишей, своим хорошим приятелем.

– Этот Миша, – тихо сказал Гена, – всегда так звонит не вовремя – ну, знаешь, бывает: жена ушла, пришел налоговый инспектор, с потолка течет вода, от свечи загорелись шторы. Тут обычно звонит Миша и спрашивает: “Старик! Как ты думаешь, можно так сказать: «Муравьеда горделивая походка»? Вот это слово «горделивая» не кажется тебе неуместным?” Ты отвечаешь: “Старик! Я никогда не видел муравьеда. Может, у него действительно походка горделивая?..” А закончить с ним разговор можно только механически…

Мне Юрий Коваль говорил:

– Проза должна быть такой, чтобы хотелось поцеловать каждую написанную строчку.

А Татьяне Бек:

– В руках Творца, – говорил он, – должно быть ощущение уверенности и счастья.

Таня Бек бандеролью прислала мне свою новую книгу стихотворений “Облака сквозь деревья”.

– Получила, – говорю ей по телефону, – прижала к груди – гудят токи. Открыла – брызнул свет.

А Таня:

– Так что же я, по-вашему? Торшер?

В фойе Дома литераторов киоскер попросила меня постоять присмотреть за книгами. Тут Миша, друг Калашникова, схватил шпионский роман за триста пятьдесят рублей с ценником и торопливо направился в гардероб.

Я говорю:

– Гена! Твой друг Миша утащил книгу. Ну-ка догони и отбери!

– Как же я найду слова, – в изумлении проговорил Гена, – чтобы выразить эту мысль?

– Не знаю, – говорю, – а только беги, да побыстрее.

Калашников догнал Мишу и сказал ему буквально следующее:

– Миша! Ты забыл положить обратно книгу, которую взял посмотреть.

На банкете по случаю завершения литературной конференции в доме отдыха “Сосны” писатель Анатолий Ким подозвал официанта:

– Можно чаю?

– Чай мы не приносим.

– Но у нас за столом собралась иностранная делегация, – доверительно сообщил Ким. – Я, как видите, японец. Вот сидит индийский принц с супругой, – он кивнул на Арбатовых, – этот только что из Англии, – и показал на Бориса Бартфельда.

Так мы получили по чашке чая с пирожными.

– На моей визитной карточке, – пожаловался Калашников, – зачем-то написали “ПОЭТ”, чем отсекли для меня всякую возможность ее кому бы то ни было вручить…

Юрия Коваля спросили в издательстве:

– Над чем вы сейчас работаете?

– Пишу роман “Рояль из Порт-Артура”.

– Название не подходит, – сказали ему.

“И у меня отпало желание писать эту вещь, – сказал Коваль, – в которой еще не было ни строчки”.

– Какой великолепный Коваль, – сказала Дина Рубина. – Он похож на главаря рэкетиров. Так и кажется, что за окном ждет его серебристый мерседес.

Однажды у Резо Габриадзе кончился хлеб, и вот он решил печь хлеб.

– Какое это занятие прекрасное, – Резо говорил, – печь хлеб.

Когда он его ел, то мука летела у него изо рта.

– Надеюсь, ты подаришь мне свою новую книгу? – спросил мой приятель.

– Да ты еще прежние не прочитал!

– А я, кроме Библии, ничего не читаю.

– Тогда зачем тебе мои книги?

– Вот в старости перееду в деревню, буду лежать, в потолок плевать и твои книжки почитывать.

– Я тут познакомился с кореянкой, – говорит писатель Леонид Юзефович. – Она переводила Пастернака с английского на японский. И ее интересовал “Доктор Живаго”. А там у него рябина, раздавленная на снегу, как символ революции. Я ей показал рябину возле станции Переделкино. Ее это потрясло. Так вот, она вела два дневника: один на корейском – там записывала, во сколько проснулась, что было на завтрак, как работает кишечник, а второй на японском языке – там уже она писала о Пастернаке, о рябине…

Лёня морковку принес с базара:

– О, молоденькая!

– Ты так плотоядно восхищаешься молоденькой морковкой, – возмутилась я. – А нам, старым морковкам, обидно.

– О господи! – воскликнул Лёня, пораженный сложностью женской натуры. – Никогда не знаешь, чем можно ранить ваши души.

– Знаешь, о чем я мечтаю? – говорил Лёня, в пять утра улетая на свою выставку в Париж. – Прилететь, лечь спать и – НИКУДА! Ну, может быть, с министром культуры на выставке выпить коктейль – и на боковую!

– Я Москвина, приехала из Москвы, – говорю директору детского красноярского театра, – чтобы узнать у вас, товарищ Язев, как язей ловить?

“Мариночка, – пишет мне Юля Говорова, – сегодня у меня на руках умер мой попугай Жакоб (серый жако). Я пишу «мой», потому что ко мне он был по-особенному привязан, предлагал руку и сердце, ухаживал, ворковал со мной. Жако всегда выбирают одного. Он с нами прожил полтора года. Сейчас эта клетка пуста. Но я люблю и помню мальчика. (Хотя вскрытие показало, что это девочка. Такое бывает иногда – при жизни пол птиц иногда трудно определить, особенно если живут без пары.) Но для меня он мальчик.

Будем счастливы…”

Мой папа Лев всегда советовал мне:

– Что бы ни случилось – просто улыбайся, и все…

В утопическом проекте всестороннего обмена художники Герловины обратились к народам и племенам с призывом обмениваться странами, жизнями, документами, деньгами, возрастом и политическими режимами.

– Хватит ли мне жизни, – говорил художник Юра Шашкин, – убедить вас побывать в Исландии? Это ж самые лучшие места на Земле – Исландия и… Голландия!

– Мамочкин Эдуард! Вас просят пройти в восьмой вагон!

– А ты спросил у них про кота? – говорю Лёне. – Как он поживает?

– Я про кота, когда звоню, не спрашиваю, – ответил Тишков. – Как про рыбу в аквариуме. Или фикус. Ты же не звонишь, не спрашиваешь, как твой фикус в горшке? Только если ты ботаник…