Золотой воскресник - Москвина Марина Львовна. Страница 28
– Как вас зовут, мой друг?
Тот отвечает:
– Вацлав…
С Анатолием Приставкиным прогуливались по Франкфурту. Он много чего рассказывал, например, о том, что папа оставил ему в наследство пятьсот веников на чердаке. И быстро добавил:
– Я об этом уже, конечно, написал.
Лёня Тишков для Красноярского фестиваля придумал инсталляцию “Белые пятна памяти” – он решил завесить остров на Енисее старыми пододеяльниками и простынями. Я отдала все, что у нас было, на газетах спим, газетами укрываемся, Красноярск собирал белье целым миром, одна бабушка принесла приданое – пятьдесят лет хранила в сундуке… “Остров Татышев выставил «Белые пятна памяти» Леонида Тишкова!” – трубили СМИ.
Утром подплывают – пусто. Ни белья, ни веревок, ни прищепок.
– Может, это инопланетяне? – начали гадать.
– Может, это завистники?
– Надо позвонить в полицию и начать расследование! – решили организаторы.
– Ни в коем случае! – решил Лёня. – Просто людям больше нужны пододеяльники, чем искусство! – Взял корзинку и отправился собирать грузди.
“Дресс-код вечеринки:
самые длинные пиджаки,
самые узкие брюки,
замша на ногах и никаких причесок:
только кок, помпадур и утиная попка”.
На радио “Культура” на протяжении всего Восьмого марта собрались транслировать “Роман с Луной” в моем исполнении. Так и вижу сонмище российских женщин, прильнувших к радиоприемникам. Ни пьянства, ни одного преступления в городе, на улицах ни души – как в Лондоне, когда по телевизору пустили “Эммануэль”…
Зову подругу Таню Пономарёву на мюзикл в Дом актера.
– На мюзикл?! – она потрясенно спрашивает. – Надо сходить. А то, действительно, впереди такие мюзиклы… Слушай, как быть – у меня завтра сорок дней тетке, будут захоранивать урну. Прямо не знаю, что выбрать. То есть, конечно, никто не сравнивает, но и на мюзикл тоже хочется!
Внучка Люсиной подруги Лены Лебедевой вышла за олигарха. Квартира на Остоженке, особняк на Старой Риге, яхта… Вдруг выяснилось, что ее муж оформил в собственность участок на Луне, скупает звезды и купил комету, – есть фирма, которая наживается на таком тщеславии. Жена его поставила перед выбором: или я – или космические объекты. А развестись решила, когда он приобрел два канала на Марсе, которые при ближайшем рассмотрении оказались оптической иллюзией.
Лебедева звонит Люсе посоветоваться: разве это повод для развода с олигархом? А та ей отвечает своенравно:
– Да ладно тебе – невелика потеря!
Сто лет не вставала на коньки, тут вышла на каток – и непонятным образом сшибла мчащегося навстречу хоккеиста.
– Прости, друг, – сказала я.
А он ответил, поднимаясь, потирая ушибленную задницу:
– Ничего, бывает… мэм!
В отличие от Бориса Заходера, пересказавшего сказку Милна, автор книги “«Винни-Пух» и семантика обыденного языка“ Вадим Руднев перевел ее очень близко к тексту, снабдив бесчисленными комментариями с точки зрения психоанализа, эдипова комплекса, детских травм и навязчивых идей. На съемках передачи “Игра в бисер”, где мы встретились, он сообщил, что свой перевод стал читать внуку и они оба заснули.
– Как? – удивился ведущий Игорь Волгин. – Вы что, сами заснули, читая свой перевод “Винни-Пуха”???
– Да! – простодушно ответил Руднев.
Мой двоюродный брат окончил МИФИ, в 90-х челночил в Турцию за дубленками, потом стал элегантным банковским служащим в белой рубашке и бабочке, а когда его сократили, купил грузовик и давай возить грузы туда-сюда.
Как ни позвонит, всё “херня” да “херня”.
– Правильно, – сказал Лёня. – Теперь он водила пятитонки, и у него тезаурус соответственный.
В Дубултах в Доме творчества вечерами заглядывала к Асару Исаевичу Эппелю. Еще до театральных постановок его пьесы “Закат” по “Одесским рассказам” Бабеля, до фильма “Биндюжник и король” Асар мне напевал свои зонги для спектакля:
– Почтенье вам, о Моня, Лёва, Сеня… Летела пуля, чье-то сердце повстречала…
В яркой вязаной желтой кофте за письменным столом он сиял, как солнце. На зеркале еловая ветка с шаром. А на дверном стекле – фотография девушки в чулках на резинках, неглиже, вырезанная из какой-то иностранной газеты.
– Не думайте, что она здесь висит просто так, – серьезно объяснил Асар. – Это моя знакомая из Томска. Она теперь там… фигуристка.
На журнальном столике у него – стаканчики Russian vodka и два треснутых яйца. Асар ночами работал, на завтрак не выходил, поэтому запасался яйцами, чтобы дотянуть до обеда.
– Вы так замечаете странности жизни, – говорил он. – С таким прищуром, иронией ведь можно писать о чем угодно. Я вот пишу рассказы. Большие, больше ваших повестей. Пишу их мгновенно, сразу на машинке, потом над ними работаю. Я родился в Останкине. О, что это был за район! На месте кинотеатра “Космос” росла громадная одинокая великолепная сосна! Там жили жулики и миллионеры…
Он читал мне страницы из будущей книги “Травяная улица”. А я слушала, безжалостно поедая заготовленные им себе на утро вареные яйца. Иногда из коридора доносился тихий шелест.
– Это, – объяснял Асар Исаевич, оторвавшись от рукописи, – Толе Приставкину направление на анализы под дверь подсунули.
Сырой прибалтийской зимой в Доме творчества мы совпали с поэтом Кружковым. Гриша попросил меня пришить его варежки к резинке и продеть в рукава, чтоб не потерять, а то он очень рассеянный.
Чуть что, он мечтательно говорил:
– Сейчас ты уйдешь, и я буду писать стихи.
– А где Миша Задорнов? – я беспокоилась. – Он совсем не приходит в столовую!
– Так у него там в коттедже кухня, – отвечал Асар, – и четыре малайца – готовят, подают и убирают…
Ходили на почту в Дзинтари звонить Люсе. Люся из Москвы кричит по телефону Серёже:
– Ну скажи мне, скажи какой-нибудь комплимент!
Серёжа – после паузы:
– Ты сегодня прекрасно выглядишь…
– Знаете ли вы, Марина, – спрашивал Асар Исаевич, – хотя откуда вам знать? Что моя фамилия Эппель просто означает “яблоко”?
По утрам он совершал оздоровительную пробежку, что нашло отражение в его поэзии:
Себя он называл широко известным в узких кругах.
На языке поэзии это звучало так:
Уезжая в Москву, на завтраке в хлебнице обнаружила стихи. С эпиграфом.
Ovo…
Из Г. Кружкова