Господин следователь. Книга 4 (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич. Страница 30

— Я в девках когда была, возле самой Шексны жила, — усмехнулась раскольница. — Семья большая, едоков много. Мы с отцом по ночам щуку гарпуном били.

— Однако, — с уважением покачал я головой. С трудом себе представляю — как можно в воде поразить рыбу гарпуном? Я бы не смог. Даже если щука стоит неподвижно, не попаду. А уж если она плывет!

— Ганька тебе много еще рассказала?

Много, не много, это пока тайна следствия. Меня задело другое. В принципе, я уже привык, что крестьяне ко мне обращаются на ты. Раньше на ты и к царям обращались. Когда у нас обращение на вы появилось? Где-то во второй половине восемнадцатого века? Но раскольница общается со мной так, словно я ее непутевый сын или внук. Нет, так нельзя.

— Дарья Осиповна, я к вам по имени и отчеству обращаюсь, а вы ко мне — словно к пустому месту. Я вам представился. Если вы позабыли, так я повторю, что меня зовут Иваном Александровичем.

— Молод ты еще, да соплив, чтобы тебя с вичем именовать, — хмыкнула старуха. — По возрасту ты моему Тимошке ровня, а то и младше.

— Сына своего как угодно зовите — хоть Тимошкой, хоть Тимкой, а ко мне извольте обращаться, как положено. Не желаете по имени и отчеству звать, обращайтесь — господин следователь, либо ваше благородие. Я вам не сын, не сосед, а чиновник государев.

— А что мне будет, если я тебя Ванькой стану звать? Пращуры мои перед начальниками не дрожали, на костер шли, со святой молитвой. И тебя я не испугаюсь. А что чиновник, так чин еще никому не ума, ни возраста не добавлял.

Упрямая бабка. И что с такой поделать? Требовать от нее уважения к моему чину глупо. Но главное сейчас самому не сорваться.

Осторожно подбирая слова, ответил:

— Ванькой, конечно, вы меня назвать можете, не выпорют за это и язык не отрежут. Времена у нас другие. И где это видано, чтобы старуху пороли? Но ваше упрямство какое-то детское. Знаете, кого вы мне сейчас напоминаете?

— Кого? — настороженно спросила старуха.

— Не зрелую женщину пятидесяти с лишним лет, не мать семейства, а девку. Лет так… двенадцати или тринадцати. К четырнадцати девки — если их пороть иногда, умнее становятся.

Мне стало немного смешно. Я отчего-то смотрел на старую раскольницу — ну да, пятьдесят с небольшим, а видел упрямую девчонку- подростка, которая упорствует не от надобности, а из упрямства или из вредности.

— И заявление ваше — мол, пращуры перед начальством не дрожали, тоже странное. Если бы вашего пращура на костер отправили, вас бы на свете не было. Разве не так? И вот еще что… Я очень уважаю и Морозову, и Урусову. И Аввакума Петрова. Есть их за что уважать! Феодосия Прокофьевна, боярыня Морозова, на смерть пошла из-за того, что с самим царем не боялась спорить. И протопоп Аввакум на костер пошел за старую веру. Они же у вас к лику святых причислены, верно? Хотите меня Ванькой звать? Да на здоровье. От меня не убудет, а вы своим хамством со святыми людьми не сравнитесь. Вы, Дарья Осиповна, обычная уголовница, убийца мужа, которая зачем-то себя со святыми людьми сравнивает, да еще и выкобенивается.

От моей гневной тирады старая раскольница побледнела.

— Кто выкобенивается?

— Так не Агата же Кристи, а Дарья Осиповна выкобенивается. И выкобенивается без надобности и без нужды, а по дурости своей. Разве я не прав? Убила мужа из-за какой-то бабы, а теперь из себя ревнителя благочестия строит. С каких это пор уголовницы ревнителями заделались?

— Да я… — выдохнула Дарья. Тяжело задышав, сказала: — Мужа я убила, потому что он веру дедов и прадедов хотел отринуть…

— Стоп-стоп, Дарья Осиповна, пожалуйста, помедленнее, я записываю.

— Записывай, — фыркнула раскольница. Потом добавила ядовито: — Не торопись, Иван Александрыч, нам уже спешить некуда…

— Вот, теперь вижу, что вы и на самом деле зрелая женщина, — похвалил я бабулю.

Ну, коли прорвало запруду, теперь вода хлынет. В том смысле — что раскольница начнет-таки говорить правду, а не упрямиться, как осел. Или ослица. Наверняка ослицы не менее упрямы, чем ослы.

История, которую я услышал, была банальна для моего времени, но очень необычна для этого. Паисий Ларионов — человек уважаемый и даже немолодой, возивший по поручению всей общины масло в город (а молодому бы такое дело и не доверили), сдававший его оптом череповецкому торговцу Платону Демину увидел как-то его вдовую сестрицу, что помогала брату и втрескался в нее по уши. И так втрескался, что готов был бросить все — не только старую жену, детей, дом, хозяйство, но даже и веру предков. Да что там — он хотел венчаться с вдовой. Сколько лет вдовушке, как звать — Дарья не знала. Понимала, что та ее гораздо моложе и красивее. Но это неважно. Измену мужа она бы могла простить, даже его уход, если бы ушел к вдовой соседке, единоверке. И даже — пусть бы он привел в дом молодуху, стал бы с ней жить при ней, при живой жене. Бывало, что старики и со снохами жили, если жена совсем старая, свой долг не могла исполнять. Но вот предательство веры, за которую страдали предки, прощать никому нельзя, даже отцу своих детей.

— А как он мог обвенчаться при живой жене? — поинтересовался я.

— Паисий сказал — мол, мы с тобой невенчанными живем, значит, коли я в никонианство уйду, то женой ты мне считаться не будешь. И не женатым я был, а жил во грехе, в блуде. Дети наши все незаконные. А стану никонианцем, пусть и щепотником, тогда за свой блуд я к попу на исповедь схожу, он грехи отпустит. А уж потом повенчается, как и положено — в храме, при свидетелях.

— А вы разве не венчались?

— Старец святой нас на законный брак благословил, чин венчания над нами провел, потому перед лицом Господа мы муж и жена, — сурово сказала Дарья. — А власти тутошние нас и не спрашивали. Считали, что я Дарья Ларионова, по мужу. И дети по мужу законные. А нынче Паисий сказал, что благословление старца незаконно, потому как он не поп, во священники правящим архиереем не рукоположен и благодати святой не имеет. Дескать — любой дурак так может чин венчания провести, но из-за этого таинства брака не будет. И он вправе вернуться в никонианскую церковь.

То, что раскольник — то есть, древлеправославный христианин может вернуться в лоно нашей Русской Православной — или Синодальной церкви, я знал. И католик может, и лютеранин. Вроде, даже и перекрещиваться не нужно, а только покаяние и миропомазание. Стало быть, Паисий Ларионов вполне себе мог войти в число прихожан либо Воскресенского собора, либо Благовещенской церкви.

А как с его венчанием-то быть? Нет, бывали случаи, когда человека венчали при живой жене, без развода. Читал, что философ Василий Розанов, будучи женатым на бывшей любовнице Достоевского, некой Сусловой (кажется, женщина была значительно старше, а после свадьбы молодого мужа к своему телу не допускала), тайно обвенчался со второй женой. А мадам Суслова, хотя и имела любовников, но развода мужу не желала давать. Детей Розанов нарожал, только все они считались незаконными, пока не умерла первая жена.

Но философ Розанов — человек эпатажный, любил скандалы. И его брак — скорее исключение, а не правило. И батюшка, что его венчал, тоже странный. Сомневаюсь, что у нас отыщется какой-нибудь священник, что обвенчает бывшего старообрядца, у которого имеется законная жена. Не станет у нас батюшка ломать голову — законен или нет брак, учиненный неким святым старцем, нет ли. Да он, если не дурак, не взвалит на себя такую ответственность. Просто на всякий случай.

Еще имеются вопросы. Ушел, допустим, раскольник из старой веры, дети теперь признаны незаконными. И как теперь быть с наделом земли? Дети законно землей владеют или нет? Вон, тот же Фирс, который отделился от отца.

Надо будет узнать у отца Кузьмы — то есть, у отца Космы — считается ли законным брак, заключенный по канонам старообрядцев? Что-то мне подсказывает чуйка, что да. Берут же детей раскольников на военную службу.

И обязательно следует отыскать пассию Ларионова — это не сложно, раз нам известна фамилия торговца — ее брата, расспросить — что за дела такие? Это она сама склонила немолодого и женатого старообрядца к венчанию, растолковала ему теологические тонкости или прежде проконсультировалась у кого-то из знающих людей?