Опытный кролик - Полковников Дмитрий. Страница 49

— Я так понимаю, беседа не официальная? — уточнил комбат — Прежде чем начать, решайте, стоит ли мне рассказать о ней особисту.

— А вам обязательно нужно?

— Думаю, положено. Хотя, смотря о чем пойдет речь. Предупрежу заранее, ни одному слову без бумаги, я на слух не поверю, или вас в разведчиках зазря держат, — усмехнулся Максим.

У Елизарова наверняка есть заготовка беседы. План и некие слова-крючки, на которые он хочет подцепить собеседника. Или в профессии он никто.

— С вашим куратором я поговорил. Кстати, как вы смогли так быстро обнаружить заводской брак? Мне ваш «друг» из особого отдела, так и не сказал.

— А зачем раскрывать секрет? — усмехнулся Максим, — Вот заведете пушки, минометы или предъявите мандат, тогда подскажу. Это единственная причина визита?

«Закрылся человек, но рассуждает здраво», подумал Елизаров и решил сыграть открыто, — Хочу попросить помощи. Помните того немецкого гауптмана из ресторана? Может, Максим Дмитриевич, навестите пассию? Немец успел надоесть и ей, и нашим официантам. Упорно хочет знать, куда делся его соперник. Грустный ходит…

— А мне этот меланхолик, каким боком? — разочарованно потянул Максим, — Или в шпионы вербуете? Ну, и что мне с ним делать? Напоить и толкнуть в постель к вашей девочке? Или ходить туда, как на работу? Может, свечку подержать, если что?

То, что Ненашев догадается, Елизарову стало ясно еще по тексту протокола допроса, и он решил сдать девушку Максиму. Да, и черт с ней, этой певичкой, рано или поздно поедет девочка эшелоном за старую границу. Но теперь его цель совсем не немецкий капитан, а этот «разведчик». Но и гауптмана нельзя оставлять без внимания. Вербануть фашиста вряд ли удастся, но если удастся разговорить, может получиться достойный результат. Ему очень нужно знать, что за приказы получают немцы.

Пусть и крут артиллерист, как вареное яйцо, но должен подчиниться.

— Если будет распоряжение, то и это сделаете. Однако, думаю, что до этого не дойдет. А почему бы вам мне не помочь? Один раз побеседуете, зададите пару вопросов и служите себе на здоровье дальше. Знаю, проверку в органах капитан Ненашев прошел успешно. И еще, предлагаю вам попрактиковаться в немецком языке.

Максим усмехнулся, его немецкий сегодня и так, самый современный в мире.

— Знаете, я всегда мечтал служить на границе.

— Правда? — удивился Михаил.

— Да, пока она есть.

Но пограничник не заметил в словах двусмысленности. Он тоже видел ту арку рядом со станцией Негорелое, но в отличие от Ненашева, даже не помнил, что там написано. К лозунгам привыкли, и давно оценивали не слова, а насколько искусен художник.

— Ваша тетрадь у меня. И точно ваш батальон первого июля будет готов? Осталось двадцать дней…

— Двенадцать. Дальше учения «как на войне», с боевой стрельбой, взрывами и прочими атрибутами, по указанию Наркома обороны, — со злостью в голосе прервал его комбат — У меня расписан каждый час. Боюсь, не успеть с вашими шпионскими играми.

— Почему двадцать второго июня? — глядя в упор, спросил Елизаров.

Это серьезное заявление. Если Ненашев назвал дату — точно, что-то знает.

— Потому что пятнадцатого, в воскресный день, когда боеготовность у нас не выше плинтуса, мой батальон еще не будет готов. До этого немец войны не начнет!

Так он что, провокацию задумал? По грани идет комбат, по грани.

Ненашев рассмеялся, видя, как напряглось лицо Елизарова.

— А говорили, что тетрадь смотрели? Двадцать восьмое июня, шестого июля и далее другие воскресные дни, вплоть до первого августа, пока не наступит осень, начнутся дожди и гуси не потянуться в теплые края. А, если серьезно, я настроен на пакости с запада с самого утра. Неужели, не доложили?

Елизаров поморщился. Кто-то на песке написал слово «СССР», а потом перечеркнул, то ли глумясь, то ли предупреждая. Прямо напротив позиций капитана.

Ненашев продолжил:

— Значит, не заинтересовали вас мои листочки? Зря! Рисовал я исключительно впечатленный книгой Иссерсона «Новые формы борьбы», особенно абзацем, как достичь тактической внезапности. Ну, и благодаря вашей теплой комнате, пришлось рассчитать время подхода пехоты на свои позиции в укрепленном районе, и сделать вывод: если там — Максим ткнул пальцем в плывущее в небе облако — не примут меры и вовремя не предупредят, то встречать незваных гостей здесь придется вам и мне. Как вы думаете, удержится ли мой участок девять часов, пока шестая дивизия под огнем не покинет крепость?

— Сколько? — поразился Елизаров. Военные их в свои планы не посвящали, а поднять любую из застав разведчик мог меньше чем за тридцать минут.

— Девять часов, — повторил Максим. Даже этот срок нереален, но к чему еще больше нервировать сидящего рядом человека, первым попытавшимся его раскусить.

— Сам что будешь делать?

— Заочно соглашусь потренировать печень, — улыбнулся Максим — Но есть два условия. Первое, познакомьте меня с начальниками застав, которые рядом. Я уже убедился, ваши ребята любого за пояс заткнут, но воевать в укрепленном районе не умеют. Могу научить или считаете, что это вызовет протест немцев?

Панов не знал, как обстоят дела именно здесь. Примером для него был Рава-Русский УР, пограничный отряд и 41-я стрелковая дивизия. Находясь рядом они за полтора года не провели ни одного совместного учения [221].

«Вот упертый», Елизаров задумался. Но правильно напомнил. Надо поговорить с начальством — огневые точки Брестского укрепрайона строят рядом с заставами, а побывать в них никто так и не удосужился. И армейцы ничего не предлагали, держа в сооружениях с мая лишь небольшие караулы.

— Хорошо, через штаб погранотряда они получат устное распоряжение. Еще?

— Теперь второе, — Максим из полевой сумки достал скоросшиватель, — Дополнение к тетради. Обоснование, темы и учебные планы. Наркоматы у нас разные, но может, пройдет в рамках отряда? Сразу предупреждаю — на авторство не претендую.

— Хорошо, сегодня же посмотрю — усмехнулся разведчик, — Значит, мы договорились?

Глава двенадцатая или «шпионская». (9 июня 1941 года, понедельник)

В прошлом году почту в СССР сделали рентабельной, а в сорок первом решили навести на предприятия связи культурный вид. Не должны советских людей встречать облезлые стены, невыносимые очереди и, частенько, хамоватые сотрудники [222].

Но поскольку корреспонденцию теперь теряли редко, почтовая карточка Ненашева, подписанная чужой фамилией, в воскресенье оказалась на Московском почтамте. Потом ее понесли на Знаменку, в девятнадцатый дом, именуемый остряками за цвет «шоколадным».

Здание теперь выглядит значительно внушительнее выстроенного в девятнадцатом веке двухэтажного особняка с широкими крыльями корпусов и восьмью колоннами в центре. До революции на фасаде значилось «Александровское военное училище», а теперь ничто не указывало, что в одном крыле разместилось Разведуправление РККА.

Да, именно сюда писал Саша, поскольку НКГБ, если верить «историкам», в услугах Панова давно не нуждался.

В этот день красивая блондинка, полируя маникюр, сурово смотрела на бывшего штабс-капитана царской армии Нелидова. Его полковничьи погоны дрожали от страха, а руки выводили на картах синие жирные стрелы, насквозь пронзающие Белоруссию. Опытный шпион в тридцать девятом году попался полякам, далее переселился в камеру на Лубянку.

Как, исходя соплями, рыдал о нем весь германский генштаб!

Пропал, сгинул ценный кадр, рекомендованный самим Канарисом. Кто же заменит главного консультанта и организатора командно-штабных игр по России? Кто допишет знаменитый план тридцать шестого года: взять Минск на пятый день войны? Пять лет им страдали немцы!

А то знаменитое майское танго! Тьфу, вальс в германском посольстве? В середине мая, на приеме, по паркету скользил посол Шуленбург, восхищенно держа в руках русскую красавицу и шепча ей что-то романтичное на ушко. Но разведчица осталась холодна к фашисту. Кружась с немцем по посольству, последовательно передвигаясь из одной комнаты в другую, она считала пятна от снятых со стен картин. Когда разрядность переполнилась, в голове вспыхнула лампочка: «скоро война» [223].