Княжич Юра III (СИ) - Француз Михаил. Страница 5

— «Живи по уставу — завоюешь честь и славу», — пробормотал себе под нос я, но полковник расслышал и улыбнулся.

— Золотые слова! — похвалил он, не уловив сарказма, или уловив, но проигнорировав. — Решайте свои дела с отцом, а не со мной — возможности у тебя будут: Лицей — не тюрьма, есть и увольнения, и отпуска, как очередные, так и внеочередные. Разберёшься. Дальше: обучение в Лицее, вообще-то, начинается с четырнадцати лет. Ты — редкое исключение, твой Дар проявился поздно. Тебе сейчас сколько? Шестнадцать?

— Пятнадцать. Шестнадцать будет в следующем месяце.

— В любом случае: программа есть программа. Ты зачислен на первый курс. С четырнадцатилетними. Отсюда моя личная просьба. Понимаю, что с твоим ершистым характером, требование только раззадорит дух противоречия, так что просьба: никаких дуэлей!

— А, если вызовут? — уточнил я, хотя, так-то был вполне согласен и с самой «просьбой», и с тем, как именно полковник её сформулировал. Вообще, в мужике чувствовался серьёзный педагогический опыт. Причём, в хорошем смысле этого словосочетания: взгляд у него был намётанный, и подходы он явно умел находить к разным психотипам подопечных разные. Это вызывало некоторое уважение.

— Сошлёшься на мой прямой запрет. Пусть вызывальщик ко мне сам подойдёт, я ему сам объясню… чем ему заняться, чтобы на глупости времени не оставалось.

— А, если не дуэль? А, допустим, драка?

— Разбирательство и выводы в полном соответствии с Уставом Лицея, — пожал плечами полковник. — Убийства без дуэльного вызова… разбирать буду уже не я, так что думай сам. Но ничем хорошим это не светит. Возможно, без плохого обойдётся, но хорошего точно не будет. Сам понимаешь.

— Понимаю, — кивнул я, всё ж, не став ничего обещать.

— Надеюсь, мы договорились? — спросил он. — Со своими заморочками и с отцом решай сам, но в Лицее соблюдай хотя бы видимость лицейских правил. Плети отставим. Будим считать, что мы поняли друг друга, лицеист Долгорукий.

— Так точно, Ваше высокоблагородие, господин полковник, — встал я с кресла и выпрямился в положенную стойку. Без спешки и без подобострастия, но в полном соответствии с «соблюдать форму и правила субординации».

— Вот, сразу бы так, — довольно погладил ус Директор. — Провожатого тебе я сейчас вызову, дождись его в приёмной.

— Разрешите исполнять, Ваше высокоблагородие, господин полковник?

— Выполняй, — кивнул он, и я вышел из кабинета, спокойно и аккуратно притворив за собой дверь.

Глава 3

Карцер. Очень напоминает белую комнату. За парой исключений: он меньше, в нём нет душа и нет мебели. Такая себе коробка без окон два на два метра. С дверью в одной стене и парашей в нише другой стены. Больше ничего нет. Хотя… как же, ничего — есть же ещё потолок в четырёх метрах над головой, в центре которого негаснущий светильник холодного белого света. Гадостная вещь — на глаза и мозги давит. Ещё что сказать про этот каменный мешок? В нём холодно. Градусов пятнадцать, не выше. Стены отделаны белым кафелем, пол — керамогранитом. Дверь толстенная, стальная, с закрывающимся смотровым окошком, выкрашенная в белый цвет.

Такая вот обстановочка. Идеальное место для медитаций и для того, чтобы лучше разобраться со своей силой. Хотя, тут это называют Дар.

Как я вообще здесь оказался? Ну, довольно просто, на самом деле. И, в чём-то, даже закономерно. И нет — это не было мелкой местью за дерзость в разговоре от Директора Лицея. Хотя, конечно, не без его участия.

После разговора в кабинете, я прождал в приёмной минут двадцать, сидя на заботливо установленном там для посетителей диванчике. Не сказал бы, что ожидание было для меня тяжёлым. Я бы и больше прождал, если честно. Много о чём надо было подумать. Да и тело всё ещё довольно сильно побаливало после отцовских побоев. Двигаться не очень-то и хотелось. Хотелось гонять и гонять послушную воду по телу, наслаждаясь благостным эффектом от её перемещения.

Очень кстати пришёлся кулер, стоящий как раз, рядом с диваном. Кулер и пластиковые одноразовые стаканчики. Я, не спрашивая разрешения у секретарши, взял один, наполнил из холодного крана, поднёс к губам и начал «пить». Точнее, не столько пить (хотя это тоже — жажда начинала одолевать), сколько аккуратно, не привлекая внимания, проливать воду на подбородок, по нему — на шею и дальше вглубь, на грудь, под одежду. Добавляя эту воду к той, что итак там уже скрывалась, что было, буквально физически приятно.

Сначала, один стаканчик, потом второй, потом третий… К тому времени, как в приёмную, предварительно вежливо постучавшись, вошёл стройный, подтянутый высокий мужчина в форме с погонами капитана или ротмистра (сложно сразу сказать, так как зависит от рода войск), девятнадцатилитровая бутыль кулера, бывшая ранее почти полной, опустела больше, чем на половину!

Восемь литров! Блин, да мне самому было на эту пустеющую бутыль смотреть стрёмно! А секретарше Директора — хоть бы хны. Или… это здесь не такая уж редкость и дикость? И Водники все такие же водохлёбы? Надо бы попозже этот вопрос прояснить как-то.

— Долгорукий? — с вопросом обратился ко мне вошедший мужчина.

— Так точно, Ваше благородие, господин ротмистр, — встал с дивана и принял подобающую докладу и случаю стойку я. — Лицеист Долгорукий.

— Ротмистр Вазагов — начальник курса, — коротко сказал он. — Полковник Булгаков распорядился принять тебя на первый курс Лицея. Следуй за мной.

Развернулся и, не оборачиваясь, пошёл на выход. Я, помня о договорённости с Директором, выделываться не стал и пошагал за мужчиной.

А привёл он меня… в казарму. Совершенно стандартную такую, с классической поэтажной планировкой. Где каждый этаж под одно отдельное подразделение отводился. Наш оказался первым.

Лестница, дверь, напротив двери — тумбочка с проводным телефоном, рядом с тумбочкой — тумба, на тумбе — дневальный, над дневальным Герб. Через весь этаж, слева направо тянется центральный коридор. Или «взлётка», как её ласково в войсках именуют. В правой половине здания, по обе стороны от «взлётки» ряды двухярусных коек. В левой — канцелярия, кабинеты начальства, туалет, комната для умывания, бытовка, сушилка, комната досуга. Посередине — каптёрка. Всё настолько… просто до боли знакомо.

С единственным, но вполне существенным отличием: «оружейки» нет. Совсем нет. Вообще не предусмотрена. Что вызывало некоторый когнитивный диссонанс. С другой стороны, а на хрена она тут нужна, если каждый из лицеистов — Одарённый, а значит — сам себе и сам по себе оружие, страшнее любого автомата, пулемёта или гранатомёта? Логично, что ей не стали заморачиваться.

Ещё внимание царапало состояние казармы. Оно было идеальным! Паркет вместо линолеума или крашеных щербатых досок. Плинтуса ровненькие, лакированные, без единой щербинки. Потолок белый, монолитный с хорошими, новенькими потолочными светильниками. В торце коридора, со стороны расположения личного состава, огроменная крутая плазма почти во всю ширину коридора размером. Она была даже больше той, которая стояла в моей квартире при «пробуждении». Совершенно ровненькие, одинаковые, идеальные табуретки, прикроватные тумбочки, сами кровати, платяные шкафы… Крепкие дубовые лакированные двери с металлическими чеканными табличками и номерами… красота!

Хотя, чего ещё ждать от лучшего учебного заведения Империи, где учится элита элит Дворянства? Отодранных пластиковых кабельканальных плинтусов с вырванными крышками и сбитыми уголками? Драного линолеума? Дырок в полу с кулак размером?

В общем, привёл меня Ротмистр в казарму, сдал с рук на руки поручику-взводнику, поручил принять и заниматься. Сам ушёл в свой кабинет.

Взводник представился, объявил, что приписан я теперь к первому взводу первой учебной роты первого курса Лицея и теперь проживать буду здесь, а он — мой прямой и непосредственный командир. А дальше… сдал на руки уже зауряд-прапорщику, который являлся кем-то вроде ротного старшины здесь.