Мегабитовая бомба - Лем Станислав. Страница 13

Пойдем далее. Почему же пока не созданы программы «полной фантоматизации», герметичной, как кокон, такой, которую фантоматизированный человек не способен отличить от реального бытия, и, если мы снаружи не освободим его от фантоматизации, он скорее пропадет с голоду, объедаясь иллюзорными лакомствами, если сам каким-либо образом не сумеет извлечь на свет истинный свой обманываемый sensorium. Существуют две причины отсутствия такой фантоматизации, которая бы наконец убедила (так же, как умело сфальсифицированная банкнота принимается за настоящую) фантоматизаторов, что достойна уже названия «машины епископа Беркли» [George Berkeley (1685-1753) — английский философ. Утверждал, что внешний мир не существует независимо от восприятия и мышления. Учение Беркли — один из источников эмпириокритицизма], то есть такой, которая принцип esse est percipi [Бытие вещей состоит в их воспринимаемости (лат.)] осуществляет как непреложный факт. Первая причина банальна и следует просто из того, что инвестиционные капиталы подобно воде (скажем, речной) стремятся туда, где их ждет работа, приносящая прибыль: возможно, значительную, а возможно, сомнительную. А капитал, который был бы необходим для существенной доработки «фантоматического извозчика» до уровня «фантоматической ракеты», должен быть очень значительным.

Вторая, самая важная причина заключается в чисто инструментальном (технически-физиологическом) положении вещей, ибо сегодня и программисты, и программы, и компьютеры не в состоянии достичь результатов, необходимых для создания фантоматизации «многошаговой» или «многоуровневой», а без этого до «машины епископа Беркли» еще очень далеко. Поэтому также не следует всерьез воспринимать рекламу, обещающую «создание виртуальности» посредством «интерактивного телевидения» или «интернетовской сети». Обещать могут, но фактически предоставят суррогат «худшего качества», который не осуждаю за само то «худшее качество», потому что «машина епископа Беркли» угрожает нам «приведением в движение» миров, из которых погруженный в них может не найти выхода. А если и найдет, то уже никогда не получит стопроцентной уверенности, что освободился от власти «машины», потому как при «обмане» всех чувств человек становится совершенно беспомощным невольником фикции. Об этом я также писал уже в первом издании «Суммы технологии». Итак, в совокупности своей ситуация сильно напоминает обычный путь развития созданных людьми технологий: мы стартуем от примитивных прообразов, через некоторое время совершенствуем их понемногу, затем наступают все более радикальные изменения, оптимизирующие новую технологию (ее продукцию), а в конце доходим до заданной «самим миром» ловушки. Разумеется, ловушки могут сильно отличаться друг от друга. Если фантоматизируемый пожелает лишь посетить парижский собор Notre Dame, это сегодня осуществимо. Если, однако, после этого «сеанса» он хотел бы вернуться не в обычную действительность, а в состояние, в котором, по-прежнему оставаясь во власти иллюзии, возвращается (то есть ему кажется, что возвращается) домой, застает в нем жену (то есть это ему тоже кажется) либо какую-то девицу, склонную сразу к все более интимным ласкам. Этого предоставить ему в таком виде, чтобы он постоянно верил в действительность, а не сомневался, сегодня не удастся. Индивид, по натуре критичный и подозрительный, был бы скорее в неприятном положении при уже существующем и известном ему состоянии высокого продвижения фантоматизационных технологий: невротикам могло бы часто казаться, что их уже ловят «в фантоматические сети» или поймали. Должен сказать, что не хотелось бы жить в таком мире с такими параметрами фантоматизационной реализации. Поистине, старец смог бы установить в нем мировые рекорды в беге на стометровку либо представлять эротические переживания с мисс мира, но последней спасительной соломинкой перед верой в иллюзии останется уже только здравый рассудок.

Можно, в конце концов, поверить в то, что на улице в брошенном конверте найден чек на миллион долларов, выписанный на предъявителя. Значительно сложнее было бы поверить, что чудесная женщина, с тоской ожидающая нас на ложе, есть именно Мэрилин Монро (Marylin Monroe), post resurrectionem [После воскрешения (лат.)], которая, чудом выбравшись из могилы и вдобавок помолодев, жаждет заключить нас в объятия. Иными словами, обобщая: чем менее правдоподобно какое-то событие (переживание) по шкале наших статистически обычных переживаний, тем больше вероятность, что нас — фантоматизированных — программы обманывают. Здесь выходит на сцену очередной конфликт: поединок между фантоматизированными и фантоматизирующими, или, проще говоря, между «жертвами в сетях» и авторами программ имитации бытия. Нужно еще добавить, что чисто физические контакты (не обязательно сразу с покойницей) значительно легче имитировать, чем организовывать в фантоматическом мире (видении) встречу людей настолько разумных, чтобы с ними удалось поговорить хотя бы минуту.

В этом месте мои умозаключения сталкиваются, наконец, с проблемой, называемой AI (ArtificialIntelligence), с проблемой воплощения личности, то есть в видении должны появиться не Сфинкс [В греческой мифологии — крылатая полуженщина-полульвица, обитавшая на скале близ Фив; задавала прохожим загадку, а не получив правильного ответа, пожирала их], не Пифия [В древней Греции — жрица-прорицательница в храме Аполлона, восседавшая над расщелиной скалы, откуда поднимались одуряющие испарения, и произносившая под их влиянием бессвязные слова, которые в двусмысленной форме истолковывались жрецами как пророчества], не мой Голем XIV, а нормальные, обычные люди (прохожие) и самым обычным способом перекинуться с нами хотя бы парой толковых фраз. И это пока является одним из наибольших недостатков, одной из основополагающих причин, из-за которой мы не можем сконструировать «машину епископа Беркли». Следует отдельно добавить, что все вместе сети связи, глобальные и неглобальные (локальные), англоязычные и неанглоязычные, все вместе модемы, серверы, провайдеры и так далее — все это, если проводить физиологическую аналогию, элементы нервных путей организма каждого животного и человека, но все они тоже полностью безмозглые. Нервные волокна, дендриты или аксоны, являются служебными, как система круговой (замкнутой) связи живого организма с реальным миром, как система, вводящая внутренние команды в центральную нервную систему и выводящая из нее по кругу «приказы» (действия или бездействия). (Опускаю здесь нервные системы насекомых или, например, стержневые узлы и центры, потому что и они в какой-то мере подчиняются мозгу.) И сети межкомпьютерной связи при всем их превосходном разрастании и размножении, а также направленности на различные «хранилища информации» (например, экспертной, медицинской, астрофизической и так далее) — эти сети ничего не понимают и управляются нами (как управляются, например, автомобили согласно «карте»). Уже сейчас можно иметь в непосредственном распоряжении только «разделенный компьютер», потому что сеть, в которой мы уже находимся online, сумеет нам «доделать» и «подключить» «функционально необходимый остаток». Но все эти возможности существуют как множество различных слагаемых к единственной сути -бестолковости сети, бестолковости, которую мы пытаемся заменить безличием различных способов и приемов. Но поскольку легче осуществить анонимность издателей (например, порнографии, практикуемой с малолетними), чем изобличить их, уже возникли такие понятия, как «Infocops», «Cyberwar» или «Полиция — кибериция», «Кибербой», — и это уже никакие не шутки из моих давнишних юморесок и гротесков, а самая реальная реальность. И при этом лагерь «сетевиков-интернетчиков» делится, грубо, надвое: на тех экспертов, которые утверждают, что никакие шифрования и кодирования, и firewalls, в конце концов, ничем не помогут, потому что имеется «цифровой меч», который сможет выйти победителем над «цифровым щитом секретов», а также на тех специалистов, которые говорят, что «цифровая защита» будет систематически совершенствоваться и «отвердевать» так, что спасутся находящиеся под угрозой раскрытия тайны штабов, и банков, и патентов, и промышленности, и частные: и что, может, это будет делом кропотливым, но, однако, окажется возможным — не на 98%, а на 100%. Так или иначе, но хоть немного разума сетям несомненно бы пригодилось. Дело из-за этого (к сожалению) очень затруднено, ибо и наш человеческий, наивысший на этой планете разум не всегда может справиться с проблемами, на которые натыкается: ведь существуют парадоксы, существует здравый рассудок, из которого появляется и квантовая механика, и «постмодернистский ансамбль парадогматов», и существуют ведь одинаково (может быть) одаренные разумом философские лагеря и в сфере познания (эпистемы), и онтологические, и перегруженные (наполненные) аффектами (аксиологические), а в каждом акте восприятия присутствует существенная часть (щепотка) веры и оценки. Как доказывал Виллард ван Орман Куин [Willard van Orman Quine (1908 г.р.) — американский философ и математик. Кстати, именно по его фамилии «куином» называется программа, которая на выходе генерирует собственный исходный текст], двойственное деление суждений на аналитические и синтетические точно не выполнимо, так как в опыте существует какая-то помеха аналитичности, и не правда, что nihil est in intelleccty quod non prius fuerit in sensu [В разуме нет ничего, что отсутствовало бы ранее в чувственном восприятии (лат.)] (что означает, что наш мозг в момент рождения является — хотя очень слабо, очень начально — запрограммированным). Итак, закончу. Стоит опасаться, что «Единственного Разума» — единственного искусственного интеллекта, очищенного ото всех упомянутых и неупомянутых налетов, раз и навсегда создать не удастся. Ибо если разум (Sapientia ex machina [Разум в машине (лат.)]) удастся высечь, то уже eo ipso (тем самым) должны будут возникнуть различные виды (типы) разума. Точно так же, как это произошло с автомобилями, самолетами или ракетами. Может, это и звучит банально, но это — правда. Если бы разум был возможен только «один единственный», тогда бы все (подобным образом воспитанные и образованные) люди знали, а также верили бы точно в одно и то же. А нам прекрасно известно, что так хорошо не было и нет.