Безымянные боги (СИ) - Жеребилов Иван. Страница 25

— Ты чего в там в пыли возился? — удивилась Сияна, которая как раз вышла за водой.

— Да, думаю, хозяйство мы совсем забросили, — осторожно ответил Ждан. — Надо поправить.

— Тебе ещё хозяйством моим только не достаёт заниматься, — отмахнулась вдова и двинулась к колодцу.

Ждан глядел, как идёт она с коромыслом, красивая, молодая, но уже хлебнувшая лиха так, что и словами не скажешь, и поклялся сам себе, что снимет наложенное на неё проклятие.

***

На утреннем построении Ждан снова заметил свежие синяки под глазами у толстяка Мороза и крепкого, но нерешительного Новицы. Скрипнул зубами, намереваясь хорошенько объяснить Бокше, что избивать товарищей опасно для жизни, но на беду синяки заметил ещё и сотник, который при подчинённых вида не подал, но чуть позже отвёл Ждана в сторону и объяснил, что если он ещё хоть раз увидит синяки, которые сами по себе появляются у отроков, то жизнь у десятника станет горше точёного угля. Обещание Военег сопроводил таким тычком под правый вздох, что Ждан едва на землю не плюхнулся задом.

Злой и взъерошенный, Ждан вернулся к десятку, преодолел желание врезать по ухмыляющейся роже Бокши и коротко приказал каждому взять по мешку, набить его песком до самого верха и пристроить на плечах, после чего погнал десяток вокруг всего посада. К концу пробежки, когда отроки уже еле переставляли ноги, не давая отдохнуть, загнал их на отсыпанную песком площадку, где обычно боролись и до упада показывал броски, выверты и заломы, взяв для этого, конечно же, Бокшу, который к концу занятия улыбаться перестал и слегка позеленел от постоянных полётов и приземлений.

— Отрок Бокша! — рявкнул Ждан, когда после команды отдыхать, едва живые отроки попадали на песок.

— Я, — прохрипел задира.

— С сегодняшнего дня ты будешь спать, есть и тренироваться с мешком песка на спине.

— А почему я?! — привычно возмутился Бокша.

— Потому что это приказ командира, и выполнять его ты начнёшь прямо сейчас, — спокойно ответил Ждан. — Все свободны.

Бокша посмотрел волком, но перечить не посмел.

Отроки, шатаясь и, поддерживая друг друга, побрели к гриднице[6]. Ждан, улучив момент, придержал качающегося под тяжестью мешка Бошу и глядя прямо пообещал:

— Если увижу ещё один синяк, полученный не на тренировках, ты у меня будешь руками ров углублять. Всё ясно?

— Ясно, — зло прошипел отрок.

— Тогда свободен. Мешок даже во сне не снимать.

Наверное, если бы на месте его был кто-то опытнее, Злобыня, например, то он бы придумал более мудрый способ урезонить отрока, но никого более мудрого под рукой не было, вот и приходится выгонять дурь с потом и кровью из молодых голов.

Оставив едва живой десяток на попечение волхвов, Ждан двинулся в окольный город. Примерил готовый куяк у бронника, тот сел, в общем-то, неплохо, нигде не давил, не тёр, в общем на славу сработали. Потом забрал меч у кузнеца, порадовавшись ему будто старому другу. Загладили зазубрины, конечно, не идеально, но тут уж ничего не поделаешь.

После он дождался, когда отроки вернутся с занятий, и до самого заката гонял их попарно, вооружив деревянными, пока, мечами и тупыми копьями. Особо радовал глаз Бокша, который под тяжестью мешка еле переставлял ноги, но, упрямо стиснув зубы, старался не отставать от остальных.

Вечером, когда пришёл домой, сил не было даже на то, чтобы припираться с Сияной. Просто выхлебал миску щей, сонно покивал на упрёки и поплёлся спать, а уже ночью его растолкал Бородыня.

— Просыпайся, Ждан Мстиславич! — бормотал домовой. — Просыпайся, полночь скоро!

Ждан едва разлепил веки, пытаясь понять, что стряслось, потом вспомнил о обещании и, проклиная всех на свете, включая волхва Твёрда и неизвестную ведьму, поднялся с лавки.

— Так, — стараясь не сильно зевать, сказал он, — говори, Бородыня Твердихлебович, что делать нужно.

Домовой кивнул торопливо и зачастил:

— Череп козлиный из-под крыльца выкопай, да смотри не расколи прямо здесь, на перекрёсток снеси, да вдребезги его. Осколки там и закопай, а потом беги со всех ног сюда. Ясно?

— Яснее некуда.

Ждан оделся, натянул сапоги и решительно двинулся к выходу.

Заступ он приготовил заранее и спрятал тут же, под крыльцом, так что искать в темноте не пришлось, сразу нащупал там, где и оставил. Теперь бы только Сияну не разбудить вознёй. Но, как ни странно, всё прошло более или менее ладно, правда, лопатой из-за нависающего крыльца, орудовать было несподручно, но мучения оказались оправданными — когда удалось выбрать землицы на пару пядей в глубину, заступ стукнул обо что-то твёрдое, Ждан тут же чиркнул кресалом, и, как только огонёк разгорелся на конце лучины, и разглядел торчащий из земли чуть изогнутый козлиный рог. Спустя ещё несколько движений лопатой череп был выкопан и помещён в мешок, про нижнюю челюсть Ждан тоже не позабыл, поковырял немного заступом и с удовлетворением уложил её в тот же мешок.

— Ну, теперь дело за малым — найти подходящий перекрёсток, — пробормотал Ждан, в одной руке держа мешок с черепом, а в другой сжимая топор и заступ.

Перекрёсток он, конечно, присмотрел заранее, как раз возле того сгоревшего дома, где разговаривал с Жужкой. Место вроде бы глухое, на околице, ночью точно никого не встретишь, а то могли бы возникнуть вопросы к человеку, разгуливающему по ночам в таком виде. Примут за чернокнижника, потом хлопот не оберёшься.

Вопреки опасениям, никого на перекрёстке не было, даже собаки не брехали, так что Ждан совершенно спокойно вытряхнул череп с челюстью на перекрёсток, поудобнее перехватил топор, и, посильнее размахнувшись, изо всех сил ударил прямо между рогов. Скрежетнуло, что-то хрустнуло и… топор отскочил, будто в железо врезался.

— Это как так? — недоумённо пробормотал Ждан. — Не хочешь, значит, раскалываться?

Десятник замахнулся снова, но тут в глазницах черепа вспыхнул багровый огонь, и он глухо произнёс:

— Не руби меня, богатырь. Снеси обратно, а домовика обмани. Что хочешь тебе дам!

— Что же ты мне дать можешь, костомаха? — спросил Ждан, который даже несильно удивился таким коленцам. Всё-таки череп не соседка завистливая закладывала, а самая настоящая ведьма.

— Что хочешь, — посулил череп. — Хочешь, клады открою? А хочешь, вдова тебя полюбит без памяти, твоей станет до самой смерти?

— Даже так?! — удивился Ждан. — А моей смерти или её?

— Какой захочешь! — просипел череп. — Всё скажу, всё отдам, только не разбивай.

— Знаешь, что? — задумчиво протянул десятник. — Не хочу я ни её смерти, ни своей. Лучше уж твоя.

Топор снова опустился на череп, снова отскочил, но Ждан остервенело рубил и рубил, не обращая внимания на вой, посулы, проклятия и угрозы черепа. В какой-то миг череп взвизгнул как-то особенно дико, и затупленное уже лезвие с треском проломило макушку. Во все стороны плеснуло багровым огнём, который, впрочем, обжёг не жаром, а могильным холодом, и на этом всё закончилось. Ждан, орудуя сначала затупившимся лезвием, а после обухом, разбил череп на мелкие осколки, слава всем богам, что после того, как погас огонь, железной твёрдости как не бывало. Сгрёб черепки в кучу и взялся за лопату. Очень скоро о том, что здесь происходило что-то необычное, напоминала только слегка взрыхлённая земля, но и это удалось поправить с помощью сооружённого из травы веника.