Новенькая на факультете боевых магов (СИ) - Каспари Александра. Страница 36

– Ну-ну.

– У тебя всегда, когда ты с кем-то целуешься, крышу сносит от переизбытка чужой магии?

– Ого!.. В самый первый раз сносило. Потом нет. Привыкла, наверное, ощущения притупились.

– Понятно. Ну что ж, ты располагайся, а мне пора. Я сегодня дежурная, – и указала на повязку на рукаве.

– Как? Уже уходишь? – обиделась подруга. – Мы же не поговорили ещё!

– Завтра будет день. Занимай свободную кровать и высыпайся. Завтрак в семь. После общее построение, торжественное открытие зимних игр и конкурс интеллектуалов.

– Всегда мечтала поучаствовать в конкурсе интеллектуалов, – проворчала Рейна и чуть ли не впервые за эту ночь я была полностью с ней согласна.

Оставив Рейну обживаться на новом месте, я нервно поглядела на трофейные часы. Ровно два ночи. До моего звёздного часа осталось совсем чуть-чуть.

Только я спустилась с крыльца, ночной воздух пронзило жуткое рычание Дотти и вслед за ним – чей-то захлёбывающийся крик.

И, несмотря на гуляющие по коже мурашки и внутренний голос, вопивший: «Прячься скорее! Гончие на свободе!» – я помчалась на шум.

Фонари будто нарочно кто-то притушил. В полутьме мелькнула длинная тень. Лязгнула зубами. Да, я в курсе, что на гончих наши заклинания не действуют, и всё же чисто инстинктивно прочертила руны камней и огня. В ту сторону, куда метнулась гончая, со свистом посыпался град камней, а огненные шары осветили пространство.

Боги, лучше бы я этого не делала!..

Все ужасы прошлого вмиг обрели реальность. Гигантская гончая с окровавленной пастью и скалящимися зубами, убийственно медленно переставляя перевитые узловатыми венами ноги, шла прямо на меня. Обломанные рога выставлены вперёд, в глазах огонь плещется.

Всё-таки страх перед гончими никуда не ушёл. Я будто в неподвижную статую превратилась. Ничего не чувствую, кроме леденящего ужаса. Ни пошевелиться, ни слова вымолвить не способна. Даже вдохнуть не получается. Я отдаю себе отчёт, что случится в ближайшую минуту. К сожалению, на моих глазах это уже происходило не раз. Прости, Миррен, прости, тётя Эмили…

– Элла! – прохрипели в кустах. – Уходи! Эй, собачка! Дотти!.. Сюда, ко мне! Фью-фью!..

– Морган!.. – прошептала я.

Внутренний огонь, мелким шариком концентрирующийся в груди, вмиг совершает какую-то термоядерную реакцию и выплёскивается наружу сверкающим пламенем. Гончая морщится и отворачивается.

– Морган, ты как? – уже громче зову я. И, не дожидаясь ответа, твержу: – Лапидибус!.. Игнис!..

На дорожку сыплются горящие камни. Искры во все стороны летят. Но гончая только головой трясёт и, рыча, наступает, заставляя меня пятиться. Вот гадина!..

– Я-то нормально, – отзывается Морган. – А ты уходи!

– Бежать можешь?

– К сожалению, только ползти.

– Ты один? В смысле больше никто не пострадал?

– Где-то тут был Алфи. Надеюсь, он успел спрятаться.

На помощь звать нельзя, чтобы не подвергать риску кого-то ещё. Как же ты не вовремя, Дотти!..

Я отправляю в её сторону новую порцию раскалённого гравия, пытаюсь запутать ей ноги шипастыми лианами. Но увы. Был бы это эльв, уже лежал бы на земле, перевитый по рукам и ногам. Гончей человеческая магия как мёртвому припарка. Лианы скукоживаются и отползают, камни не долетают, меняя траекторию прямо в полёте. А мне отступать некуда – голодная дионея уже жаждет вцепиться мне в задницу.

Со стороны крыльца слышится свист. Такой, каким обычно собак подзывают. Кто там такой бессмертный?!

– Уйди! Уйдите и запритесь! – кричу я, понимая, что, возможно, на крыльцо вышел сам секретарь Пламфли и с перепугу не чувствуя ни запаха сигарет, ни кофе. – Дотти каким-то образом выбралась из клетки. Морган ранен.

С крыльца доносится отборная брань, чередующаяся короткими фразами: «Оставить ни на минуту нельзя» и «Свалилась мне на голову». Но поражает меня вовсе не нецензурщина, а голос, её произносящий. Это Фицрой. Какого, спрашивается, чёрта ему не сидится на кухне?!

Дотти вскидывает морду в его сторону. Уши торчком. Из уголка рта слюна капает. Шаг, другой, третий – она всё ближе и ближе…

Вызвать её на себя и сломя голову бежать сквозь кусты дионеи в надежде на то, что хищный цветок не побрезгует полакомиться адской Дотти? Ещё лучше – заманить её к брызгающей ядом стене. Так себе план, но лучшего я пока не придумала.

– Дотти, хорошая девочка, иди сюда! – зовёт Фицрой и зачем-то рубашку снимает. Координация хромает, как будто он лишнего хлебнул. Но хотя бы на своих двоих стоит, я всё-таки переживала по поводу коленей.

– Ты в своём уме, идиот? – рычу я. – Уйди, дай заманить её в дионею.

– Как тебя увидел, так и свихнулся, – огрызается он. – Задницу свою от цветов убери, она мне ещё понадобится. Иди сюда, моя хорошая! И это я не тебе, Фостер.

– Пусть мою задницу лучше цветы сожрут, чем ты к ней ещё хоть раз прикоснёшься!

Если это мои последние слова, сказанные перед смертью, пожалуйста, не набивайте их на моём могильном камне!

Пока Фицрой, спускаясь с крыльца, снимает ремень (боги, он точно свихнулся, и я тут совершенно ни при чём), Дотти меняет тактику и бросается на меня. Отпрыгивая в самую гущу дионей с воплем: «Заклинаю всей своей магией!» – вызываю одновременно камни, фаерболы и дождь с градом. Всё это добро сыплется с неба в тот самый миг, когда гончая в прыжке нацеливается открытой пастью аккурат мне в горло.

Инстинктивно выставляю руки и зажмуриваюсь. Падаю на спину и жду острой вспышки боли. Но чувствую лишь струи дождя, шлепки льдинок и гравия да щелчки зубастых пластин, впивающихся мне в уши, предплечья и волосы. Больно, неприятно, но горло по-прежнему цело. Из-за шока не сразу улавливаю шум за кустом. Дионея трясётся, Дотти визжит, Фицрой то ругается, то ласково так: «Потерпи, моя хорошая». И это он не мне, а адской гончей? Вот как так?

Отряхивая гравий, поднимаюсь на ноги. Ветви хищно тянутся следом, но я не обращаю на них внимания. В свете фонаря вижу, как Фицрой, прижимая всем телом извивающуюся гончую к помятому кусту, фиксирует её челюсти ремнём.

– Помочь? – деловито интересуюсь я.

Он бросает на меня взгляд – короткий и такой колючий, что я ощущаю его похлеще укусов дионеи. И молча наблюдаю, как он самостоятельно справляется с существом, наводящим ужас на жителей Третьего и Четвёртого континентов одним своим названием. Конкретно эта гончая, конечно, далеко не молода и не так сильна, как те, которых я видела раньше, и всё-таки его бесстрашие и физическая сила меня впечатляют. Правильно тётя Эмили говорила: «Там, где бессильна магия, справятся обычные человеческие руки».

Спеленав Дотти своей рубашкой, он поднимается на ноги. Вытирает лоб. И, не отрывая взгляда от поверженной гончей, говорит:

– Сеньора Вальенде научила пеленать особенно буйных собак, которые прививки простой боятся.

– И кто у нас сеньора Вальенде? – спрашиваю я с таким интересом, словно от ответа вся моя жизнь зависит. В отличие от него, меня вовсе не Дотти волнует. Я не могу отвести взгляда от его пресса, как будто впервые увидела.

– Бабушка моя, – нехотя отвечает Фицрой и резко переводит стрелки: – Ты, Фостер, ходячая загадка. Откуда в тебе столько магии? Все, чёрт возьми, четыре стихии. Если бы мы с тобой переспали, было бы только три, но мы ведь не?.. Или я чего-то не помню?

– Не в этой жизни, извращенец! – чересчур эмоционально реагирую я.

– А откуда тогда у меня это?

И он, словно трофей, вытягивает правую руку, по которой ползут огненные ручейки. Разжимает кулак левой, а там… горсть земли с каким-то проросшим сорняком.

– Подробности своей бурной личной жизни оставь при себе! – огрызаюсь я и вовремя вспоминаю о раненом друге. – Там Морган. За рододендронами, – уже на ходу, выпутываясь из плена хищных растений, говорю я. – Поспешим. Ему помощь нужна.

Фицрой, хромая, тащит тяжелую Дотти на плечах, но мне всё равно приходится ускорять шаг, чтобы идти с ним вровень.