Убийство Вампира Завоевателя (ЛП) - Бродбент Карисса. Страница 27

Я поискал в памяти историю Обитраэна — все, что я знала о Доме Крови.

— Это твое проклятие? — спросила я. — Проклятие Кровавого Рода?

Дрожь стыда. Моя рука все еще была прижата к его груди — наши тела почти сплелись. От неожиданности я опустилась на его колено, и его хватка на моем запястье заставила меня практически свернуться калачиком у него на коленях. Несмотря на его непробиваемый самоконтроль, даже в такой близости он не мог скрыть от меня свою правду.

Я знала, что он не хочет отвечать.

— Нет, — сказал он. — Это нечто большее.

— Проклятие. Дополнительное проклятие.

Он колебался.

— Да.

— Как ты… кто…

Я сильнее прижала руку к его груди, потерявшись в своем нездоровом очаровании. Вероятно, это была самая совершенная магия, которую я когда-либо видела. Нет, это была самая совершенная магия, которую я когда-либо видела.

— Что… что это?

Я не могла не потянуться глубже, раздвигая его своей магией. Теперь я полностью находилась на коленях Атриуса, но уже не замечала неловкости.

Он хрипловато спросил:

— Ты можешь помочь?

Ткачиха, что это был за вопрос? Я даже не знала, как на него ответить. Интуиция подсказывала: Конечно, нет. Никто не сможет. Что бы это ни было, оно неизлечимо.

Я подбирала слова более тщательно.

— Я.… я не знаю. Думаю, нужен очень сильный целитель, чтобы вылечить…

Он издал рык разочарования.

— Не вылечить. Я не гребаный дурак. Просто…

Я была так зациклена на этой — этой штуке внутри него, что почти не обращала внимания на самого Атриуса. Только сейчас, когда я почувствовала в его присутствии что-то странно уязвимое. Это было так невинно, так настороженно, что казалось неправильным, что я вообще это чувствую.

Он выдохнул.

— Время. Мне нужно время.

Отчаяние закралось, тщательно скрываемое, во все маленькие щели его души. Я проглотила нотку сочувствия — сочувствия к завоевателю моего дома.

Ткачиха, мать его, помоги мне.

И все же я не была уверена, что все это было притворством, когда мой голос смягчился в ответ.

— Я постараюсь, — сказала я, и под моей ладонью Атриус испустил долгий, медленный выдох облегчения.

Я неловко сдвинулась с места, внезапно осознав свое положение на коленях Атриуса. Мне нужно было придвинуться к нему, чтобы стабилизировать свое положение — я могла потерять осознание своего тела, когда делала это, поэтому мне нужно было убедиться, что я не собираюсь просто позволить себе рухнуть на пол. Я положила вторую руку ему на грудь, рядом с первой.

— Не дай мне упасть, — пробормотала я и, не успев толком подумать о том, как его руки обхватили мои бедра, бросилась на нити.

Я ограничила свое сознание только им и этой штукой, пожирающей его заживо внутри, и тянулась все глубже, и глубже, и глубже в нити. Все остальное отступило, превратившись в далекий серый туман. Для человека, находящегося в присутствии врага, я была дико открыта, но здесь требовалась полная сосредоточенность. Он был так далеко внутри, что с каждым вздохом мне приходилось продвигаться чуть дальше, словно пытаясь идти против жестокого ветра бури, прикрывая лицо руками.

С каждым шагом я все дальше погружалась во тьму.

Проклятие находилось глубоко внутри Атриуса — рядом с его сердцем, его душой. Оно хищно пожирало все нити его жизненной силы, превращаясь в спутанную, гниющую массу, стянутую, словно сжатый кулак.

Я ничего не могла поделать с гниением. Это была магия, куда более совершенная, чем моя. Но спутанные нити…

Я потянулась к его нитям и ухватилась за одну.

Я невольно вздохнула, когда меня пронзил прилив ужаса. Он был сырым и нежным, как детский страх. На мгновение я замерла, борясь с ним — с тем, что он напоминал мне о моем собственном детском страхе, принадлежавшем той версии себя, которую я давно оставила позади.

Продолжай.

Я удержалась и продолжила. Медленно я распутывал нити. Некоторые из них были безвозвратно утеряны, поглощенные этим существом внутри него, но другие можно было извлечь, если делать это осторожно и бережно.

С каждой освобожденной нитью в голове мелькали образы. Лица — множество мертвых лиц, черная кровь стекает с их губ и скапливается в безглазых глазницах.

Холод. Мышцы на ногах, кричащие от напряжения после долгого похода. Ты смотришь вверх, и небо кажется таким близким, ближе, чем ты когда-либо думал, что оно может быть.

Еще одна нить. Я осторожно освободила ее.

Глаза Ньяксии — это небо, градиент заката, который не меняется вместе с ее лицом. Ее красота ошеломляет, от нее захватывает дух, она причиняет боль, словно смотришь на то, что тебе не суждено увидеть.

Боль пульсировала в задней части моего черепа, в моей магии, в моей душе. Мои собственные нити переплетались с нитями Атриуса, работая так глубоко. Мне было труднее сосредоточиться. Мне было труднее удерживать нити, когда я все ближе подбирался к сердцевине проклятия.

И все же я работала.

Другая нить.

Ты падаешь на колени в снег. Ты ничего не чувствуешь от холода.

Еще одна.

Голова в твоих руках, глаза все еще открыты, серебристо-янтарные, смотрят мимо тебя.

Резкий всплеск боли, настолько сильный, что заглушил все остальное. Я застыла, мое тело напряглось.

Я потеряла контроль над нитями.

В далеком мире мое тело упало.

Я едва успела прийти в себя, как грубые руки подхватили меня, но неуклюже, перепутав конечности с моими. В следующее мгновение я поняла, что мы с Атриусом вместе лежим на полу, сгорбившись в мехах. Я потянулась к нему, и моя рука инстинктивно снова нашла его грудь, прямо над сердцем. Его дыхание стало тяжелым. Боль, излучаемая его внутренним присутствием, все еще пульсировала в моем собственном.

Ему было так немыслимо больно. Как кто-то может существовать в таком состоянии? Судя по всему, он делал это уже очень давно. Это была старая боль, вытравленная глубоко в нем, за стенами, которые он возводил годами, чтобы удержать ее внутри.

Он начал приподниматься на локтях и помогать мне, но прежде чем он успел это сделать, я перекатилась на колени и толкнула его обратно вниз.

— Что… — начал он.

— Шшш, — сказала я, мягко толкая его обратно на меха, и мои ладони снова прижались к его груди.

Я потянулась к его нитям. На этот раз я нежно погладила их — я уже сделала все, что могла, освободившись от его проклятия, но это было нечто иное.

Нет, как я уже говорила Атриусу, я не была целительницей. Но я умела успокаивать — хотя обычно для гораздо менее благотворных целей, чем эта.

Атриус застыл. Его веки затрепетали, но он каждые несколько секунд отдергивал их. У него не было сил воздвигнуть ментальную стену против меня, но он все равно пытался.

Я скользнула одной рукой по его руке и провела большим пальцем по успокаивающему кругу.

— Не сопротивляйся, — прошептала я.

— У меня нет времени, — задыхался он. — Я должен…

— Шшш.

Он устал. Так, так устал. Когда он сдался, то сделал все сразу.

Его рука скользнула по моей, так что его ладонь легла на нее. Я чувствовала, как он смотрит на меня, держась так долго, как только мог.

— Спасибо, — прошептал он наконец.

А потом он позволил себе упасть.

Я пролежала рядом с ним несколько часов. Взошло солнце, оставив полоски розоватого дневного света, просачивающиеся под задернутые бархатные шторы, в замке стало тихо, а я осталась.

Атриус спал крепко, но беспокойно, несмотря на успокоительное. Поначалу он ворочался каждый час, мышцы подергивались, на лбу проступали глубокие морщины беспокойства, гнева или ужаса. Во сне он гораздо легче удерживал свое присутствие — или, возможно, моя связь с ним все еще сохранялась с той ночи. Я чувствовала, как этот страх, как и тот жуткий холод, просачивается наружу.

Я не стала его будить. С каждым кошмаром я посылала ему все новые волны спокойствия, пока он наконец не затихал.