Возвращение со звезд - Лем Станислав. Страница 42
– Великие небеса, черные и голубые! Испытание. А что такое меск? Может быть, авизо на следующий год?
– Не понимаю, что такое авизо. Меск – это… это значит, что, если через год супруги расходятся, тогда вступает в силу то. В общем это помолвка.
– Это и есть меск?
– А если они не расходятся, что тогда?
– Тогда ничего. Меск не имеет никакого значения.
– Ага. Ну, теперь понимаю. Нет, никаких месков. На веки веков. Ты хоть знаешь, что это значит?
– Знаю. Брегг?
– Да?
– Я заканчиваю аспирантуру по археологии в этом году…
– Понимаю. Ты намекаешь, что, принимая тебя за идиотку, я, по существу, сам идиот.
Она усмехнулась.
– Вы это очень резко сформулировали.
– Да. Прости. Так я могу с ним поговорить?
– О чем?
У меня открылся рот. «Опять!» – подумал я.
– Ну, знаешь ли… – я осекся. – О нас, разумеется!
– Ведь так не делают.
– Нет? Ага. Чудесно. А как делают?
– Производят раздел. Но, Брегг, правда… ведь я… я так не могу…
– А как ты можешь?
Она беспомощно пожала плечами.
– Это значит, мы возвращаемся к тому, с чего начали вчера вечером? – спросил я. – Не сердись, Эри, что я так говорю, я вдвойне обескуражен. Я же не знаком со всеми формами, обычаями, что можно и чего нельзя, даже в нормальных обстоятельствах, не говоря уже о таких…
– Нет, я знаю. Но мы с ним… я… Сеон…
– Понимаю, – сказал я. – Знаешь что? Давай сядем.
– Мне как-то лучше думать стоя.
– Пожалуйста. Слушай, Эри. Я знаю, что мне нужно сделать. Я должен забрать тебя и уехать куда-нибудь; не знаю, откуда у меня эта уверенность. Может быть, от моей бесконечной наивности? Но мне кажется, что в конце концов тебе со мной было бы хорошо. Да. А между тем я, понимаешь, такой – ну, одним словом: я не хочу этого делать. Не хочу тебя принуждать. В результате вся ответственность за мое решение – назовем это так – падает на тебя… Словом, получается, что я кругом свинья – если не с правой стороны, то с левой. Да и я это прекрасно сознаю. Прекрасно. Но скажи только одно: что ты предпочитаешь?
– Правую…
– Что?
– Правую сторону этой свиньи.
Я рассмеялся. Может, даже немного истерично.
– О боже! Так. Хорошо. Значит, я могу с ним поговорить? Потом. Ну, я приехал бы сюда потом один…
– Нет.
– Так тоже не делают? И все-таки мне кажется, я должен…
– Нет. Я… очень прошу. Правда. Нет. Нет!
Вдруг у нее из глаз брызнули слезы. Я схватил ее на руки.
– Эри! Нет. Ну, нет. Я сделаю, как ты хочешь, только не плачь. Умоляю тебя. Потому что… не плачь. Перестань, слышишь? А впрочем… плачь… я сам не знаю…
– Я… не знала, что это… может… так… – всхлипывала она.
Я носил ее по комнате.
– Не плачь, Эри… Или, знаешь что? Уедем на… месяц. Если потом захочешь, вернешься…
– Прошу вас… – сказала она, – прошу…
Я опустил ее на пол.
– Так нельзя? Ведь я же ничего не знаю. Я думал…
– Ах, как вы! «Можно», «нельзя». Я не хочу так! Не хочу!
– Эта правая сторона становится все больше, – сказал я неожиданно сухо. – Ну ладно, Эри, я больше не буду с тобой советоваться. Одевайся. Позавтракаем и уедем.
Она смотрела на меня. На глазах у нее еще не высохли слезы. Сосредоточенное лицо. Насупленные брови. Мне показалось, она хочет сказать что-то, не слишком для меня лестное. Но она только вздохнула и молча вышла. Я присел к столу. Моя неожиданная решительность – как в каком-то романе о пиратах – была всего лишь минутной. В действительности я был столь же решителен, как и роза ветров. Моему смущению не было границ. «Как я могу? Как могу?» – спрашивал я себя. Ох, что за путаница! В открытых дверях стоял Олаф.
– Сын мой, – сказал он. – Я сожалею. Я поступил крайне бестактно, но я все слышал. Не мог не слышать. Надо закрывать двери, к тому же у тебя такой зычный голос. Эл, ты превзошел самого себя. Чего ты хочешь от девчонки – чтобы она бросилась тебе на шею только потому, что ты однажды влез в дыру на Ке…
– Олаф!! – запротестовал я.
– Только спокойствие может нас спасти. Ну, наш археолог нашла себе прелестную древность. Сто шестьдесят лет – это уже антик, а?
– Твой юмор…
–..Тебе не нравится. Знаю. Мне тоже. Но что бы меня ожидало, если бы я не видел тебя насквозь? Похороны друга – больше ничего. Эл, Эл…
– Я знаю, как меня зовут.
– В чем дело? Ваше преподобие, подъем! Завтрак, и поехали.
– Даже не представляю куда.
– Зато совершенно случайно знаю я. У моря есть еще небольшие домики. Возьмете автомобиль…
– Как это «возьмете»?
– Что значит как? А ты думал – мы втроем? Святая троица? Ах, ваше преподобие…
– Если ты не перестанешь, Олаф…
– Ладно. Я знаю. Ты бы хотел всех осчастливить. Меня, ее, того Сеола или Сеона, нет, так не бывает. Эл, мы выедем вместе. Можешь подбросить меня до Хоулу. Там я возьму ульдер.
– Ну и ну, – сказал я, – хорошенькие я устроил тебе каникулы!
– Я не жалуюсь, так не жалуйся и ты. Может, из этого что-нибудь и получится. А сейчас довольно. Идем.
Завтрак прошел в напряженной обстановке. Олаф говорил больше обычного, но беседа не клеилась. Ни Эри, ни я почти не отвечали. Потом белый робот подал глидер, и Олаф отправился в Клавестру за автомобилем. Это пришло ему в голову в последний момент. Через час машина уже стояла в саду, я погрузил все свое имущество, Эри тоже взяла свои вещи – мне показалось, что не все, но я ни о чем не спрашивал; мы, собственно, совершенно не разговаривали друг с другом. И ярким солнечным днем, который обещал быть жарким, мы поехали сначала в Хоулу – это было немного в сторону, – и Олаф там сошел; о том, что домик для нас уже снят, он сказал только в машине.
Прощания, собственно, не было.
– Послушай, – сказал я, – если я напишу – приедешь?
– Конечно. Адрес я сообщу.
– Напиши до востребования в Хоулу, – сказал я.
Он протянул мне свою твердую руку. Сколько еще было таких на всей Земле?
Я пожал ее, так что у меня хрустнули кости и, не оглядываясь, сел за руль. Сразу же с места взял километров сто. Мы ехали меньше часа. Олаф сказал, где искать наш домик. Он был маленький, четыре комнаты, без бассейна, но рядом с пляжем, у самого моря. Проезжая ряды цветных домиков, рассыпанных по холмам, мы увидели с шоссе океан. Еще прежде, чем он стал виден, издали послышался его приглушенный, далекий гул.
Время от времени я посматривал на Эри. Она сидела молча, выпрямившись, лишь изредка поглядывая в сторону на улетающую назад дорогу. Домик – наш домик, – по словам Олафа, был голубой, с оранжевой крышей. Облизнув языком губы, я почувствовал привкус соли. Шоссе сворачивало и шло параллельно линии песчаного берега. Голос океана, волны которого издалека казались неподвижными, смешивался с натужным гулом мотора.
Домик стоял на самом краю поселка. Небольшой садик с кустами, шершавыми от налета соли, сохранил следы недавнего шторма. Волны, видимо, перехлестывали через низкую ограду: на земле валялись пустые ракушки. Наклонная крыша выдвигалась вперед, словно отвернутые поля плоской шляпы, давая обширную тень. Соседний домик выглядывал из-за большого, поросшего редким кустарником холма. До него было шагов шестьсот. Ниже, на серповидном пляже, виднелись крохотные фигурки людей.
Я распахнул дверцу.
– Эри…
Она молча вышла. Если бы знать, что за мысли под этим насупленным лбом. Она шла рядом со мной к двери.
– Нет, не так, – сказал я. – Не переступай порог сама.
– Почему?
Я взял ее на руки.
– Открой… – попросил я. Она коснулась пальцами плитки, дверь отворилась.
Я перенес ее через порог и опустил на пол.
– Таков обычай. На счастье…
Она пошла первой осматривать комнаты. Кухня была сзади, автоматическая, и один робот, вернее не робот, а просто этакий электрический глупыш для наведения порядка. Из тех, что могут и на стол подавать и выполнять приказы, но говорят только несколько слов.
– Эри, – сказал я, – хочешь пойти на пляж?