Разлучница - Леманн Кристина. Страница 51

В тот же миг к нему подскочила Адельтрауд.

— Фальк, прошу тебя! Ты не можешь сейчас оставить нас. Не уходи.

— А какой смысл, мама? — Он осторожно убрал от себя ее руки и отступил к двери. — Я понимаю, что все сейчас взволнованы и раздражены. Возможно, в другой раз. Вы… вы ведь знаете, где меня можно найти.

Адельтрауд тяжело вздохнула и посмотрела на мужа, который совершенно спокойно потянулся за сигарой и поднес ее ко рту. Уходя, Фальк еще раз обернулся.

— Пять лет назад, — тихо сказал он, — я просил у вас дать мне еще один шанс. Вы… дали мне его, за что я вам очень благодарен. Но дело было еще и в том, что я… Я тоже хотел дать вам еще один шанс, и в первую очередь тебе, отец.

Гюнтер Розеншток наблюдал за сыном, не вынимая сигары изо рта.

— Очевидно, — продолжил Фальк, чувствуя невыносимую душевную боль, — в этом не было необходимости. Мне очень жаль. Счастливо.

Он так быстро вышел из гостиной, оставив за собой недоуменное молчание, что ничего потом не помнил, кроме лица матери с полными слез глазами и табачного дыма от сигары отца. Выбежав из дома, Фальк запрыгнул в свой старый «Мерседес», резко развернулся перед гаражом, так что щебень полетел в разные стороны, и поехал к воротам. Он чуть не врезался в них, не заметив, что они были открыты только наполовину.

Фальк не видел, выбежал ли кто-то из дома, чтобы остановить его, или нет. Он посмотрел в зеркало заднего вида, но все расплывалось из-за навернувшихся на глаза слез. Он вытер глаза, чтобы лучше видеть дорогу, и помчался от Пеерхагена.

У них не было никакой необходимости догонять его. Все знают, что его можно найти на яхте. Когда страх и растерянность пройдут, они, возможно, сделав трагическое лицо, сядут в машину и приедут к нему.

Но они не приедут.

Отец не станет терпеть такого непослушания. Ему нужно покаяние, в то время как другие люди называют это компромиссом.

А как же Николь? Она, несмотря ни на что, прижилась в семье, не требуя, чтобы ее понимали, и не страдая от того, что этого понимания нет. Наверное, с такой четко намеченной целью, как у нее, любые препятствия нипочем. Для нее главное — выгодно выйти замуж. Она даже умудрилась приставать к нему, когда Северин на одной из вечеринок в Ростоке флиртовал с какой-то блондинкой. Наверное, Николь хотела быть уверенной, что может выйти и за другого сына, если с первым ничего не получится.

Фальк содрогнулся от отвращения, которое неожиданно прояснило его мысли. Стараясь аккуратно вести машину и не нарушать правил, он быстро преодолел извилистую дорогу ночного Кюлюнга.

В Кюлюнгсборне он свернул в сторону железной дороги и выехал на неровную булыжную мостовую улицы Нойе Рае, которая вела к гостинице «Хус Ахтерн Бум». Он припарковал машину и заглушил мотор. Над ярко освещенным холлом горели два окна. Он заставил себя выйти из машины.

У регистрационного стола никого не было, но дверь в кабинет Лауры была приоткрыта. Протянув руку, чтобы постучать, Фальк вдруг услышал голос Лауры:

— Ну вот, теперь он получил то, что хотел. Старый Розеншток, скорее всего, назначит его управляющим фирмой.

— Как бы я хотела, — резко ответила ей Жасмин, — чтобы мы прекратили обвинять друг друга. Никто не желал смерти Северина, а Фальк тем более.

Он постучал и распахнул дверь. Лаура, сидевшая за письменным столом, со свойственной ей медлительностью повернулась в его сторону. Жасмин прислонилась к подоконнику и, казалось, дрожала.

— Жасмин, — сказал он, — можно тебя на пару минут?

Она оторвалась от подоконника и подошла к двери. Фальк отвел ее в сторону от регистрационной стойки и остановился на ковре, который лежал прямо под желтоватыми лампами, укрепленными на низком потолке.

— Для начала, — глухо произнес он, — позволь поблагодарить тебя за помощь сегодня днем. Я растерялся и не знал, что делать. Во-вторых, я бы хотел извиниться за эту неприятную сцену в гостиной Пеерхагена. Нельзя было тебя отпускать таким образом. И в-третьих, я хотел… — Он болезненно скривился. — Я хотел попросить тебя забыть о нашей семье.

Жасмин в изумлении застыла. Она молча смотрела на него своими светлыми, немного потухшими глазами.

— Возможно, ты так и собиралась сделать. У меня нет желания в чем-то тебя обвинять, но твоя миссия в какой-то степени выполнена. И я надеюсь, что мы никогда больше не увидимся.

— Но почему? — еле слышно спросила она.

— Я думаю, ты и сама догадываешься. Но возможно, ты действительно нуждаешься в объяснении, потому что, играя в свои игры, не привыкла задумываться над тем, что о тебе знают и думают другие… — Фальк вздохнул. — Я видел, как ты брала у Николь чек, и понял, что она выкупила у тебя твою… твою любовь к Северину. И честно говоря, Жасмин, это уже для меня слишком.

Он успел только заметить, как на глаза Жасмин навернулись слезы, но не видел, как они ручьем текли по ее щекам, потому что быстрым шагом вышел из гостиницы и сел в свой «Мерседес».

Он повернул ключ зажигания, завел мотор и поехал вниз по улице. На Шлос-штрассе, возле вокзала, Фальк свернул в сторону Фульгена и порта. Ключ от машины он бросил в ящик охранника стоянки и вышел на мол к «Santa Lucia». Сняв обувь, Фальк ступил на яхту.

Не прошло и часа, как у него уже была сводка прогноза погоды, рассчитанный маршрут, вода, продовольствие на десять дней и семечки для Кико. Яхта была готова к отплытию. Управляющему портом Фальк оставил записку с указанием своего маршрута. В половине десятого, когда уже совсем стемнело, он зажег лампы, отвязал тросы и покинул порт. В открытом море он поднял паруса и, идя по течению через Любекскую бухту, взял курс на Гедзер. Через час он уже достиг международного морского пути из Любека в Петербург и изменил направление в сторону Готланда. Он шел без остановки всю ночь. Хотя со спутниковым наблюдением и автопилотом было легче управлять судном, ему приходилось все время быть начеку, чтобы не столкнуться с большими грузовыми судами.

Около десяти часов утра в лучах пробивающегося сквозь тучи солнца он увидел остров Борнхольм, зеленеющий вдали, как изумруд.

Примерно в это же время Жасмин и Роня стояли у причала и уныло смотрели на пустую стоянку «Santa Lucia», понимая, что яхты в порту нет.

— Один раз он уже так сделал, — объяснила Роня. — Но тогда я была совсем маленькой. Он как сквозь землю провалился, никому ничего не сказав. Он сел на корабль, и с тех пор о нем шесть лет никто ничего не слышал.

— Но сегодня, — сказала Жасмин, — он, скорее всего, выехал прокатиться с покупателем яхты.

— Может, и так, — почти разочарованно произнесла Роня.

— А ты бы хотела, чтобы было по-другому?

— Мама бы хотела, — призналась она. — Она всегда ищет, в чем бы его упрекнуть. Она часто ругается, потому что папа не дает ей денег и потому что мы бедные, а они в Пеерхагене живут в свое удовольствие. — Девочка вздохнула. — Мама целыми днями сидит перед чайником и накручивает волосы на пальцы.

— А тебе не хочется ссориться с мамой, и поэтому ты думаешь, что было бы лучше, если бы отец не вернулся. Да?

— Нет, я не хочу, чтобы папа снова исчез. Тогда все опять будут говорить, что он трус и безответственный человек.

— Вот как.

— Но они его не понимают. Никто его толком не может понять.

— А ты его понимаешь? — озадаченно спросила Жасмин.

— Не знаю, — ответила Роня с лукавой улыбкой на лице. — Я ведь всего лишь маленькая девочка. Но я думаю, что они нехорошо обошлись с папой в Пеерхагене. Наверное, когда папа был маленьким, он тоже был толстым и смешным, а они все время смеялись над ним и дразнили. Поэтому он стал таким неприветливым и угрюмым.

— В твоих словах что-то есть, — сказала Жасмин.

— И я вот тоже вредная, непослушная и сумасбродная, потому что никому нет до меня дела.

— О, не говори так. — Жасмин улыбнулась. — Я думаю, что ты умная и привлекательная девчонка. И эти огненно-черные волосы очень идут тебе.