Ожившая сказка (ЛП) - Пиколт Джоди Линн. Страница 31

Лёгкая морщинка пересекла безупречное лицо Серафимы.

— Всё равно. Мне нравится это место. Мне нравится моя новая одежда. Так что я остаюсь навсегда.

— Ты не можешь остаться, — тут же заметил Оливер. — Этот мир тебе чужд.

— А ещё надо вернуть Джулс, — вставила я своё слово.

— Он такой же чужой для тебя, — ответила Оливеру Серафима. Её глаза наполнились слезами. — Я никогда не могла быть собой. Я всегда была принцессой, какой меня хотели видеть окружающие. Даже сказочный принц и тот не любил меня. Хоть раз в жизни я могу побыть счастливой?

Фрамп залаял так громко, что я уверена: соседи точно нас услышали.

— Что он говорит? — шёпотом спросила я у Оливера, но ни Фрамп, ни Серафима не обратили на нас внимания.

— Что было плохого в том, чтобы быть собой в сказке? Всё! — взвыла Серафима.

Он обнажил зубы, утробно рыча.

— Может, я и не становлюсь кем-то другим, — ответила Фрампу принцесса. — Может, я всегда была такой.

Он взвизгнул и описал круг, умоляюще глядя на неё.

— А мы, по-твоему, что сейчас делаем? — ответила она. — Говорим.

Фрамп затих и поник головой, так что кончики его ушей волочились по полу, а хвост оказался поджат.

Раздражение Серафимы как рукой сняло. Она опустилась рядом, обхватив его морду руками.

— Нет, — признала она. — Думаю, ты в самом деле не можешь говорить со мной. Но что такого ты бы сказал мне там, чего не можешь сказать тут?

Фрамп задрал голову, обнажая белую шею, и завыл. Его длинный язык неловко закручивался, когда он произносил гласные, что походило на человеческую речь.

— Лбоооооооооууууууувв!

Поражённая, я наблюдала за развернувшейся передо мной сценой. Когда-то, совсем недолго, Фрамп был человеком, а Серафима — той, кого он любил, и он не решался сказать ей о своих чувствах. А теперь было слишком поздно. Что бы случилось, окажись наши любимые в нужном месте в нужное время? Что, если мы скажем друг другу то самое важное, прежде чем будет поздно? Ну почему в любви всё так запутано?

На лице Серафимы отразился целый спектр эмоций: шок, боль, сожаление. И любовь. Я знала, что она его любит. Мне знакомо это чувство, когда, несмотря на все ваши старания, у вас никогда не будет шанса любить друг друга так, как вы того хотите.

Я держала Оливера за руку и знала, что он думает о том же.

Слёзы полились из глаз Серафимы. Застигнутая врасплох, она кое-как поднялась на ноги, распахнула входную дверь и бросилась бежать.

Как бы быстро она не бежала, я знала, что ей не удастся обогнать собственные мысли.

Фрамп вскочил и стремглав помчался за Серафимой, а мы с Оливером не успели схватить его за ошейник. Он залаял, затем вновь подал голос, зовя её.

Наконец она остановилась и обернулась. Он тоже задержался на самой середине улицы, не отрывая от неё взгляда. И на какое-то мгновение показалось, что слова не нужны.

Никто из нас не заметил приближавшуюся машину.

ОЛИВЕР

Я ни разу не испытывал ничего подобного.

Словно кто-то опустошил меня, иссушил, и от меня осталась только оболочка. Каждый раз, когда я смотрел вниз, на него, меня пронзала боль. Я чувствовал тяжесть его тела в моих руках; чувствовал его тепло и прикосновение колючего меха. Он одновременно был и его не было.

Я хочу закрыть книгу. Я хочу начать с самого начала. Я хочу, чтобы он стоял рядом со мной перед королевой Морин, когда я сообщаю ей, что отправляюсь спасать принцессу. Я хочу, чтобы мы вновь прошли эту же историю вместе.

Я чувствовал себя запертым в стеклянном коробе. Я видел, как губы Делайлы изгибались, когда она произносила моё имя, как её кулаки барабанили по прозрачной стенке короба, чтобы привлечь моё внимание, но я не слышал ничего, только шум собственной крови в ушах.

— Фрамп? — прошептал я, легонько его встряхнув. — Ну давай. Просыпайся же.

Внезапно руки Делайлы опустились мне на плечи и резко встряхнули. В ту же секунду целый мир обрушился на меня подобно девятому валу, который сбивает тебя с ног и с толку, от которого перехватывает дыхание. Я вернулся в реальность, и всё вокруг стало слишком громким, слишком ярким, слишком болезненным. Пальцы Делайлы так сильно впивались мне в кожу, что оставляли на ней полумесяцы. Серафима свернулась в клубок и, раскачиваясь взад-вперёд, рыдала. Я не помню, как мы добрались обратно до дома Делайлы; на земле за нами до кухни вёлся след из капель чернил.

— Ты должна помочь ему, — заявил я Делайле. Ком подступил к моему горлу.

— Оливер, — тихо проговорила она. — Мы не сможем ему ничем помочь. Его уже нет с нами.

Но она неправа. Он же прямо здесь.

— Нужно вернуться в начало. Закрыть книгу…

— Оливер, жизнь — не книга, — мягко ответила она. — Мы не сможем вернуться назад.

Её слова рассеяли туман в моей голове, и я поражённо уставился на неё.

Смерть всегда представала передо мной лишь в словесном обличии. Своего отца-короля я не знал, а победа над врагом приводила к счастливому финалу. Никогда я не видел её; никогда не испытывал; никогда не держал в своих руках.

Никогда она ещё не была такой настоящей.

Серафима опустилась передо мной на колени, не переставая гладить изувеченное тело Фрампа.

— Нет, нет, нет! — рыдала она. — Ты не можешь меня оставить. Я люблю тебя. Слышишь? Люблю! — она повернулась ко мне. Её синие глаза блестели от слёз. — Почему он не просыпается, Оливер?

Делайла мягко тронула Серафиму за плечо.

— В нашем мире это не работает, — объяснила она.

Губы Серафимы задрожали.

— Я хочу, чтобы всё вновь шло своим чередом, — она бросилась ко мне на плечо, дрожа от сильного плача. — Верни меня домой, пожалуйста, — взмолилась она, склонив голову. — Верни меня домой.

Я поднял взгляд, и мы встретились глазами с Делайлой. Я словно взглянул на собственное отражение. На её лице отразилась та же боль, что и у меня.

Она подошла к шкафчику, висевшему на кухне, и вытащила белую хлопковую скатерть. Подойдя ко мне, осторожно приняла из моих рук тело Фрампа, чтобы завернуть его в полотно.

Когда я отпустил своего лучшего друга, я почувствовал, что внутри меня словно образовалась пустота. Я взглянул на свои руки: они были перепачканы чернилами.

★★★

С каждым движением я сжимал зубы. Мои ладони покрылись волдырями, а плечи ныли, но, по крайней мере, эту боль я понимал. Яма, которую я копал, уходила всё глубже, а груда земли — росла. Я не хотел оглядываться. Не мог, потому что знал, что увижу.

Делайла сидела на заднем крыльце, вцепившись в телефон и стараясь не расплакаться, когда она рассказывала матери, что произошло. До меня долетали только обрывки одностороннего разговора:

— …машина выскочила из ниоткуда… водитель предложил отвезти к ветеринару… слишком поздно.

Волосы упали мне на глаза, и лопата ещё яростнее вгрызлась в землю.

Именно Делайла напомнила мне, что мы не можем ждать миссис Макфи и нужно похоронить его до её прихода. Ведь она думала, что Фрамп — это Хамфри. Было бы трудно объяснить ей, почему тело пса покрыто чернилами и почему я скорблю по собаке, которая мне не принадлежала. Заварив Серафиме чай и устроив её в кресле с пледом и носовыми платками, мы с Делайлой отнесли Фрампа во двор, чтобы найти ему последнее пристанище.

Я выбрал место под ивой, потому что дома в сказке тоже росли ивы, и подумал, что ему бы понравилось. Затем, не говоря больше ни слова Делайле, я принялся за работу.

Мне на руку упала капля воды, потом ещё одна. Погода вторила моему горю. Но, взглянув на небо, я увидел, что светило солнце, и понял, что плакал только я.

Ко мне подошла Делайла. Её руки были спрятаны в задних карманах брюк.

— Молодец. Я позову Серафиму и…

— Ещё рано, — перебил я. — Нужно ещё немного выкопать.