История барсучихи. Мой тайный мир - Киднер Паулина. Страница 42
Наступил месяц май, и пришла пора отворить «барсучьи ворота». За то время, что Венди пробыла в нашем гнезде, она стала относиться к нему как к родному дому, но по-прежнему не общалась со «старожилами». На третий день после того, как открылись «барсучьи ворота», Венди убежала. Она не вернулась и на следующий день, но на третий день утром нам позвонила жительница деревни, расположенной в трех милях от фермы. Оказывается, Венди забралась к ней в сад, свернулась там калачиком и не думает прятаться.
Мы забрали ее домой, и я тут же позвонила Колину из Общества покровительства животным — я была уверена, что у барсучихи что-то не в порядке с мозговой деятельностью, и поэтому ее не удастся выпустить. Держать ее у себя мне было незачем — как я могла держать ее взаперти, готовя других к выпуску на волю? Колин согласился взять ее, и мы перевезли ее в Отдел дикой природы.
То ли по причине пребывания в нашем гнезде чужачки, то ли просто потому, что он достиг зрелости и его тянуло странствовать, но две недели спустя Маффин тоже удрал. Блюбелл снова осталась одна, хотя теперь она, похоже, не сильно беспокоилась из-за этого.
Между тем на нашу ферму нагрянула новая беда. Хотя в 1987 году мы продали большую часть молочного скота, нескольких коров разных пород Дерек все же оставил — каждый день он демонстрирует посетителям, как доить коров, объясняя разницу между породами и между ручным и машинным доением. Кроме фризских, джерсийских, гернсийских и декстерских у нас были две великолепные хайлендские коровы, с очень красивой шкурой и могучими рогами. Время от времени скот у каждого фермера подвергается тестированию на туберкулез. Обычно приходит наш «домашний» ветеринар, впрыскивает в шею каждому животному небольшую дозу вакцины, а через три дня смотрит, какова реакция. Хотя туберкулез и не до конца побежден, но встречается весьма редко, и к таким тестированиям хозяева относятся спокойно. И что же? Неожиданно для всех реакция у одной из наших гернсийских коров оказалась положительной, а при повторном тестировании положительная реакция обнаружилась и у обеих хайлендских коров. Мы были в отчаянии: все три коровы подлежали немедленному забою.
Когда эти величественные животные безропотно шагали в кузов грузовика-скотовоза, у нас сердце обливалось кровью. Мы приучились воспринимать как должное, что время от времени тех или иных животных приходится отправлять для продажи на рынок, а то и на бойню, если неизлечимо заболеет. Но чтобы коров, выглядящих совершенно здоровыми… Нет, это не укладывалось в голове, но у нас не было выбора. А самое прискорбное то, что, когда туши забитых животных были подвергнуты лабораторному анализу и культуры подросли, никакого туберкулеза там не обнаружили. Значит, зря загубили коров. Все же мы считаем, что такое тестирование необходимо, — еще в 1940-е годы в некоторых стадах число больных животных достигало сорока процентов, теперь же оно сократилось до четырех на тысячу.
Но увы, неприятности на этом не кончились. Дело в том, что министерство сельского хозяйства проводит такую политику: при обнаружении туберкулеза на какой-либо из ферм с разрешения хозяина уничтожаются и все живущие на территории барсуки. Раньше их истребляли газом, теперь отлавливают и стреляют. Тестировать на туберкулез живых барсуков невозможно, значит, нужно сперва отстрелять, а уж потом подвергнуть анализу. Нечего и говорить, что гибнет множество здоровых барсуков. Кроме того, бывает, что один барсук попадется в капкан, а остальные разбегутся на соседние территории. Начнутся драки с местными барсуками, и через ссадины разнесется зараза. Еще один вариант — по ошибке уничтожат здоровую семью барсуков, а на ее месте поселится больная. У многих членов Групп по защите барсуков такие меры вызывают ужас; не говоря уже о колоссальном моральном ущербе, отстрел каждого барсука в пораженных туберкулезом регионах обходится ни много ни мало в три тысячи фунтов стерлингов (выражаясь языком канцеляризмов, сюда входит оплата человеко-часов и амортизация оборудования), не считая компенсаций, выплачиваемых фермеру за забитый скот.
Олени и другие дикие животные также могут быть переносчиками этой страшной болезни, но данная проблема пока недостаточно исследована. В итоге козлами отпущения оказались барсуки, хотя нет доказательств, что их уничтожение снижает численность заболеваний туберкулезом: корова может заразиться от барсука или от другой коровы, а также от человека, и наоборот. Ну, а тестирование крови, вопрос о котором решается в правительстве, не выявляет «спящую» до поры до времени бактерию, а следовательно, и бациллоносителей. Министерство сельского хозяйства Ирландии проводило в течение двух-трех лет эксперимент, пытаясь скармливать барсукам вакцину: ее приготовляли в виде капсул, глазировали шоколадом, смешивали с земляными орешками в давали животным. Есть надежда, что таким путем удастся предотвратить распространение туберкулеза среди барсуков. К сожалению, официальные результаты эксперимента до сих пор не обнародованы, а дело ведь многообещающее!
Конечно, вопрос это очень трудный. Но одно ясно: деньги, которые идут сейчас на умерщвление животных, нужно тратить на научно-исследовательские работы или, по крайней мере, на повышение качества диагностики, чтобы не давать напрасно гибнуть незараженным барсукам и коровам.
В это лето через наши руки прошло немало барсуков, в том числе молодой красавец, которому я дала имя Тизел [7]. Этот барсук, как и многие другие, пострадал под колесами автомобиля; потом его подобрали отдыхающие, возвращавшиеся домой с прогулки. Найдя в округе ветеринара, они оставили у него животное для оказания срочной помощи, а сами отправились восвояси. Никто не догадался ни спросить их имена, ни разузнать, в каком месте они нашли барсука, — так что получается, этот малый, как и Венди, потерял свою территорию. Я попыталась подружить его с Блюбелл точно так же, как прежде Маффина, и после традиционного выяснения отношений языком фырканья и шипения они приняли друг друга. Ему едва исполнился год, но он был очень застенчив и болезненно реагировал на необычные звуки. На этот раз Блюбелл спокойно отнеслась к новичку, и вскоре они уже ложились спать вместе, свернувшись калачиком. Похоже, им было очень хорошо, и хотя я старалась не контактировать с Тизелом (чтобы не очень его к себе привязывать), он привык к тому, что я время от времени отворяю дверь в барсучье жилище. Блюбелл оставляла его и бежала ко мне, а затем, наигравшись со мною всласть, возвращалась к своему сородичу (а он все это время даже не давал себе труда поднять голову).
Мы нередко задумывались над тем, будут ли у Блюбелл дети; особенно актуальным этот вопрос стал теперь — ведь мало того, что она бродила где вздумается, так ей еще и кавалеров на дом доставляли! Ответ на этот вопрос мы получили не скоро…
Я где-то читала, что в зимнюю пору барсуков лучше не тревожить, так что и в ту памятную зиму 1991 года я редко заходила к ним в гости. Как-то в начале января к нам приехали друзья — Боб и Дженни с детьми, мечтавшими посмотреть на зверей.
— А барсуков увидеть можно? — с надеждой спросила Дженни. Они запомнились ей, когда были еще крошками.
— Можно, если будете вести себя тихо, — ответила я. На радостях Дженни наказала детям вести себя тише мыши! И еще тише!
Я открыла дверцу, ведущую к гнезду, и мы все выстроились вдоль стекла, отделявшего нас от барсуков. Блюбелл дрыхла без задних ног на своей половине, а Тизел — на своей. Он спал, вытянувшись на спине, но, как тихо мы себя ни вели, все-таки проснулся и, испугавшись нашего неожиданного вторжения, юркнул в нору. Я отомкнула дверцу и позвала Блюбелл — пусть подойдет поприветствовать нас, но, к моему удивлению, она даже не пошевелилась. Это насторожило меня — может, я что-то проморгала? Я вошла и погладила ее — рука почувствовала холод, даже соломенная подстилка показалась мне теплее. Неужели умерла?! С другой стороны стекла за мной напряженно следили глаза гостей, и я сказала им, что она утомилась и лучше прийти как-нибудь в другой раз — авось тогда она встретит нас приветливее. Заперев дверцу, я повела гостей в дом пить чай, стараясь не выдать тревоги, охватившей мою душу.