Ворожей Горин – Посмертный вестник (СИ) - Ильичев Евгений. Страница 37

— Вот же сложно у вас в мире ориентироваться, — посетовал я.

— Не сложнее, чем в мире людей, — ответил мне на это отец Евгений. — Политика она что у нас, что у вас — дело грязное. Не хочешь испачкаться — не суйся.

— Ладно, — решил я завершить этот разговор, — мне-то что теперь делать? Когда мы в следующий раз встретимся? Тренировки будут?

— А какой смысл? — пожал плечами отец Евгений. — Сегодня ты доказал и мне, и самому себе, что способен за себя постоять. Не скажу, что этого хватит в дуэли с Пелагеей, но мне тебя больше учить определенно нечему.

— То есть всё, наши встречи сворачиваются?

— Думаю, да. Разумеется, ты можешь всегда приехать ко мне и побеседовать о том, что придет в твою тревожную голову, но делать это на регулярной основе уже необязательно.

— И что мне делать? — повторил я свой вопрос. Скорее для себя самого повторил, поскольку не рассчитывал вот так просто прямо сейчас расстаться со священником. Я привык за эти месяцы к его постоянному присутствию в своей жизни. Привык к тому, что есть у кого поинтересоваться тем или иным вопросом. Что мне теперь, по каждому поводу википедию шерстить, что ли? Отсеивать зерна от плевел в мире никем не фильтруемой информации?

— Поиск вурдалака может завершиться сегодня вечером, а может затянуться на несколько недель. Никто не знает, в каком состоянии новообращенная и зачем все это затеял неизвестный высший вурдалак. Посему просто продолжай жить и тренировать свои навыки. Ходи на работу, появляйся в ординатуре — у тебя там, как я понял, скоро экзамены, — я кивнул. — Вот, к ним и готовься. Как только Алиса что нароет, она нас вызвонит. Тогда и будем планы строить.

— Понятно, — мне почему-то стало грустно. Привык я к почти ежедневным тренировкам с этим хоть и скрытным, но все же добрым человеком. — Слушай, отец Евгений, — вспомнил вдруг я мысль, второй день сверлившую мне мозг. — А нет у тебя ощущения, что вся эта канитель с упырями, залетным вурдалаком, полицией и так далее — какой-то спектакль? Причем спектакль, разыгранный спецом для нас?

— Нет у меня такого ощущения, — спокойно ответил мне на это отец Евгений. — Ощущения нет, а уверенность есть. Мы там у себя тоже не баранки сушим. Аналитики уже давно пришли именно к этому выводу.

— И что они думают, твои аналитики?

— Пока трудно сказать. Может быть, это твои ворожеи воду мутят. Сами они связаны клятвой тебе не вредить, но чужими руками вполне могли и поднасрать.

— И зачем им это?

— Вот ты сегодня чем занимался? — внезапно спросил меня священник. Я даже опешил немного.

— Ну как, с тобой встречался, потом с Геворгом, после мы ругались с тобой и даже в аварию попали — ты, кстати, прости меня… — священник только рукой махнул: мол, забыли. — Потом я с вурдалачкой дрался и даже уделать ее умудрился. Ну, ты и сам все знаешь, а что?

— А то, что ты чем угодно занимался, только не готовился к дуэли. Понимаешь, к чему клоню?

— Они типа мне так мешают подготовиться?

— Они отвлекают твое внимание от чего-то более важного. Разумеется, если это они все подстроили.

— От чего же?

— А это мне уже неведомо, Григорий. Мы все время анализируем книги, Писание, литературу и всевозможные источники. Должно быть нечто такое, что даст тебе неоспоримое преимущество перед ворожеями. Какой-то артефакт, какое-то знание или же источник силы — то, до чего при нормальном процессе подготовки ты дошел бы своим умом. А так ты занят упокоением душ упырей, а теперь еще и погоней за неким высшим вурдалаком, который начал из этих упырей других вурдалаков делать. Именно поэтому занимайся-ка ты лучше подготовкой к дуэли. Все остальное мы берем на себя, обещаю.

— Ну хорошо, — задумчиво протянул я, — по рукам. До связи.

Священник ушел, погруженный в собственные мысли. Даже с Веркой не попрощался. Она, правды ради, тоже не горела желанием с ним общаться, а потому выехала из своей комнаты сразу после того, как за отцом Евгением закрылась дверь.

— Так, Гриня, а теперь по порядку и без брехни, — строго сказала она, — рассказываешь мне все от начала и до самого конца.

— Да я уже рассказал тебе все, — начал было оправдываться я, но тут сестра выдала мне ментальный апперкот, от которого я уже не смог бы оправиться. Разумеется, по ее мнению не смог бы.

— Я все слышала, Гриня. И про вурдалаков, и про упырей, и про охоту. Не делай из меня дуру, братик, врать ты как не умел, так и не научился.

— Прям все-все слышала? — уточнил я на всякий случай.

— В какое ты говно вляпался, Гриня? Это как-то связано с тем нашим похищением, ведь так?

— Так, Вер, все так, — выдохнул я, усаживаясь поудобнее в кресло.

— Ну, я слушаю, — прижала она меня своей коляской. — И на этот раз чтобы никакой брехни про озеро.

— Слушаю и повинуюсь, — улыбнулся я, закрыл глаза и вышел из тела.

Несмотря на общую усталость, накатившую на меня после ухода моих гостей, мне предстояла долгая и кропотливая работа по чистке памяти сестренки.

По обычным земным меркам прошло буквально полчаса, но там, за пределами земного бытия, я провозился с сознанием сестры, по ощущениям, не менее трех часов. Делал я это далеко не в первый раз, а потому сам процесс шел абсолютно штатно. Удивило меня другое — как оказалось, многое из того, что я уже чистил ранее из ее памяти, каким-то образом небольшими разрозненными порциями там сохранилось. Как именно могла уцелеть эта информация, я не знал, равно как и не знал, что с этим делать. Пришлось тратить время на то, чтобы удалить из ее памяти не только сегодняшний день, но и то, что не удалось подчистить ранее, а именно все мои посиделки и разговоры с Василием о мире Ночи, подслушанные Верой, ранние визиты отца Евгения и прочую мелочь, так или иначе просачивающуюся в ее мир из-за любого не в кассу произнесенного мной слова.

Вымотался я изрядно. Веркина голова — это тот еще Клондайк сумасбродных идей и конспирологических теорий, одних только версий убийства наших родителей там штук сорок. Как оказалось, она посвящает этому вопросу почти все свое свободное время. Разумеется, в эту ее сферу психики я заглядывать не стал. Во-первых, по причине того, что банально не хотел делать из Верки свою марионетку, думающую так, как мне угодно. А во-вторых, это просто было неэтично, все равно что подсматривать за ней в душе. Это ее мир и ее жизнь. Ее психика именно так отреагировала на смерть наших родителей, и она с этим живет уже несколько лет. Да, все это грустно и печально. Да, возможно, это станет для нее и для меня проблемой в будущем, но это и делало мою сестру тем, кем она являлась. Это все равно что взять и вычеркнуть из моей головы все упоминания о женском поле. Да, я стану лучше, и может, даже чище, но это буду уже не я. Мы — это концентрат не только наших положительных черт и качеств, но также и всего того говна, что в нас живет и копится с самого нашего рождения. Грубо? Согласен, но это факт. И не мне разбираться с Веркиными тараканами, а ей самой.

Именно поэтому я не стал заглядывать еще глубже в сознание и память своей сестры и ограничился лишь чисткой любого упоминания мира Ночи и меня в нем. Уж чему-чему, а этой информации в голове моей сестры делать нечего.

Остаток выходного дня мы с Веркой провели душа в душу. Заказали пиццу, скачали на торренте какой-то сопливый фильм, а после еще долго обсуждали его незатейливые сюжетные ходы. Я даже проникся таким домашним уютом. Всегда бы так, а не это вот все…

Спать легли пораньше. Мне завтра нужно было в ординатуру заскочить и получить материалы для экзамена — как-никак, я переходил на второй год обучения. Священник был прав, экзамены у нас через неделю уже. Попутно нам нужно было закрыть все текущие дела и передать свои палаты ординаторам первого года, которых уже прислали из нашего института постдипломного образования. Трое наших всадников апокалипсиса — Шпага, Курица и Борщ — уже успели разобрать этих несчастных и вовсю примеряли им кликухи и обидные прозвища. Не отставала от них и наша Жаба. Доктора прощупывали новобранцев на предмет психологической устойчивости, и что-то мне подсказывало, что не все из новичков пройдут это испытание. В группе новеньких был как минимум один мажор, не привыкший к такому обращению, и два не самых уравновешенных на первый взгляд ординатора. Выглядели эти двое довольно безобидно, я бы сказал, даже болезненно, а посему им я отводил главную роль терпил и их же считал первыми кандидатами в жалобщики. То есть эти первыми побегут жаловаться руководству ординатуры на тот ужас, который творится у нас в больничке.