Монгол. Черный снег (СИ) - Соболева Ульяна "ramzena". Страница 14

Я боялась его возвращения, потому что каждый раз, когда он возвращался, он был всё такой же — замкнутый, холодный, смотрящий на меня как на проблему, от которой ему надо избавиться. Но каждый раз он оставался. Не спрашивал, как я, не спрашивал, что делала весь день, но его присутствие, тяжёлое и молчаливое, давало мне понять: он следит за мной. Он не говорил мне об этом, но я чувствовала это по его взгляду, по тому, как проверял, дома ли я, когда возвращался ночью. Он всегда проверял. Всегда.

Иногда он приходил вместе с Ашером. Их голоса — грубые, приглушённые, обсуждающие что-то мрачное, что-то опасное — нарушали тишину квартиры. Ашер был другой. Не такой, как Тамир. Он мог смеяться, шутить, иногда даже пытался заговорить со мной, но я всегда чувствовала, как его взгляд скользит по мне, как будто он пытается разгадать, зачем я здесь. Он, наверное, думал, что я мешаю, что я — его слабость. И это пугало меня. Каждый раз, когда Ашер приходил, я старалась спрятаться, быть незаметной, чтобы никто не думал, насколько я здесь лишняя.

Я помню, как однажды ночью я проснулась в гостиной, свернувшись на диване, и увидела Тамира. Он сидел в кресле напротив и смотрел прямо на меня, не двигаясь. Его глаза, обычно холодные и пустые, в тот момент были… другими. В них что-то проскользнуло — тень, которую я не могла понять, но которая заставила меня почувствовать, что я не совсем чужая для него. Это был один из тех редких моментов, когда я видела в нём не просто хищника, не просто бездушного убийцу, а человека, который борется с чем-то внутри себя. Его взгляд был таким же острым и холодным, но в нём мелькнула искра — может, это было сострадание, может, что-то ещё, я не знала. Но я поняла, что он видит меня. Не просто смотрит на меня, а видит. Он не сказал ни слова. Просто сидел там, и я не знала, что делать. Хотелось что-то сказать, поблагодарить за все, но язык не слушался. Я боялась разрушить это мгновение, боялась, что если заговорю, он снова станет тем чужим, холодным Тамиром, который не видит во мне ничего, кроме проблемы. Я просто лежала и смотрела на него. Тишина между нами была такой густой, что я почти слышала, как она хрустит. Он подвинулся, наклонился ко мне и сказал тихо, но твёрдо: "Спи." Просто одно слово, но оно прозвучало, как приказ, и я подчинилась. Закрыла глаза и снова свернулась калачиком, чувствуя его взгляд на себе.

Я слышала, как он встал, как его шаги заглушили тишину квартиры, но я знала, что он не ушёл. Знала, что он останется, чтобы следить за мной, чтобы убедиться, что я в порядке, даже если он никогда не скажет этого вслух.

Эти первые месяцы были самым странным временем в моей жизни. Время, когда я училась жить заново, училась понимать, что значит быть под защитой человека, который сам словно ищет, от чего ему нужно защищаться. Монгол не был моим другом, не был моим героем, но он был тем, кто дал мне новую жизнь, и я не знала, как благодарить его за это. А может, он и не ждал благодарности.

И потом, когда Ашер снова появился, когда они вместе сидели и что-то обсуждали, я слышала, как он шептал Монголу, что девчонка делает его слабым. Он не знал, что я слышу. Не знал, что каждое его слово впивалось в мою грудь, как нож. "Она тебя уничтожит, Тамир, ты это понимаешь?" — сказал Ашар, и его голос был полон беспокойства и…неприязни. Ко мне.

Я слышала, как Тамир выдохнул, и эта тишина после его выдоха была ещё громче, чем любые слова. "Не лезь. Она – моя забота. Тебя не касается," — сказал он, и я почувствовала, как от радости зашлось сердце. «Она – моя забота». Это намного больше, чем я от него ожидала. И в тот момент я поняла, что он борется не только с собой, но и с теми, кто пытался заставить его измениться, отказаться от меня.

Эти первые месяцы я боялась того, что однажды он уйдёт и не вернётся. Но каждый раз, когда он возвращался, каждый раз, когда его тень пересекала порог квартиры, я замирала от счастья. Он стал причиной моей радости. И я полюбила его. Не быстро, нет. Он вошел в мое сердце медленно. Но останется там навечно. Даже когда я умру я буду любить его.

Тамир никогда не говорил мне, зачем привёз меня. Никогда не объяснял, почему не оставил на улице, как других. Но я чувствовала, что это не было просто капризом. Это было чем-то большим. Это было чем-то, что он сам не мог объяснить, но что заставляло его оставаться рядом. И этого хватало. Мне хватало. Пока.

Глава 13

Монгол не обсуждал это со мной. Просто однажды утром сказал, холодным, твёрдым голосом: "Собирайся. Ты пойдёшь в школу." Это прозвучало, как приказ. Он купил мне целый ворох вещей. Красивых, дорогих. Не все было по размеру, но мне нравилось. Я была в восторге. Ведь это ОН выбирал их для меня.

Я помню, как он стоял в дверях, глядя своими ледяными черными глазами, и я не могла понять, что мне делать. Школа... Это место всегда было чем-то чужим для меня, далёким, недосягаемым. Как будто там находились другие люди, у которых было право на нормальную жизнь, на друзей, на мечты. Но не у меня. Я дрожала, натягивая одежду. Великолепную одежду, модную. Джинсы, свитер с пайетками, накинула рюкзак на плечо. Дорогой, брендовый. Дрожала, потому что не знала, что меня ждёт. Потому что боялась, что там будут смеяться, указывать пальцем, как это делали всегда. Я чувствовала, как руки трясутся, когда застёгивала красивую дутую куртку, и всё время думала: а зачем? Почему он делает это? Почему я вдруг должна стать частью этого мира, от которого меня всю жизнь держали на расстоянии?

Он отвёз меня туда, и пока мы ехали, не сказал ни слова. Его лицо было каменным, непроницаемым, как всегда. Он смотрел на дорогу, держа руль крепко, как будто от этого зависела его жизнь. Он не смотрел на меня, но в этом молчании было что-то такое, что помогло мне успокоиться, собраться с мыслями. Как будто его холодное спокойствие передавалось мне, давая понять, что это всего лишь очередная часть моей жизни, которую надо пережить. Я знала, что для него это важно, что он не просто так решил отправить меня туда. И я решила, что сделаю это. Ради него. Когда машина остановилась у школьных ворот, сердце бешено заколотилось. Я смотрела на здание, на толпу детей, которые спешили внутрь, смеясь, разговаривая, как будто для них это был обычный день. Для меня это был ад. Но я не смела сказать ему об этом. Не смела попросить отвезти меня обратно. Я не хотела быть слабой. Не хотела, чтобы он увидел, что я боюсь. Поэтому я просто вышла из машины, прижала лямки рюкзака к груди и попыталась не дрожать.

Он остался сидеть в там, и я была уверена, что это прощание. Что как только я войду в школу, он уедет и забудет обо мне. Может он нарочно привез меня туда…Потом придут соцработники и заберут меня в интернат. Я знала, что ему не нужна эта забота, не нужны эти лишние проблемы. Он никогда не показывал, что ему есть дело до меня. Но его слова всё ещё звенели в голове: "Ты пойдёшь в школу." Как приказ, который я не могла ослушаться.

Сделала шаг к воротам, чувствуя, как ноги становятся ватными. Я боялась каждого шороха, потому что не знала, что ждёт меня там, внутри. Будут ли на меня смотреть? Будут ли смеяться? И в этот момент я поняла, что боюсь не их, а себя. Своей слабости, своей беспомощности.

Когда я прошла через двери школы, всё внутри меня кричало: "Вернись! Убеги!" Но я не могла. Я знала, что он ждёт, что я сделаю именно это. И поэтому я осталась. Я сильная. Я достойна быть рядом с ним. И если он привез меня сюда и оставит – то значит это моя судьба. Я вырасту и снова его найду. Упрямая и сильная. Не ничтожество.

Первый день был невыносимо долгим. Я сидела за партой, словно затравленный зверёк, стараясь не привлекать внимания, не смотреть в глаза другим детям. Я чувствовала, как на меня смотрят, как шепчутся за спиной. Но это было не самое страшное. Самое страшное началось позже, когда я встретила её — учительницу, которая решила, что я её новая мишень. Её звали Елена Владимировна. Красивая, строгая, всегда идеально одетая. Сначала она просто смотрела на меня с подозрением, будто я какая-то ошибка в этом классе, что-то неправильное. Потом начала замечания, колкие фразы, которые заставляли меня сжиматься в кресле. "Что ты вырядилась Стрельцова? Перед кем выделываешься? Может, тебе стоит научиться прилично одеваться?" Она говорила это так громко, что все смеялись. Каждый её комментарий был как плевок в лицо, каждый её взгляд — как нож в спину. Я сидела, стискивая зубы, стараясь не показать, что меня это задевает. Но внутри меня всё горело. Она видела, что я молчу, и это раззадоривало её ещё больше. Елена Владимировна любила чувствовать власть. Она находила слабые места и давила на них. Вскоре её придирки стали жестче. "Стрельцова, почему ты молчишь? Думаешь, что лучше всех? Думаешь, что можешь сидеть и ничего не делать?" И я молчала, потому что не знала, как ответить. Не умела защищаться, когда на меня так нападали.