Проклятие сумерек - Ленский Владимир. Страница 54

Она дернула углом рта.

– С тех пор, как Гайфье узнал, что он – не мой сын, он как-то переменился… Не находишь, Эмери?

– О настроениях Гайфье лучше спрашивать моего брата – они, кажется, подружились. Впрочем, в этом возрасте дети всегда начинают по-новому оценивать своих родителей, – попытался утешить ее Эмери. – И родные, и неродные.

Уида сверкнула глазами.

– По-моему, я всегда относилась к нему как к родному!

– То есть пренебрегала им так же легко, как и Эскивой, – добавил Эмери.

– Кажется, ты меня осуждаешь? У эльфиек вообще не развит материнский инстинкт, если ты об этом.

– Он развит даже у черепашек, – буркнул Эмери.

– Все, это были твои последние слова, – фыркнула Уида. – Спокойной ночи.

Эмери зашипел на нее сквозь зубы и выскочил из комнаты. Захлопывая дверь, он слышал, как Уида тихонько смеется.

Глава восемнадцатая

СМЕРТЬ НА ТЕМНОЙ УЛИЦЕ

Ренье вновь бродил по темному саду с застывшими в воздухе листьями. Пиндара нигде не было; хлопья пепла сгущались над головой, липли к стволам деревьев. Ренье не искал выхода из этого сада, потому что никакого выхода здесь не было и быть не могло, и он знал об этом. Он просто брел без всякой цели, попавший в ловушку, одинокий человек, ворошил ногами листья и хвою. Обнаженные стволы были изрезаны тысячами шершавых морщин.

Сон казался таким реальным, что Ренье никак не мог очнуться, хотя его уже несколько минут трясли за плечо и настойчиво повторяли:

– Господин Ренье! Да что с вами? Вы живы? Господин Ренье!

Ренье застонал – во сне это было мучительно – и наконец попытался разлепить веки.

Его лицо было мокрым от слез и пота, волосы слиплись.

Прямо над ним нависал Талиессин – такой, каким Ренье помнил его в годы юности, без шрамов на лице, с тревожными, чуть раскосыми глазами.

– Талиессин? – пробормотал Ренье. – Что вы здесь делаете, ваше высочество?

– Это я, Гайфье, – раздался мальчишеский голос.

– Проклятье. – Ренье сел, вытер лицо краем покрывала. – Что здесь происходит?

Сын Талиессина посмотрел на него с неприязнью, и Ренье ощутил себя старым.

– Я заглянул к вам, чтобы попросить кое о чем, а вы спали, – объяснил мальчик. – Подать вам умыться?

– Сделайте одолжение.

Гайфье притащил наполовину пустой кувшин с водой. Ренье взял кувшин и выпил остаток воды.

– Спасибо. – Он вздохнул. – Вам снятся сны с продолжением?

– Ну… не знаю. – Гайфье замялся. Судя по его виду, ему вообще редко снились сны. – Наверное.

– В последнее время такие сны стали сильно меня донимать, – пояснил Ренье. Постепенно он приходил в себя. – У вас была ко мне какая-то просьба?

– Просто хотел прогуляться с вами вечером по городу, – объяснил сын регента.

– Потянуло пройтись по кабакам? – Ренье прищурился. – Ваш отец тоже не упускал такой возможности. Вам как – с дракой или без?

– Как получится, – ответил Гайфье. – Будьте естественны. Я хочу наблюдать ночной город в его обычном состоянии.

– Извращенное желание, но, учитывая ваше происхождение, вполне понятное. Я зайду за вами за час до полуночи. Пиндара с собой не берем. В последнее время он стал чересчур вездесущим, не находите? Да и история с призраком его подкосила.

– Буду ждать, – сказал Гайфье и вышел.

Ренье вздохнул, пригладил волосы. Оглядел свою холостяцкую берлогу. К счастью, почти никаких примет того, что здесь живут, в комнате не имелось. Разве что смятая постель. Ренье немного времени здесь проводил, так что ни дорогих сердцу безделушек, привезенных из родного имения, ни даров любви, ни каких-либо украшений в комнате не имелось. Ничего, что позволило бы судить о внутреннем мире самого Ренье.

Все его вещи хранились в большом сундуке, поверх которого и была разложена постель. Удобно, аскетично, герметично.

И с чего это Гайфье захотелось прогуляться по злачным местам ночной столицы? Обычное юношеское любопытство? В принципе, пора бы. Ознакомление с пороком в его самых неприглядных формах входит в программу воспитания молодого дворянина. И если уж выбирать наставника в этом деле, то лучше Ренье и впрямь никого не сыщешь.

Ренье по-стариковски крякнул, сам себе напоминая дядюшку Адобекка, и начал приводить себя в порядок.

Ближе к полуночи он уже полностью утратил встрепанность и смятенность. Был отменно причесан, аккуратно одет, даже строг.

Гайфье ждал его с нетерпением.

– Я уж думал, вы не придете! – выпалил мальчик.

Ренье посмотрел на него чуть свысока.

– С чего это вы взяли? Я всегда выполняю обещания. Даже если это мне в ущерб.

Мальчик подбросил на ладони упругий кошелек.

– Не в этот раз. Вы научите меня мошенничать при игре в кости?

– Я никогда не мошенничаю, мой господин. Потому и проигрываю так часто.

Они начали с небольшого кабачка неподалеку от дворцовой стены.

– Это заведение закрывается раньше других, – объяснил Ренье, – поэтому следует поспешить. Предлагаю для начала отведать здешних блинов. Здесь выпекают изумительные блины.

Он понизил голос и добавил:

– Я приводил сюда Эйле. Очень давно.

После этого признания все вокруг для Гайфье переменилось, все сделалось таинственным и милым: закопченные стены, ямочки на щеках хозяйки, политые маслом сладкие и толстые блины. Гайфье протянул руку и коснулся кончиками пальцев стены, возле которой сидел.

Его старший приятель грустно наблюдал за ним. Чувства мальчика были видны, как на ладони. Ренье и самому хотелось бы сейчас провести рукой по розовой щеке Эйле, увидеть, как она улыбается, услышать, как она взахлеб рассказывает ему что-то страшно важное…

– Она очень красиво ела, – сказал Ренье.

Мальчик медленно перевел на него взгляд.

– Я иногда скучаю по ней, – признался Ренье. Сегодня он не собирался щадить своего юного спутника. Коль скоро сын Талиессина захотел нахлебаться воспоминаний и впечатлений – Ренье охотно предоставит ему целую лохань.

На глазах Гайфье блеснули слезы.

– Представьте себе, господин Ренье, все эти годы я даже не знал о ее существовании, но теперь тоже по ней скучаю…

Ренье улыбнулся, не разжимая губ.

– Вы доели блины? Идемте. Хозяйке пора на покой, а нас с вами ждут кабаки, которые открыты всю ночь. Правда, общество там собирается далеко не такое изысканное.

Они нырнули в арку ворот третьей стены, затем – четвертой и очутились на городской окраине. На здешних улицах было куда более людно, нежели в центре города. Днем разница между кварталами не слишком бросалась в глаза: дома окраины, хоть и менее богатые, все же были довольно чистыми и аккуратными. Но ночью различие в имущественном положении жителей центра и окраины делалось куда более очевидным. За четвертой стеной почти не зажигали фонарей. Только на углах кое-как коптили лампы на столбах, заправленные самым дурным маслом. Стекла их были мутными, облепленными мухами и комками грязи.

Основным источником света служили здесь не фонари, а раскрытые двери кабачков, откуда доносились голоса и звон посуды.

– Нам сюда, – вежливо пригласил Ренье.

Гайфье остановился посреди улицы, глядя на мостовую у себя под ногами.

– Здесь она умерла? – спросил он.

Ренье замер.

На миг ему показалось, что он спит и сон переносит его обратно в безрадостный сад: дурная бесконечность мелькающих перед глазами голых деревьев, и ничего больше. Затем, как будто в прозрачном яйце, предстали три фигуры: Эйле, истекающая кровью, юный Талиессин и Радихена с застывшим, непонимающим взглядом.

– Я так давно ее не видел, – услышал Ренье свой голос, звучавший как будто издалека.

Мертвый сад показывал ему образ Эйле так отчетливо, словно Ренье узрел перед собой картину, вышитую самыми яркими шелковыми нитками.

– Здесь она умерла? – шепотом повторил Гайфье.

– Уйдем отсюда, – быстро проговорил его друг. – Скорее!

Ренье схватил мальчика за руку и потащил прочь. Они почти бежали. И лишь когда они завернули за угол, Ренье остановился, тяжело переводя дыхание и держась за бок.