Проклятие сумерек - Ленский Владимир. Страница 8

Хозяин глядел на эту картину вытаращенными глазами. Подбородок у него дергался, дергались и пальцы, которыми он постоянно проводил по щекам и волосам.

– Почему она вышла из кабачка? – спросил его капитан странно спокойным тоном. – Ее кто-то вызвал наружу?

Хозяин «Мышей и карликов» перевел на него взор и немного помолчал, прежде чем ответить. Кажется, до него не сразу дошел смысл вопроса.

– Она хотела подышать минутку свежим воздухом, – наконец выговорил он. – Один клиент, очень пьяный, сильно ей досаждал… Я же говорил.

Тут он услышал шаги и резко повернулся на звук.

– Да вот он! – тонко вскрикнул хозяин, указывая на Ренье пальцем. – Он! Это из-за него! Из-за него! Он! Он!

И, обхватив себя за плечи руками, разрыдался. Ренье посмотрел на Аламеду, потом перевел глаза на капитана.

– Я ей не нравился, – сказал Ренье грустно. – Ужасно не нравился. Она всегда воротила нос. М-да.

Капитан молчал. Эмери подошел ближе, выжидая удобного момента уйти и увести Ренье. Ему ничего так не хотелось, как вернуться домой и лечь в постель.

– Там был… какой-то верзила, – вспоминал Ренье. Капитан внимательно слушал его. – Стоял в дверном проеме и смотрел на людей, а внутрь не входил. И почему-то его никто не видел. Кажется. Только я.

– Вы были уже нетрезвы, когда видели его? – идеально вежливо осведомился капитан.

– Это точно… – не стал отрицать Ренье. Он ощупал шишку над бровью и поморщился. – Но верзила – был. Очень странный. В косматом плаще, понимаете? Глаза – нехорошие. Постоял и ушел.

– И все? – спросил капитан.

Ренье кивнул.

– Странно, – сказал капитан.

Как обычно, расплатой за братскую заботу стал утренний разговор. В такие минуты Ренье ненавидел брата. Кричал на него:

– Лучше бы ты оставил меня в покое!

– Тебя могли покалечить, – спокойно отвечал Эмери.

– Вот и хорошо!

Эмери поглядывал на него, прикидывая: стоит ли рассказывать подробности. И все так же молча налил ему целую кружку вина. Хорошего вина, дорогого. Не чета трактирному.

Ренье, похоже, не оценил контраста. Быстро проглотил и прояснился лицом.

– А хочешь, расскажу тебе правду, почему я так живу? – спросил Ренье.

Эмери неопределенно махнул рукой, что было расценено как согласие.

– Видишь ли, Эмери, – начал Ренье, – я всегда считал, что мы, дворяне, изначально готовим себя к служению, даже, может быть, к жертве во имя королевской семьи. Понимаешь? Нам это внушали с самого детства. И когда настала пора, я свое служение исполнил. Я – выработанный материал. Королеве понадобился молодой любовник – всего на неделю. Для того, чтобы оправдать свое хорошее настроение и успешнее скрыть от герцога Вейенто то обстоятельство, что принц Талиессин жив-здоров. Всего на неделю! И ради этой недели, ради того, чтобы ее величество могла вволю поморочить своего кузена, я согласился выставить себя на посмешище. Впрочем, быть посмешищем нетрудно и даже не зазорно. Тем более на такой короткий срок. Но если бы одно только это! Королева – эльфийка. Ты знаешь, что такое – любить эльфийку? И хорошо, что не знаешь… Потому что это конец. То, после чего ничего уже быть не должно. Только смерть.

Он помолчал немного, налил себе еще вина, отпил, на сей раз медленно, наслаждаясь вкусом.

Эмери молчал. Ожидал продолжения. Смотрел на брата внимательно, со спокойным сочувствием.

Ренье произнес:

– Мое служение началось и закончилось, когда мне было двадцать лет. Все! Больше я ни на что не годен. Я пережил свой звездный час. Фью!

Он свистнул, показывая, как развеялась его жизнь. Вышло убедительно.

– Ты не открыл ничего такого, чего не говорил прежде, – заметил Эмери.

– Ну и что? – Ренье пожал плечами. – Ничего нового ведь и не произошло.

Он осекся, беззвучно пошевелил губами, и вдруг ужас проступил на его лице.

– Что? – спросил Эмери. – Что с тобой?

– Ничего нового? Но ведь вчера убили женщину, – медленно проговорил Ренье. – Да? Мне не почудилось? Мертвая женщина в переулке. Да?

– После вчерашнего ты еще что-то припоминаешь, – вздохнул Эмери. После драки все тело у него ломило, и вздох дался ему не без труда. – Да, ее убили. Тебя, кстати, не подозревают только потому, что в это самое время ты напивался на глазах у десятка свидетелей.

– А еще говорят, будто в пьянстве нет никакого толка.

– Хуже натужного юмора только фальшивая музыка, – заметил Эмери.

– Я видел его, – сказал Ренье. – Урода в лохматом плаще.

– Никто, кроме тебя, его не видел, – возразил Эмери.

– Значит, он почти невидимый, – рассердился Ренье. – Я пока не сумасшедший.

– Видения являются не только сумасшедшим. Но видения не могут убивать.

– Значит, он не был видением.

– Брат, ты должен прекратить пьянствовать.

– Я только что объяснил тебе, почему это со мной происходит. Одними разговорами тут не поможешь.

– Кажется, у тебя был случай заметить, что я действую не только разговорами, – сказал Эмери.

Ренье через силу засмеялся:

– Спасибо, братец. Я не такая неблагодарная скотина, чтобы не оценить твою помощь. Наверное, мне все еще хочется жить, а без тебя мне конец.

Он поднялся.

– Ты куда? – всполошился Эмери.

– К себе. Хватит уж обременять тебя моей персоной.

– Ты можешь остаться, сколько захочешь.

– Знаю, но не хочу. У меня ведь есть собственные апартаменты во дворце. Забыл? Я даже имею придворную должность. Камер-… что-то. Камер-фуражир, кажется.

И ушел.

Подчас Эмери бесился от собственного бессилия. Ренье как будто нарочно отказывался понимать Эмери. И с каждым годом разрыв становился все глубже.

Глава третья

БАЛЬЯН

– Все-таки странный он какой-то.

Фраза прозвучала, едва молодой человек отошел на достаточное расстояние, чтобы не услышать ее.

Прозвучала она из уст старшего мастера Исгерина, самого уважаемого человека в горном поселке. Исгерин попал в герцогство Вейенто, кажется, тысячу лет назад. Давным-давно он отработал свой контракт и теперь обзавелся всем тем, о чем только мог мечтать горняк: собственным домом и недурным содержанием, которое ему выплачивал из своей казны лично сам герцог. Исгерин мог бы не работать, но недавно он женился и теперь помогал своей подруге сокращать срок ее контракта. При умении, навыках и льготах Исгерина вдвоем они управятся лет за семь.

Для прочих обитателей горняцкого поселка Исгерин оставался примером. Образцом того, что мечта достижима. Любое его высказывание принималось остальными едва ли не как откровение. Спорить с Исгерином означало спорить с Удачей, а делать этого ни в коем случае не следовало. Хоть северяне, жители герцогства, и презирали суеверных южан за их невежество (несомненно, проистекающее от убогости крестьянского быта), сами они вовсе не были полностью свободны от веры в приметы и предзнаменования, добрые и злые, и ни за что не согласились бы прикоснуться к бороде гномки, ступить в чужой след, работать молотком, у которого трижды ломалась рукоятка, или перечить Исгерину.

Да и что ему перечить, коль скоро он совершенно прав! Парень, что побывал в поселке, запасся провизией и ушел обратно, в горы, где у него имеется какая-то убогая хижина, – он ведь действительно странный. Нет нужды говорить, что речь идет о сыне самого герцога Вейенто, о Бальяне. Ведь Бальян – бастард и вряд ли когда-нибудь унаследует герцогство после своего отца.

Герцог Вейенто прожил много лет с матерью Бальяна – Эмеше, дочкой мелкопоместного дворянина. Эмеше не просто обожала своего знатного возлюбленного. Она обладала куда более знатным качеством: она ни на что не претендовала. Никогда даже намеком не показывала герцогу, что рассчитывает… не сейчас, конечно, а когда-нибудь, в будущем… что очень надеется на то, что он все-таки женится на ней и объявит ее герцогиней.