Пророчество Двух Лун - Ленский Владимир. Страница 92

— Это ваш пленник? — переспросил принц. — Почему?

— Потому что некогда он принадлежал мне, — сказал Адобекк.

— В каком смысле — «принадлежал»? — не понял принц.

— В самом прямом. Был моим крепостным человеком… Вас устраивает такое объяснение?

— Не вполне, но пусть будет такое. Лучше, чем никакого, — сказал Талиессин.

— Я следил за вами, — сообщил Адобекк.

Талиессин хмыкнул:

— А я-то воображал, будто вы — старая развалина!

— Я и есть старая развалина, — возразил Адобекк, — но это не значит, что я ни на что больше не гожусь. Когда Вейенто отбыл с герцогиней, всей своей свитой и бородавчатой карлицей, которая все время высовывалась из повозки, хотя ей велели сидеть тихо, я понял, что вы начали разбираться с пленниками. Вполне понятное желание, за которое никто вас не осуждает.

— Между прочим, Вейенто сам захотел взять с собой гномку, — заметил принц, поднимаясь на ноги и посматривая на Радихену. — Я ему предлагал освободить любого из троих, по собственному усмотрению. Довольно странное решение принял наш герцог, вы не находите? Взять уродину вместо красотки.

— Отнюдь. Напротив, было бы весьма смешно, если бы он выбрал Аббану, — заметил старый вельможа.

— Да, это было бы жутко смешно, — задумчиво повторил принц. — Чрезвычайно смешно… Впрочем, я отдал бы ему даже эту змею Аббану. Я ведь обещал уважить его выбор. Нельзя же нарушать обещание, данное близкому родственнику, не так ли?

— И бедному Вейенто пришлось бы избавляться от нее по пути в герцогство, — заключил королевский конюший. — Он не хуже вас знает, как опасно держать при себе подобную особу. В следующий раз она подслушает супружескую ссору и решит облагодетельствовать своего герцога, избавив его от жены… А это вызовет неизбежные осложнения с герцогом Ларра, поскольку герцог Ларра, как бы он ни относился к мачехе, обязан будет вступиться за сестру…

— Вы знаете, господин Адобекк, — произнес принц, — я с удовольствием побеседовал бы с вами о герцоге Ларра… Но не сейчас. Вы немного уклонились от темы.

— Да? — Адобекк отчетливо зашамкал губами. Так отчетливо, что Талиессину подумалось: уж не притворяется ли он?

— А о чем я говорил? — осведомился Адобекк в конце концов.

— О том, что следили за мной.

— А! Ну да, разумеется. Разумеется, я за вами следил. После отъезда герцога — особенно. Потому что в вашем поведении, мой господин, я заметил признаки решимости во что бы то ни стало отыскать моего пленника и разделаться с ним. Тайно, как и предполагалось в самом начале.

Он покашлял и вдруг хихикнул, как будто готовясь сообщить нечто забавное.

— Я приказал приковать его к стене и убрать охрану от двери, — продолжал Адобекк. — Это должно было затруднить ему бегство, а вам — поиски.

— Но я его нашел, — заметил Талиессин.

— Это уже не имеет значения, поскольку я нашел вас обоих, — резонно возразил Адобекк.

— К делу, — потребовал принц.

— К какому делу? — удивился Адобекк. — Он по-прежнему мой, и я совершенно не хочу, чтобы вы его убивали. Более того, я сейчас прикажу, чтобы его расковали…

— Ключ был здесь, у входа, — сказал Талиессин. И вынул из своего кошеля небольшой ключик. — Снимайте с него цепи сами, если вам охота.

— Охота, охота… — проворчал Адобекк. И, поманив Талиессина пальцем, шепнул ему в ухо: — Вы думаете, что вы один любили Эйле?

Талиессин сильно вздрогнул всем телом и быстро вышел из камеры.

Адобекк встал, подобрал упавший на пол ключ, приблизился к пленнику. Кряхтя, начал возиться с замком.

— Поедешь со мной, — сказал он наконец. — Я оставляю столицу. Времена переменились, моя служба закончена.

Цепь упала. Радихена схватился за освобожденную руку, принялся сильно растирать запястье. Адобекк медленно заковылял к выходу. На пороге он обернулся:

— Не забудь забрать отсюда стул, деревенщина. Я не хочу, чтобы мои вещи валялись по казематам. Это может меня скомпрометировать. Тебе знакомо такое слово?

Эмери споткнулся о человека, спавшего прямо на пороге кухни. Дядина стряпуха Домнола величественно крошила овощи для салата. Все ее поведение демонстрировало полное равнодушие к странному явлению в ее царстве.

— Что это? — вопросил Эмери.

Стряпуха чуть повернула голову и одарила Эмери кислой улыбкой.

— Вы о чем, молодой господин?

— Об этом странном предмете.

— Понятия не имею, — заявила Домнола, снова отворачиваясь к своей работе. — Ваш дядя сказал, что это существо может находиться в доме и делать все, что ему заблагорассудится, за исключением краж и убийства. Самоубийство оговорено не было, — добавила она мрачно.

— Не вижу, как подобная забывчивость может нам помочь, — заметил Эмери. — Кто он?

— Грязный бродяга, — отрезала стряпуха. — Ваш дядя притащил его в дом — да простится мне подобный тон в разговоре о моем добром господине! — и объявил, что я обязана его кормить и не должна гонять.

Она вдруг всхлипнула. Эмери удивился: обычно суровая Домнола была весьма скупа на проявления чувств.

— Господин Адобекк уезжает, — пояснила она. — Уезжает из столицы. Говорит, мол, времена переменились. Желает на покой.

— Рано или поздно такое должно было случиться, — сказал Эмери. Однако он был ошеломлен услышанным.

Меньше всего он ожидал от дяди подобной выходки. Оставить двор? Прекратить интриговать? Отказаться от великолепных дворцовых праздников? Конечно, сейчас тяжелое время, столица погружена в траур — да и положение наследника с каждым днем становится все более двусмысленным. Но рано или поздно беспокойство уляжется, и в столице вновь начнутся фейерверки, торжества, любовные приключения и изящные забавы. Эмери не мог поверить в то, что дядя Адобекк способен добровольно отказаться от всего этого.

— Уезжает в имение, — повторила стряпуха. — Нас оставляет. Меня и Фоллона. Чтобы мы служили вам.

— Ясно, — сказал Эмери. — Мы с братом жуткие люди. Есть о чем проливать слезы. Можете горевать и дальше, добрая хозяйка. Вас ждет ужасная участь.

Домнола поморгала, осознавая услышанное. Потом махнула рукой, словно отказываясь от всякой борьбы:

— Вы понимаете, что я имею в виду, молодой господин, и вам не пронять меня злыми шуточками… Мне нашего хозяина жаль, вот и все. А это чудище он с собой забирает.

Она с досадой плюнула в сторону спящего.

Эмери наклонился, рассматривая незнакомца, а после вскрикнул:

— Не тот ли это рыжий, с крашеными волосами? Где его дядя отыскал и почему привел к себе в дом?

Рыжий, с крашеными волосами, спал и даже не пошевелился: впервые за долгое время он смог уснуть спокойно, не чувствуя сквозь забытье боли в прикованной руке.

А Эмери выпрямился, покачал головой:

— Что еще затевает Адобекк?

— Не нашего с вами ума это дело, — заговорщически произнесла стряпуха. И, оставив овощи, сняла с полки кусок ветчины. — Возьмите, отнесите брату. Я для вас обоих приготовила. Несите же, пока господин Адобекк не вернулся и не забрал для своего урода.

— Спасибо тебе, Домнола, — поблагодарил Эмери. — Хоть для того, чтоб дядиному уроду не досталось, — назло съем!

С ветчиной под мышкой он начал подниматься по лестнице.

Ренье уже поправлялся: затягивалась рана, полученная на турнире, и, к удивлению молодого человека, уже не так саднило сердце при воспоминании об эльфийской королеве.

— Может быть, я бессердечный? — говорил Ренье брату, испытывая нечто вроде раскаяния. — Почему я до сих пор могу есть, пить, даже о женщинах думать опять начал?

— Потому что ты живой, — отвечал Эмери. — Потому что она для тебя стала чудесным воспоминанием. Как Эйле.

— Смерть Эйле изменила Талиессина почти до неузнаваемости, — возразил Ренье. — А ее смерть меня как будто почти и не задела…

— А тебе бы предпочтительнее прозябать остаток дней твоих с незаживающей раной в душе? — осведомился Эмери.