Странники между мирами - Ленский Владимир. Страница 104

— Ну что же ты? — с вызовом спросила она. Двинула плечами, распущенный корсаж окончательно разошелся, тонкая полотняная рубаха сползла с круглого плеча. — Растерялся? Не любишь женщин?

— Люблю... — Эмери бегло чмокнул ее в губы.

Уида оскорбилась:

— Неужели я действительно не кажусь тебе привлекательной?

Эмери пожал плечами. Втайне он торжествовал.

— В любом случае, — сказал он наконец, — моему человеку ты нравишься гораздо больше, чем мне. Но он лошадник — что с него взять.

Уида тихо зашипела сквозь зубы и замахнулась, чтобы ударить Эмери по лицу. Он перехватил ее руку.

— Будет тебе сердиться, — примирительно проговорил он. — Но ведь согласись: зачем-то ты морочила ему голову целый день на ярмарке.

— Это он меня морочил, — сказала она. — Пристал и не отлеплялся.

— Только не уверяй, будто на самом деле хочешь меня, — попросил Эмери, выпуская ее руку.

Она потерла запястье и вдруг засмеялась.

— Нет, — молвила она, — пожалуй, не хочу. Но тебе удалось меня озадачить.

— Не так-то это было и трудно, — буркнул он.

Уида положила руки ему на плечи и улыбнулась так, словно заискивала, — хотя Эмери превосходно понимал, что это лицемерие.

— Эмери, — сказала она, — милый, любезный, хороший господин Эмери, я ненавижу всякие тайны. Потому и держусь подальше от своей родни. Они обожают тайны, все эти мои родственники. Особенно — отец. Ты уже встречал моего отца?

— Вряд ли я забыл бы о подобной встрече, — буркнул Эмери. — Особенно если ты на него похожа.

— Лучше не напоминай! — Уида забавно наморщила нос. — Мой отец похож на женщину.

— Поскольку ты похожа на мужчину, то, думаю, вы квиты, — заметил Эмери.

Уида сверкнула глазами: зеленые искры так и рассыпались, прожигая туман.

— Ненавижу приграничье, — сказала она.

— Тяжело, видать, тебе живется, Уида: столько всего есть на свете, что ты ненавидишь, — вздохнул Эмери.

Его начала утомлять эта женщина. Ею, пожалуй, даже Ренье не прельстился бы: ни один из двоих братьев не любил сложностей. А Уида как будто нарочно все усложняла и запутывала.

Она отошла от него и принялась бродить по тропинке, выписывая вычурные петли: то приподнималась на кончики пальцев и делала несколько танцевальных па, то переступала с пятки на носок, не сдвигаясь с места.

Эмери сказал Кустеру:

— Иди собирай хворост. Бедняжку мы закопаем в землю, но эту нечисть, которая зачем-то зарезала ни в чем не повинное животное, следует сжечь. Мне совершенно не хочется, чтобы он опять выскочил откуда-нибудь и попробовал укокошить меня в третий раз.

Кустер, все еще стоявший на коленях, поднял голову.

— А как это было в первый раз?

— Неважно. — Эмери вздохнул. По приезде в столицу нужно будет хорошенько расспросить об этом Ренье. Неприятная, должно быть, вышла тогда история.

Обремененный сбруей, Кустер встал. Положил свою ношу в экипаж и отправился в лес. Скоро из тумана донесся треск ломаемых сучьев.

Уида проводила его глазами.

— Эдак он до темноты провозится, — заметила она. — По веточке отламывает.

— Предлагаешь помочь ему? — осведомился Эмери.

Уида неопределенно пожала плечами.

— Нет, если тебе охота застрять здесь ночью.

— Во мраке костер горит ярче, — сказал Эмери. — Лично я не намерен портить руки. Я музыкант.

— Ну! — делано изумилась Уида. — То-то гляжу, человек попался деликатный.

— Я тебя не удерживаю, — напомнил Эмери. — Хочешь — уходи.

— Да нет, — отмахнулась Уида. — Не хочу. Мне интересно.

— Вот и ловушка для эльфийки, — пробормотал Эмери, обращаясь к самому себе, — Нужно сделать так, чтобы она сгорала от любопытства.

На тропинку вышел Кустер, обремененный жидкой связкой хвороста. Вид у него был печальный.

— Мы останемся здесь на несколько дней, — вздохнул Эмери. — Полагаю, на полмесяца, не меньше.

— Я не знаю, как они это делают! — жалобным тоном отозвался Кустер.

— Кто?

— Старухи, которые собирают хворост. У них вязанки пухлые, плотные, а у меня...

Он свалил сучья на землю.

— Почему они топорщатся во все стороны? — вопросил возница.

— Вероятно, потому, что ты не дровосек, — утешила его Уида. — Нужно знать особенное лягушачье слово.

Кустер посмотрел на нее мрачно, увидел, что она выглядит совершенно серьезно, и усомнился в своих подозрениях: возможно, Уида и не шутила. Но затем прежнее выражение омрачило чело Кустера.

— Знаю я вашу породу с лягушачьими словами, — проворчал он. — Ты издеваешься. Лучше бы помогла.

Уида искренне удивилась:

— Я?

Кустер подошел к ней поближе и зашептал на ухо:

— Я тебе заплачу. У меня денег припрятано. Мне господин давал... на то, на се... а я покупал дешевле. И разницу припрятал. Все тебе отдам, только помоги: я один в лесу боюсь.

Уида ответила, тоже на ухо:

— А вот я про тебя все расскажу — что тебе будет?

Кустер подумал немного и проговорил вслух, громко:

— А ничего мне не будет...

— Неинтересно... — Уида надула губы. — Я люблю, чтобы какая-нибудь жуть.

— Тебя вправду хотели повесить за конокрадство? — осведомился Кустер.

— Тебя тоже возбуждают разговоры о пытках и казнях? — вопросом на вопрос ответила Уида и рассмеялась. — Иди, работай!

Кустер, невнятно причитая, скрылся в тумане и скоро явился с большим бревном на плече.

— Вот видишь, как на человека действуют самые простые методы, — обратилась Уида к Эмери. — Два-три ласковых слова — и он уже трудится как вол.

Страх застрять в «проклятом приграничье», как называла это место Уида, подгонял Кустера лучше всяких угроз и посулов, и к ночи он натаскал целую гору сучьев и упавших деревец. Втроем они принялись сооружать костер.

— Никогда не думал, что сжечь тело — такая сложная задача, — признался Эмери.

— Жизнь всегда готова припасти для тебя открытие-другое, — отозвалась Уида. — Я тоже делаю это впервые.

Огонь занялся, и первые оранжевые языки, лизнув труп, неожиданно задымили и сделались фиолетовыми. Мгновение Эмери казалось, что пламя вот-вот погаснет, но нет: костер разгорелся с новой силой. Теперь в ночи пылал гигантский темно-лиловый шар, внутри которого корчилось и постепенно исчезало тело: оно все время было отчетливо различимо в самой середине костра — точно зародыш внутри яйца, черный, изломанный, угловатый скелет с поджатыми к животу ногами. Затем раздался оглушительный гром, словно лопнул, ударившись о землю, большой мех с водой, и тело разлетелось на множество крохотных частиц. Тотчас же пламя вновь сделалось оранжевым.

— Здесь кто-то есть, — сказала Уида, отстраняясь от Эмери. Только после этого он понял, что все это время они трое стояли, обнявшись: Уида в середине, положив руки на плечи обоим мужчинам.

Эмери оглянулся. Из мерцающего тумана на тропинку, в круг оранжевого света ступили четверо, и поначалу Эмери воспринимал их только сплошными тенями, сгустками темноты, имеющей человеческие очертания, — но то была успокаивающая, живая темнота, не мертвая, не пустая, но заполненная и теплая.

— Нет! — со стоном выговорила Уида и запустила пальцы себе в волосы. — Отец!..

— Здравствуй, беспутная дочь! — закричал рослый человек в длинном плаще с капюшоном и бросился к ней навстречу. Уида подхватила юбки и помчалась прочь, и они обежали вокруг костра раза два, прежде чем второй человек, тоже в плаще, не подставил Уиде ногу, так что она растянулась во весь рост на земле.

— Ай! — завопила Уида, цепляясь за корни дерева, пересекающие тропинку, точно торопливо ползущие куда-то змеи. — Ай! Помогите! Эмери!

Тот, кого она назвала своим отцом, наклонился над лежащей женщиной и ухватил ее за талию.

— Вставай, Уида, ты попалась! — объявил он с торжеством.

Она несколько раз дернулась, но в конце концов встала. Он откинул капюшон и поцеловал ее в лоб.

Теперь Эмери мог оценить, насколько права была Уида, когда говорила о внешности своих родственников. Отец ее действительно немного напоминал женщину — особенно если искать этого сходства: тонкий в кости, с изящными чертами, длинными волосами. Но повадка у него была опасная, совсем не женственная: он держался как человек, привыкший жить среди постоянной опасности.