Заговор (СИ) - Старый Денис. Страница 12

В дверь постучали.

— Ну вот, скорее всего, сейчас меня будут дергать, — предположил я и оказался прав.

Прибыл фельдъегерь от Петра Алексеевича Палена. Письмо, которое он принес, содержало немало текста. Но, сколько я ни читал, пусть таких слов там написано не было, но мне всюду мерещилась одна фраза: «честное губернаторское, я здесь не при чем». На самом деле в письме было следующее: «возмутительно… найдем виновных…». Между тем, была и всемилостивейшая просьба, по возможности, если у меня будет время прибыть во дворец, первым делом переговорить с Петром Алексеевичем Паниным. Такого тона я никак не ожидал от генерал-губернатора.

Сперва я подумал, что наиболее подходящая поговорка в данном ключе: на воре и шапка горит.

— Так, друзья, — обратился я к Карпу и Янушу, вставая с кресла и направляясь к выходу из кабинета. — Думаю, что скоро мне нужно будет отбыть во дворец. Сделайте такую охрану, чтобы никто и думать больше не смел о покушении. Усильте охрану дома и Екатерины Андреевны. Но охраняйте мою жену так, чтобы она меньше замечала опеку.

Еще через час к дому прибыло сразу полроты лейб-кирасир, которые должны были сопровождать меня во дворец. Такие почести и не каждому вельможи предоставят. Хотя… я же нынче и есть вельможа.

Две кареты, абсолютно одинаковые, между ними мои конные стрелки, два десятка, впереди и позади картежа скакали лейб-кирасиры. Я ощущал себя первым охраняемым лицом. Интересно, а такой уровень охраны, если сложить все составляющие и качество бойцов и представительство и кареты, был у кого-нибудь? Нет, не в истории, там примеры найдутся, в современном мне мире?

— Кто? Кто покусился? Почему? — император встречал меня прямо внизу Парадной лестницы Зимнего дворца.

— Ваше императорское величество, — я поклонился.

— Отвечайте мне, почему в вас стреляли тут, рядом с моим строящимся дворцом и недалеко от Зимнего? — тон монарха был требовательным. — Это меня хотели убить?

Складывалось ощущение, что император обвиняет меня в случившемся. Или он ищет виновника своих страхов?

— Не могу знать, ваше величество, но, уверен, тот, кому вы поручите, если сочтете нужным, расследование, обязательно узнают истину, — отвечал я.

— И все же какие ваши мысли? Кто? И зачем? — спрашивал император.

В это время я заметил жену государя и наследника. Они стояли наверху лестницы, были в халатах, видимо, Марию Федоровну и Александра Павловича только что подняли по требованию императора. Вообще-то сейчас около пяти часов ночи, отсюда и мое удивление, что император… а еще и наследник… Как бы они не посчитали меня виновным в их недосыпе.

— Почему стреляют возле моего дворца, когда я сплю? — уже не таким нервозным тоном спрашивал Павел Петрович.

Складывалось впечатление, что спрашивает он у самого себя. Похоже, что фобии государя обострились. Стреляли в меня, а попали, получается, в российского императора. Так что тот, кто хотел избавится от меня, частично цели своей добился, пусть она и косвенная. Стрелок ослабил власть русского государя, сделает ее еще чуть сумасбродной.

Павел Петрович сел на ступеньки Парадной лестницы. У стоявшего неподалеку лакея, вдруг, материализовалась в руках небольшая подушечка, но слуга не успел ее подложить под монаршее седалище.

— Меня хотят убить. Я это чувствую. Мне нагадали… Господи прости меня грешного! — император перекрестился.

— У вашего величества много верных слуг, готовых встать на защиту трона, — я сказал то, что должен был сказать.

Император не реагировал. Я стоял и возвышался над российским государем, физически, конечно. Но и такое положение было для меня некомфортным. Разве можно вообще говорить о комфорте, когда видишь своего императора в таком жалком состоянии? И я еще снисходителен к этому человеку, так как понимаю, воспринимаю его больным, которого просто нужно лечить. Вот только этого лечения в современном мне мире никто дать не сможет, только навредить, а я сам в психиатрии чуть больше, чем ноль.

Вдруг, Павел встрепенулся, на его щеках вновь появился румянец, который в контексте происходящего никак нельзя было назвать «здоровым». Государь выпрямился, задрал свой курносый нос кверху.

— Я поручу охрану вас, мой обер-гофмаршал, гвардейцам из своего гатчинского полка. Они не предадут и защитят, — сказал монарх.

Я поклонился, смиренно принимая такую заботу. По мне, так они больше мешать будут, болтаться под ногами. Но разве можно было отказываться? Бедный Павел… а ведь уже завтра у тебя окажутся четыре письма английского посла Уитворта. И пусть одно из них подделка, но, уверен, она будет качественная. Если есть лекала, образец почерка, печати, то есть и человек, который это все подделает. Уже прямо сейчас он должен работать с бумагой и чернилами.

Перед отбытием во дворец я составил текст письма. Что мне точно досталось от реципиента, так умение подражать стилю рукописей. С этого и начался мой путь в этом мире, когда я излагал чужие мысли так, чтобы Алексей Борисович Куракин, читая письма, думал, что у него провал в памяти и на самом деле это он и написал.

Главное изменение к тому, что еще ранее я хотел написать от имени английского посла, было то, что в письме найдется и упоминание о баронессе фон Хехель. Уитворт, якобы, будет писать, что присланная в Париж агентесса австрийского канцлера Тугута уже приступила к своей работе и будет дискредитировать появившегося при дворе курносого коротышки франкофила Сперанского. Причем, что обязательно, упоминание будет, что действовать она будет через чувства и милосердие Анны Лопухиной, используя вовсю фаворитку. Уверен, что это взорвет внутри Павла Петровича очередную ядерную бомбу. Жаль, мне, действительно, жаль, что и я наношу свой неслабый удар по психике монарха. Но тут никуда не деться.

А еще мне неприятно получать клише франкофила. И пусть это утверждение можно поставить под сомнение тем, что я бил французов и, по сути, герой войны в Италии, сбросить навешанные ярлыки в будущем будет очень сложно.

Кроме того, я не хотел становиться истинным врагом Англии. Как ни крути, но это наш главный экономический партнер, а экономика очень важная вещь, особенно, когда я же и запускаю в России промышленную революцию. Стране необходим приток финансов, даже и специалистов. Но… Англия никуда не денется. Она потеряла немалую часть своего флота, одни из самых современных кораблей, Россия расширяет свое присутствие в Средиземном море. В Лондоне будут вынуждены покупать у нас и лес и пеньку, парусину… не удивлюсь, если еще и пушки попросят. А тогда что?..

— Ваше величество, я понимаю, что не вовремя, но у меня есть мысли, почему в том числе на меня покушались… — сказал я и стал ждать реакции императора.

— Ну же! — почти выкрикнул он, встал, и начал метаться взад-вперед у подножия лестницы.

— Вот ваше величество, — я извлек из обшлага камзола бумаги и протянул монарху. — Это проект увеличения цен на ряд товаров, которые Англия у нас покупает и от которых она не может отказаться. Вероятно кому-то стало известно, что я готовил такой доклад вашему величеству.

Павел Петрович вырвал у меня бумаги, стал их жадно листать.

— Зерно? — удивился монарх. — Вы предлагаете повысить цены на зерно для Англии в полтора раза?

— Ваше величество, в Англии сейчас большое количество беженцев из Ирландии, которая так же отдавала часть своего урожая в Англию. Кроме того, англичане формируют большую армию. Они боятся того, что Наполеон Бонапарт решиться на десант где-нибудь в Шотландии. Флот английский так же не безусловный хозяин морей, а французы контролируют уже немало голландских верфей. Так что армию нужно кормить, беженцев содержать, или просто убивать, делать запасы впрок, потому что много мужчин будут выведены из экономики страны, — подробно объяснял я Павлу свои предложения.

На самом деле, я сомневался, начинать ли войну, пусть и экономическую с Англией. Я не считаю, что у России есть постоянные враги, нет, у каждой страны, а Россия не исключение, есть временные неприятели. Заклеймить кого бы то ни было вечным недругом — это не профессионально. И англичанка пока не так, чтобы сильно гадила России, уж точно меньше, чем в иной истории она это делала позже. И Наполеон не друг России, он соперник. Но… Раз вышло так, что обстоятельства не оставляют мне шансов принимать более взвешенную политику, буду топить линкор под названием «Англия» всерьез.