Опрометчивость - Адлер Элизабет. Страница 16

Венни свернулась на кровати, покрытой мягким коричневым ковром, взывая о сне.

Книга, в которую пристально всматривалась Индия в последний час, соскользнула на пол, издав глухой звук, но девушка вряд ли это заметила. Все, что она видела – это выражения лица Дженни. Дженни, улыбающаяся ей, ее голубые глаза, искрящиеся весельем; Дженни, говорящая по телефону, пробегающая левой рукой по своим густым белокурым волосам – такой хорошо знакомый нервный жест; Дженни, надменно смотрящаяся в зеркало, когда она, застегнув бриллианты вокруг шеи, прильнула к огромному белому лисьему меху шубки, наброшенной на стройные плечи, готовясь к ежегодной церемонии присуждения «Оскара»; Дженни, нежная и смеющаяся, лежащая на кровати, в то время как три ее малышки вскарабкались на нее, прося рассказать очередную сказку; Дженни, высокомерно требующая только лучшие номера-люкс в гостинице, так как «я заслужила это, черт побери»; Дженни, затаившая дыхание и влюбленно смотрящая широко открытыми глазами на нового мужчину… Всегда новый мужчина, не было ни одного постоянного… Бедная Дженни.

Может быть, подумала Индия, если бы мой отец был жив, она обрела бы постоянное счастье вместо временного наслаждения. Дженни любила его, она сама говорила ей об этом. И он любил ее. Это не было, как с отцом Парис, внезапно вспыхнувшей страстью. Не было и как с отцом Венеции – забавным флиртом с очень корректным мужчиной гораздо старше ее, обладателем крупного английского наследственного титула и обширных унаследованных земель, кем Дженни восхищалась, предвкушая, как увлечет его в пучины сексуальности, о существовании которой он и не подозревал и против чего, конечно, не мог устоять. Индия так никогда и не узнала, была ли история с гондолой выдумкой Дженни для того, чтобы придать дополнительную пикантность истории, но, зная Дженни, она держала бы пари, что это – правда. Дженни не обманула бы только ради шутки, вспоминая, как этот приличный, но страстный англичанин обладал ею в дико раскачивающейся гондоле на темных каналах Венеции. Ей нравилось его усиливающееся возбуждение, охватившее его едва ли не в открытую. Секс не являлся тем единственным, чем наслаждалась Дженни, когда влюблялась, тем не менее это краткое ощущение могло быть и было для нее образцом жизни. Дженни Хавен любила добиваться физической близости – некоторые выражались на этот счет более грубо – но до сих пор Индия была уверена, что Дженни любила ее отца.

Улыбка задрожала на лице девушки, когда она вспомнила Дженнины россказни, связанные с отцами, которые выдавались девочкам понемногу, с течением лет приукрашивавшиеся все большими деталями и подробностями по мере того, как дети становились старше, до тех пор, пока истории эти не стали семейными легендами. История отца Парис была страстной, Венеции – смешной, а моя, подумала Индия, романтической. Дженни оказалась ранена любовью к человеку, который в плавучем доме в Кашмире, погруженный в теплоту ее нежных рук, наблюдал тихий, усыпанный звездами рассвет над озером Шринагар… и она назвала свою дочь Индией. В это время закончились съемки кинофильма, который они создавали вместе, а любовная история продолжалась. Они наметили пожениться после того, как наконец-то утряслись все хлопоты с его разводом, но вскоре он погиб, утонул на натурных съемках в Сингапуре. Кто же подстраивает все эти нелепые катастрофы, которые изменяют так много в судьбах людей? Как знать, может быть, их любовь спасла бы Дженни от преждевременной смерти?..

Возможно, именно поэтому она так долго держала меня поблизости от себя, размышляла Индия. Не потому ли меня одну посылала она в школы в Штатах вместо Европы? В самые лучшие, конечно, в соответствии с ее убеждением, что образование – дело первостепенной важности в жизни. Первая школа – мисс Портер в Нью-Йорке, потом – Вассар, и всегда в постоянном контакте с Дженни. Индия никогда не чувствовала отсутствие заботы или недостаток любви просто из-за того, что их разделяли несколько тысяч миль. Дженни всегда находилась рядом, на другом конце телефонного провода, или мгновенно прилетала на первом же самолете в случае крайней необходимости, как, например, операции по поводу аппендицита или сломанной при ходьбе на лыжах коленной чашечки. «О, я действительно любила тебя, Дженни, – ошеломленно подумала Индия, – я любила тебя как мать, я восхищалась тобой как блестящей киноактрисой, а когда я достаточно повзрослела, чтобы понимать, я полюбила в тебе женщину, которой ты была».

Но не всегда легко было быть дочерью Дженни, и Индия попеременно то наслаждалась ее славой, то скрывалась от нее, особенно когда ходила на свидания с мальчиками, или в художественной школе. С мальчиками потому, что каждый из них знал – или думал, что знал – подлинную историю пути Дженни к славе, хотя даже Индия не была уверена в ее истинности. Но, ощущая нервозность, она осознавала, что мальчики невольно сравнивали и делали выводы, что она могла быть похожа на свою мать. Действительно, Дженни убежала из своего родного городка в Северной Каролине после победы в конкурсе певцов и чечеточников в местном пивном зале. С пятьюдесятью призовыми долларами в кармане она вскочила в автобус и направилась на Запад, в манящий яркими огнями Голливуд; в свои тринадцать лет она выглядела семнадцатилетней, высокая, белокурая, сексуальная и наивная. Наивная до тех пор, пока она не сразила этот город окончательно. Легенда о том, что ее соблазнил известный в прежние времена кинорежиссер, с кем она прожила три года в то время как он «руководил ее карьерой», утверждающая, что все это время он был для нее не более чем доброжелательным старым дядюшкой, была легендой, в истинности которой Индия сомневалась. Продвижение Дженни в возрасте от тринадцати до девятнадцати лет через руки более старших «звезд», прокладывающих ей путь к успеху… – сколько здесь преувеличений, а сколько реальности? Сама Дженни всегда смеялась над этими историями и распускала их как бы случайно. Но она никогда не отрицала их.

Так или иначе, мучительность пути Дженни заключалась не в сексуальной эксплуатации. Она всецело наслаждалась этим – или большей частью того, что случалось с ней и ее партнером; были, конечно, некоторые эпизоды, о которых она бы забыла, если б могла, но не знала как. Дженни Хавен была убеждена, что она прошла естественную школу или «правильную» подготовку, или, скорее, сбалансированную комбинацию того и другого. Она бы не схватила удачу, спокойно расхаживая по голливудским коридорам и полагаясь при этом исключительно на свой талант и внешность. Но чего она добилась, хотела знать Индия? Голливуд переполнен удивительно красивыми девушками, многие из них талантливы, а многие – нет. И кто возьмется предсказать, какая из них добьется успеха?

Не в этом ли простая причина того, что Дженни, которая не вышла замуж ни за одного из отцов своих дочерей, решила, что они должны быть воспитаны как леди? Миновало детство, и она удалила их недрогнувшей рукой от потенциальной испорченности Голливуда и репутации самой Дженни Хавен, как женщины нескромного поведения. Ее девочки должны воспитываться только в самых приличных местах, должны получить образование только в самых первоклассных школах, стать культурными, научиться искусству, музыке, литературе. Таланты, которые выявятся, будут поддержаны, и подходящий колледж должен усовершенствовать их на пути к успеху. Ведь каждая из ее девочек должна, конечно, что-то значить сама по себе. А их путь к успеху не будет усеян шипами унижений, пережитых их матерью. Они ведь ее дочери… Дженни не жалела денег, необходимых для их образования, она покупала им самые экстравагантные подарки, которые только встречала в Европе, и они останавливались в самых роскошных отелях. Но как только их образование закончилось, она сообщила им, что теперь они подготовлены к «жизни». Они никогда теперь не поднимутся по лестнице успеха тем путем, который прошла Дженни, невежественная, беззащитно молодая и отчаявшаяся, но, несмотря на это, они должны «проделать этот путь» каждая по-своему. Дженни сама заработала свои миллионы. Им предстоит сделать то же самое…