Опрометчивость - Адлер Элизабет. Страница 28

Он мог поспорить, что эта группа лыжников получит больше удовольствия за ближайшую неделю, чем имел он за последние несколько лет.

Жизнь, решил Морган, приканчивая виски, стала ужасно скучной и неинтересной. Если не считать Венеции Хавен. За те три месяца, что они знакомы, он не раз ловил себя на том, что придумывает различные предлоги, чтобы заскочить в Лондон, иногда даже меняет для этого свой маршрут. Иногда ему удавалось пробыть в городе целую ночь, а это означало, что на следующее утро ему приходилось вставать ни свет ни заря. Однако девушка стоила того. Он водил ее поужинать в какой-нибудь тихий ресторанчик, который она ему рекомендовала, и они просто сидели, держась за руки, и он не мог отвести от нее глаз. Он не видел в ней особого сходства с ее знаменитой матерью, возможно, потому, что Дженни принадлежала к другому поколению; он видел изящную светловолосую девушку, чьи глаза меняли цвет в зависимости от настроения, становились то более светлыми и блестящими, когда она оживлялась, то более серыми, если она уставала, и совсем темными, с фиолетовым оттенком, когда она испытывала нежность.

Венни была из тех девушек, которые стремятся быть независимыми, но в то же самое время он помнил, как трепетали ее губы, когда он целовал ее… и пока это было все… Потому что с девушкой, вроде Венни, все остальное означало бы достаточно прочные отношения, а он еще не был уверен, готов ли к этому. Он знал, что ей нравится быть с ним, и не только потому, что он – сын Фитца МакБейна. Венни никогда не требовала, чтобы ее водили в роскошные рестораны или клубы, ее совершенно устраивало – если он не имел ничего против – близлежащее бистро, где свет был уютно приглушен, находились неожиданно хорошие вина и какие-нибудь оригинальные кушанья.

Громкоговоритель прохрипел по-французски, что все вылеты задерживаются, и это сообщение вызвало громкий смех и издевательские выкрики со стороны лыжников. Неожиданно Морган почувствовал себя в этом оживленном аэропорту еще более одиноким. Быстро открыв дверь, он прошел в зал ожидания для высокопоставленных особ и отгородился от вокзальной толпы. Несколько человек читали газеты или подремывали на удобных диванах в тихой комнате с мягкими зелеными коврами. Еще несколько мужчин склонились над своими бумагами или что-то обсуждали со своими собеседниками за стаканами с различными напитками. Пришел служитель и сообщил последние сведения о буране и предполагаемой задержке рейсов. По крайней мере, еще два-три часа. Если мистер МакБейн пожелает, они закажут ему комнату в гостинице.

– Вот, что, пожалуй, я попрошу вас сделать, – сказал Морган, протягивая ему билет и посадочный талон. – Поменяйте мой рейс на ближайший в Лондон и принесите телефон. Мне необходимо позвонить за границу.

Служащий поставил рядом с ним телефон. Морган взял трубку и набрал номер. Интересно, думал он, любит ли Венеция кататься на лыжах?

Пронизывающий ветер превратил мокрый снег в колючие льдинки, от которых у Венеции раскраснелись щеки, пока она пробиралась через стоянку, нагруженная пакетами и корзинками. Добравшись до подъезда высокого жилого дома, она свалила все свои пакеты на пол лифта и потрясла головой, чтобы с волос упали мокрые льдинки, а затем постаралась обсушить голову шерстяным шарфом. Она сразу же почувствовала, как ее обволакивает тепло, и нажала кнопку десятого этажа. Чтобы вытащить все из машины, ей пришлось сделать два рейса, и она замерзла. Элегантные серые итальянские сапоги, купленные на прошлой неделе, после того, как она обслужила два обеда и три вечерних приема, а потом почувствовала себя невероятно богатой, были все заляпаны грязью, и она с горечью подумала, что это в очередной раз доказывает, что она не должна покупать слишком дорогие вещи, или же то, что необходимо быть более практичной!

Лифт остановился, и она опять подхватила свои корзинки, улыбаясь вахтерше, сидящей в уютном серо-коричневом тихом холле административного этажа компании «Блэкмор и Хониуэлл»», консультирующей по вопросам инвестиций и управления. Девушка с черными гладкими волосами равнодушно кивнула в ответ, продолжая заниматься своими длинными красными ногтями. – Кухня там, дальше по коридору, а потом налево. – Она не предложила ей помощи, и Венеции пришлось дважды тащиться за своими пакетами.

В конце концов, подумала Венеция, осматривая кухню, это моя работа, а не ее. Но все же обычно служащие подобных фирм относятся к тебе как к судомойке, а на себя смотрят как на великосветских дам! Директора, для которых она готовила, обычно относились к ней нормально – они или замечали ее и приветливо улыбались или же делали вид, что ее не существует, пока поглощали свой обед и обсуждали с подчиненными свои дела. И то, и другое вполне устраивало Венецию, постольку поскольку им нравилось то, что она для них готовила, и они ей платили; или, что было самое ценное, просили ее, разумеется, через своих секретарш, постоянно приходить и готовить обед для директора, так что она могла заполнить страницы своей записной книжки-дневничка на несколько недель вперед и быть уверенной в том, что в этом месяце ее ждет стабильный доход.

Такую работу было не так уж легко найти, как она поначалу думала. В школах даже и смотреть не хотели на ее диплом первоклассного повара, а на каждое объявление в «Тайм» откликались десятки человек, гораздо более опытных, чем Венеция. Через Ланкастеров и свой собственный круг знакомых ей удавалось время от времени находить какую-нибудь временную работу – обслуживать рождественский вечер или юбилейный банкет, через агентство она иногда устраивалась обслуживать какое-нибудь семейное торжество или праздничный обед, когда что-то вдруг случалось с постоянным поваром.

В большинстве случаев Венеция относилась к своим заказчикам совершенно спокойно. Большинство же ее временных нанимателей почему-то считали, что в их доме появилась ужасно надоедливая особа, которая должна побыстрее ориентироваться в незнакомой кухне и находить все, что ей нужно, сама, не беспокоя хозяев. Женщины, как правило, отличались придирчивостью и требовали слишком многого. Мужчины же относились к ней несколько по-иному – как к какому-то очередному украшению кухонного интерьера, которому необходимо принести джин с тоником, пока супруга принимает ванну, затем – руку на плечо, шлепок по заду и предложение встретиться, «чтобы где-нибудь действительно вкусно пообедать… ха, ха, ха, а потом… может быть…» Это, конечно, одна из неприятных сторон ее профессии, и она ее безумно раздражала, хотя, тем не менее, она умела держать всех своих нанимателей на расстоянии, оставаясь при этом чрезвычайно вежливой и предупредительной – ей действительно нужны были деньги. Но вот было бы здорово – взять однажды и уйти, и пусть они объясняют потом своим женам, почему сорвался торжественный ужин.

Разгружая корзинки, она вытащила пластиковый под-носик с заливным лососем, которого тут же переложила на тарелку со свежим зеленым салатом и украсила кусочками лимона и огурца. Директор, человек уже не очень молодой, любил простую и не очень жирную пищу, однако требовал, чтобы было вкусно, красиво и разнообразно; потом она взяла кусочек молодой баранины, намазала его смесью трав, сладкой горчицы и панировочных сухарей; она его чуть-чуть не дожарит, чтобы он оказался розоватым внутри – это должно ему понравиться. Она всегда старалась приготовить на десерт что-нибудь легкое – лимонный щербет с тонюсенькими завитками миндального печенья, которое она испекла сегодня утром, или же фруктовый салат и ассорти из различных сыров. Вина подавались из его собственных подвалов, так что у нее не было нужды беспокоиться из-за этого, ей предстояло приготовить только основное блюдо и овощи, поскольку закуски и десерт она приготовила в полвосьмого на кухне Ланкастеров. Обычно к десяти она все заканчивала и упаковывала все в свои корзинки и коробки. У нее еще оставалось время для того, чтобы по-быстрому принять ванну, затем надеть рабочую одежду – простую юбку и блузку и обязательно полосатый фартук, такой огромный, что ее можно было бы обернуть им дважды, и галстук, затем она загружала машину и отправлялась к месту работы.