Пирамида, т.2 - Леонов Леонид Максимович. Страница 107

Так выяснялось понемножку, что мнимобожественная алогичность чуда достигается не преизбытком в явлениях каких-то дополнительных, непознаваемых качеств, а как раз недобором опорных точек для бытия, таким образом повисающего на сомнительных нитях соображения. Чудо же, предварительно пропущенное через все необходимые фильеры замысла, как это видней всего на примере солнца, и есть нормальная действительность.

Сорокин с похвалой отозвался об ангеле, который с исключительным правдоподобием воспроизвел в камине дрова по всему профилю окислительного процесса, но выразил ироническое сожаленье, что основным достоинством художественного произведения тот считал, видимо, материальную прочность. Подобное недомыслие в искусстве тем меньше позволяло рассчитывать на помощь богов и в отношении фантастической, через века, переписки гениев, где потребовалась бы информация во всем объеме всечеловеческого опыта... да и потому еще неосуществимой, что всякое умственное общенье предполагает обмен разноречивых мнений вплоть до прямого столкновения идей, тогда как по абсолютной авторитарности своей властители небесные, как и земные, и в мыслях не могут допустить равноправного с собою собеседника...

И вдруг, снова вооружась щипцами, во внезапном осенении, Сорокин разворошил груду полусгоревших поленьев, где под слоем раскаленного уголья и обнаружилось завалившееся набок давешнее пирожное – без заметного ущерба, кроме законной, при паденье, помятости сахарного завитка.

– En voila 14! – торжествующе возгласил он, жестом площадного мага приглашая ко вниманью. – Глядите, оно не горит... даже не догадывается, как полагалось бы ему вести себя при такой температуре. Потому что появление его на свет было ограничено строго потребительскими нуждами – быть свежим, красивым, съедобным и приятным на вкус, безвредным для здоровья и легко усвояемым – пускай без учета питательности, зато со всеми дальнейшими превращениями цикла... не были предусмотрены лишь варианты маловероятного употребления. Допускаю, что оно застраховано также от воздействия пыли или азотной кислоты, зато может неожиданно среагировать на средства, в корне отменяющие логический статус его существования... ну, скажем, если сесть на него! Привидения в таких случаях предпочитали оскорбленно исчезать. Признаться, и на уме у меня вертится один радикальный способ применительно к вашему подземелью... с риском не угодить его балованной владелице, хотя с наслаждением исчезнул бы в компании с нею из мира на неопределенный срок... в пределах служебного лимита, разумеется!

Пускаясь на опасный шаг, он хорошо понимал, что здесь, в данной стадии их невольного сообщничества, Юлия не решится на разрыв отношений.

– Хотя беседы с вами и вливают в меня нравственные силы к несению житейских тягот, в смысле тренировки, конечно, – совсем безгневно сказала Юлия, – но во всем придерживайтесь меры, Сорокин, чтоб не получилось наоборот. Видимо, попривыкнув к вольному обращению со своими киномилашками, вы вторично на протяжении вечера делаете мне недвусмысленные намеки... Лучше вернемся к теме. Если уж так, по-детски просто, открывается мой ларчик, зачем же в прошлый раз вам понадобилась срочная эвакуация отсюда?

Наклоном головы режиссер показал собеседнице, что не сердится на нее ничуть, потому что строптивость жертвы в таких делах лишь умножает удовольствие.

– Охотно поясню пани Юлии... Все дело, очевидно, в несоизмеримости разума и объемности представленного ему материала. Границы мирозданья раздвигались по мере расширенья нашего познавательного кругозора, то есть способности людей освоить, наполнить собою распахнувшуюся пустоту. Когда же людям не хватало философской мебели на завоеванную жилплощадь и тем самым обеспечить мало-мальски комфортабельное существование уму, то поневоле приходилось заслоняться от бездны вокруг временными щитами с ребячьими рисунками, эквивалентными ужасу неизвестности за ними. Чертовски леденящий ветер, знаете ли, задувает порой оттуда! Вот и ваш консультант поддался некоему психическому флаттеру... Простите, не могу подобрать более точного слова в смысле беспредметной тревоги.

Она приостановила его на полуфразе поднятой ладонью:

– Как ни увлекательно слушать вас, но для полноты хочется прибегнуть к вашей знаменитой эрудиции... – и глядела с такой подкупающей робостью. – Скажите, та вязкая умственная паста, какою вы сегодня без передышки угощаете меня, это и есть так называемая в простонародье туфта?

Слово провинциальной, а возможно, и блатной, лексики, лишь недавно вошедшее в обиход, означало некую тягучую, унылую мешанину сомнительного состава и происхождения. Хлестко и наотмашь произнесенное, оно показывало, насколько при внешней полуприятельской близости запутались их отношенья, если Юлии экстренно понадобился подобный способ обороны.

– Простите, хотелось бы чуть конкретней... – не меняясь в лице, но как бы за разъясненьем подался он к ней из кресла.

– Ну, мы же свои люди, Сорокин, и в конце концов никто не слышит нас, – с холодком посмеялась та. – Кроме психического шока мне почудилось у вас тогда нечто посерьезнее... Может быть, стихийный непорядок с желудком!

Оскорбительность преувеличенья походила на непроизвольный взмах руки в самозащите. Сорокин ответил долгим многообещающим взглядом:

– Как видно, ничего не скроешь от пани Юлии!.. Но меня печалит ее проницательность, какой природа возмещает нам порой возрастные огорченья в оплату за потухшие очи и скорбно провалившийся рот! В моем подневольном положении врача я не имею права обижаться. Давайте начистоту: не затем же вы везли меня в эти лабиринты, чтобы в бедном мальчике с Подола подогреть убывающий пиетет к своему фамильному величию... И не только с целью получить от него интеллектуальный сертификат на их реальность, а скорее всего в тайной надежде, что он выведет вас отсюда, пока не поздно. При всем желании помочь вам подобные заболеванья не лечатся порцией фимиама... Поэтому не брыкайтесь, дорогая, не мешайте мне работать... пожалуйста!

– Перестаньте, мне уже больно... – вздрогнув, как оно бывает при виде никелированного инструмента, сказала Юлия.

– Что делать, операции на душе, как и мозгу, производятся без анестезии... Но потерпите, это не слишком долго! – успокоительно кивал Сорокин, причем ухитрился коснуться ее руки, тотчас отдернувшейся, как под током. – Тем более что теперь окончательно ясно, что перед нами всего лишь наиболее забавный подлог из описанных в юридической литературе, так сказать, мировая коллекция фальшаков, имеющая познавательное, вряд ли эстетическое значенье... Ну, кто же станет любоваться экспонатами анатомического театра? Потому что здесь просматривается сама физиология творческого процесса, как, скажем, пищеварения или зачатия, что в свою очередь позволяет приблизительно смоделировать послезавтрашнее искусство, о котором эпоха так энергично хлопочет и кое-чего уже достигла. Имеется в виду хорошо налаженное художественное производство, раскрепощенное от ненавистного страданья, суеверий и темных страстей, служивших алфавитом и палитрой мастерам вчерашнего мира. Между тем не механической прочностью изделия, а только болью, этим золотым фондом памяти человеческой, обеспечивается долгое хождение этой высшей валюты. Теперь вы уже знаете, что здесь и следа нет ни одержимости авторской, ни его трагической судьбы, а лишь посредственное представление о них на колхозно-клубном уровне. Пани Юлии приходилось наблюдать играющих детей?.. Их бедные, восторгом прозрения напитанные клады из цветных стекляшек заслуживают большего почтения в мировом процессе, чем эти серые подражанья великим образцам. Не виню вашего напарника, когда по обычаю провинциальных самоучек он изображению с натуры предпочитает сдирать картинки с художественных открыток и сувенирных коробок... Правда, хорошая копия как убавленный на одно измерение подлинник вполне сгодится для употребления бедных!.. Но как же вы позволили ему переиначивать оригинал для пущей неузнаваемости подобно тому, как перекрашивали краденых лошадей в старину? Да я еще заприметил вдобавок кое-что составленное из нескольких полотен не только различных художников, но порою даже не из смежных эпох. И хотя ангелам по их ремеслу не положено вникать в суть щекотливых иногда поручений, что отразилось бы на их исполнительности, в данном случае отсутствие элементарного вкуса у вашего Дымкова наложило на ваши игрушки печать слишком уж беспросветного стилевого единства!