Пирамида, т.2 - Леонов Леонид Максимович. Страница 84

Удобный казус подвернулся в ту же поездку, на ночном перегоне под Воронежем, когда все кругом погрузилось в ритмичный дорожный сон. Несмотря на перестук движенья и зубовный скрежет старого Дюрсо, наглотавшегося снотворных порошков, чуткий на слух ангел дважды расслышал отчетливый полувскрик с переходом в приглушенное стенанье. Обеспокоенный возможностью несчастного случая, он поспешил в коридор вагона и таким образом убедился, что страдальческий звук исходит из смежного, ближнего к тамбуру, служебного купе. Не имея физической возможности выяснить через какую-либо щель характер там происходящего, Дымков сам того не сознавая, невидимкой вступил туда напрямки сквозь запертую дверь. Представшая его глазам на ребус похожая мизансцена не сразу поддавалась разгадке. Хотя к тому времени он уже неоднократно убеждался в странной причуде людей получать удовольствие от мучений ближнего, подобный способ причинения боли неминуемо должен пробудить у еще неопытного ангела нездоровое любопытство. Насколько удалось различить в полупотемках, подвергшаяся нападению женщина ничуть не отбивалась от насевшего сверху душителя, скорее наоборот. В последнем по форменной амуниции, также картузу на голове, как если бы при исполнении обязанностей, даже со спины легко опознавался симпатичный бригадный кондуктор, – как раз у него давеча, на проходе, справлялся старик Дюрсо – на много ли задерживается прибытие на место из-за случившейся путевой проволочки. Стоявший тут же на полу знакомый фонарь с распылавшейся внутри свечой также указывал на принадлежность его владельца к поездному составу. Правда, у того запоминалась окладистая, а здесь вдруг куда-то запропавшая русая борода, видимо, целиком вмятая в теплую выемку под откинутым подбородком несчастной, что могло бы указывать и на вполне вероятное в данный момент перегрызание шеи, если бы не сопровождалось вряд ли уместным, слегка подрагивающим смешком жертвы. Когда же Дымков наклонился для более пристального рассмотрения, ею оказалась тоже известная Дымкову приветливая и средних лет, еще миловидная здешняя проводница, только что угощавшая своих пассажиров вкусным чайком. По видимому, ничто не грозило ее здоровью, – в особенности же успокоило Дымкова побочное обстоятельство, что, несмотря на очевидную стесненность, женщина не выпускала разок надкушенного, видно, кисленького яблочка из откинутой руки. Убедясь в безвредности хоть и непонятной, по всем признакам, безотлагательной забавы, ангел собирался удалиться тем же способом, но из безотчетной симпатии к труженикам, не знавшим покоя и ночью, решился оказать им мимолетную услугу. Чтобы обезопасить вагон от пожара, неминуемо с человеческими жертвами, если бы остающиеся неосторожным взмахом опрокинули на пол фонарь, он из простой предосторожности переставил его вверх, на откидной столик, чего никак не следовало делать в состоянии невидимки. Последовавший затем отчаянный женский взвизг переполошил полвагона, но среди пассажиров, в первобытном виде повскакавших с коек, уже не видать было того самого виновника, с головой укрывшегося одеялом на верхней полке и перепуганного больше всех.

Увиденное настолько прочно закрепилось в дымковской памяти, что он в последующую неделю неоднократно возвращался в то купе досмотреть что-то мысленным оком. На основе прежней, далеко не полной информации он уже догадывался о сущности поразившего его события, но в качестве ангела мог исследовать его лишь с внешней стороны, единственно средствами духовного воображения; и оттого общее представление о земной любви складывалось у него тем более неблагоприятное, что возникавшие перед ним как бы в алом стыдном облачке и подобные той залихватские сценки оформлялись с непременным участием Юлии в самых растерзанных ситуациях. Вдобавок, как и у прочих ревнивцев, ощущенье где-то сейчас, в надежном укрытии совершаемой кражи отягчалось бессильным бешенством по невозможности немедленно настичь и пресечь тем более ужасное, что ничем не обратимое оскверненье. Хуже всего, что такого рода припадки с полным выключеньем из действительности дважды застигали Дымкова среди выступленья к немалому смущенью аудитории – не из меркантильных опасений лишиться волнующего зрелища, а просто гаснул еще один несостоявшийся миф, едва успевший блеснуть на мировом горизонте.

Странная, без печатных афиш и рецензий, шепотом передаваемая дымковская слава докатилась до города В. задолго до прибытия туда аттракциона Бамба. Начальная гастроль в наиболее вместительном зале имени выдающегося тамошнего вагоновожатого с незапоминающейся фамилией прошла, мало сказать, с аншлагом, но и с невиданным дотоле энтузиазмом, выразившимся в полном отсутствии аплодисментов.

Публика встретила и проводила артистов благоговейным безмолвием без единого смешка и, главное, стоя, чего не удостаивался пока ни один из прибывавших ранее столичных сановников. По анонимному отзыву ортодоксального наблюдателя, безобидный снаружи иллюзионный номер при всем своем неподдельном комизме смахивал на контрабандную мессу, пускай без подобающих песнопений, чем и рекомендовал еще глубже, бдительней внедрять в массы атеизм, чтобы при желании можно было молиться не только в рабочее время или в трамвае, но и чуть ли не вприсядку. И правда, ломившаяся у касс простоватая толпа, казалось, понимала стихийно, что в создавшихся условиях времени чудо и не может являться народу иначе как в балаганных лохмотьях, под маской саморазоблачения иной раз... Словом, ничто не предвещало близкой беды. Напротив, изголодавшийся по успеху старик Дюрсо приобретал все более солидную величавость, потому что только ему обязано было человечество открытием Дымкова и, следовательно, пусть эфемерным, воскрешением великой надежды. Он даже решался применять покровительственный тон в отношении местных, чем-то весьма смущенных властей, как будто получал возможность обращаться в самовысшие инстанции через их головы в случае нужды. Никогда наследник великого Джузеппе не стоял на столь верном пути к династическому реваншу, причем в самом желанно-несбыточном ключе, благодаря ряду особо благоприятствующих обстоятельств.

Дело в том, что приезд знаменитого аттракциона в В. совпал с проходившей там межобластной конференцией не то конструкторов, не то инструкторов чего-то с участием специально прибывшего из Москвы товарища Скуднова. Так что четвертый по счету сеанс Бамба был заранее объявлен целевым, то есть исключительно для съехавшихся делегатов с весьма вероятным посещением высокого гостя, которого в последний месяц благодаря внутренним передвижкам в руководстве молва упорно выдвигала чуть ли не в полуближайшие соратники неназываемого лица. Старику Дюрсо стало известно стороной, что Скуднов лично, с благожелательным смешком справлялся о нем у местного секретаря, кажется, по политграмоте, – с упоминанием, как отбрил лысого пройдоху в одном памятном диалоге насчет ежегодных антицерковных карнавалов на святой Руси. Выяснилось заодно, что Скуднов издавна интересуется иллюзионизмом как загадочным явлением и иногда, преодолев в себе пережитки суеверия, не упускает случая публично разоблачить эстрадные фокусы, пускай даже бескорыстно направленные к обману трудящихся. Указанное обстоятельство, в частности сведения о личном и давнем знакомстве строгого товарища с директором криминального коллектива, несколько поразвеяло возникшее было сомнение. Однако за какой-нибудь час-полтора до представления среди местных начальников снова вспыхнуло паническое замешательство по поводу очевидной неувязки столь легкомысленного жанра с важнейшим политическим мероприятием. Не только идеологическая оплошность или недосмотр, простая опечатка иной раз влекла за собой последствия в масштабе районного землетрясенья. Хотя было поздно вносить поправки в сценарий чертова действа или вовсе отменять его под предлогом заболевшего артиста, все же после спешной, на ходу, дискуссии к старику Дюрсо была направлена межведомственная депутация с просьбой, по наличию чрезвычайного зрителя в зале, по возможности заострить научно-познавательный момент номера или же, по крайней мере, повысить социально-общественный КПД во вступительной лекции. Вопросу был преподан тем более смиренный оттенок, что в случае раздражения своенравный старик, по всем приметам имевший чью-то мощную поддержку наверху, мог запросто выкинуть какой-нибудь сверхмистический фортель, например, вовсе испариться посреди сеанса со своим дурашливым компаньоном, как тот, по слухам, уже ухитрился однажды из герметически закрытого помещения милиции, и тем самым сорвать запланированный вечер отдыха.