Пирамида, т.2 - Леонов Леонид Максимович. Страница 99

– Мне показалось, что сшибли кого-то... – подала наконец голос Юлия. – Взгляните, Сорокин, я боюсь.

Тот молча отправился осмотреть машину, на ощупь исследовал крылья и нагнулся к колесам, а на обратном пути безуспешно пытался поднять крышку капота.

– Ваши страхи напрасны... ни царапин, ни поломок, – сказал он по возвращении, – а на таком разгоне кроме вмятин остались бы и другие следы. Лично я не слышал удара, но... судя по зигзагам на асфальте, можно предположить, как могли бы мы сами выглядеть сейчас. Кстати, почему все у вас там заклепано вглухую? Вечный двигатель? Было бы небезынтересно выяснить, что так правдоподобно урчит у него в середке? И нельзя понять, откуда заливается горючее. Пани Юлии удается и на бензине экономить за счет чуда?

Не слыша его вопросов, она продолжала настаивать на своем:

– Но я же отчетливей чем вас видела человека с поднятой рукой... и будто махал платком навстречу. Что-то до крайности в лице знакомое, и не могу вспомнить – где.

– Остается допустить, дорогая, – на полном серьезе поклонился Сорокин, – будто ваш покойный папа приветствовал нас на пороге небытия, что очень мило с его стороны.

Жестокая шутка вернула Юлию к действительности:

– Мало того, что злюка, товарищ Сорокин, но вы еще и злюка мстительный! – с недоброй горечью взглянула она и верно хлестнула бы побольней, если бы не опасение испортить самый важный в ее жизни разговор.

Вдруг безумно захотелось сделать шажок вперед, самой услышать запоздалое приглашенье к славе – ради того лишь, чтобы тут же и непременно его отвергнуть. Однако истекла целая минута, и уже унизительная неуверенность в себе закрадывалась в душу, а Сорокин все не приступал, словно впрямь забыл вчерашние намеренья.

– При всех его очевидных недостатках вряд ли стоит делать несчастного Дюрсо мишенью для дорожного острословия. И нет никакой мистики в том, что колесо оскользнулось на мокрой глине... Итак, легли на курс, – легко сказала Юлия, пуская машину на самой малой скорости, и только после маскировочного маневра решилась подтолкнуть рассеянного пассажира на исполнение обещанного. – Мне послышалось, будто у вас срочное дело ко мне и даже в моих интересах? Очередная сплетня, анекдот, какое-нибудь сумасбродное предложенье?

Тот без труда разгадал ее уловку.

– О, всего лишь крохотная частная рекомендация... – с суховатым кивком, через зеркальце перед ними, заговорил Сорокин. – Но, к прискорбию, в одну фразу не укладывается. Пани Юлия зорко подметила давеча мою непривычку летать на метле... Правда, у меня более развитое профессиональное воображение, без коего нечего и думать о работе в кино!.. Но истолковала она сие в довольно обидном для мужчины смысле. Виноват я один, что не предвидел возможных приключений, вступая в ваше подземелье... Сказать начистоту, оно оставляет комплекс впечатлений, не очень благоприятных о своем владельце – как человеке неясных, однако деспотических и даже, маньякальных устремлений. Надо остерегаться слишком пытливых натур с внезапными причудами, вроде того безумного тоннеля, куда хозяйка для опыта или развлечения ввела меня в прошлый раз. Полагаю, я выглядел не менее потешно, чем те два джентльмена во фраках с хризантемами, которые на арене у вашего дедушки поливали друг дружку из пожарных брандспойтов при большом оживлении почтенной публики! Да подстегните же вашу клячу, пани, а то мы с вами до утра не дотащимся до цели... – не сдержался он, а Юлия могла оценить по его задрожавшим губам угрожающую силу вспышки.

Могучий рывок ненадолго вдавил обоих в кожаные подушки, пока машина резко набирала высоту.

– Простите, на чем мы там... ах да! – вспомнил Сорокин, как только миновала стесненность перегрузки. – Своим профилактическим намеком о метеоритной скорости я имел в виду предостеречь пани Юлию от легкомыслия, за что иногда платятся всю жизнь. Видите ли, я склонен рассматривать ваше приключение как чье-то сверхтитаническое и не изученное пока, но в общем-то довольно бессмысленное магнитное поле. Детям показывают в школе, как по удалении магнита железные опилки еще хранят рисунок силовых линий, разрушаемый даже слабым сотрясеньем. На вашем месте, чуть обнаружилась малейшая неисправность этой чертовни, я поспешил бы отойти в сторону: какая у вас гарантия, что у ней нет обыкновения взрываться напоследок? Давайте начистоту... Чего, чего вам не хватает в жизни, разве только утраченных сновидений детства? Но как ни болезненно удаление рудиментов, тем легче бывает потом, когда болеть уже нечему...

Она обезоружила его покорительной улыбкой, от которой он не успел прикрыться щитом:

– Ах, как всегда вы знаете все на свете, Сорокин... Кроме того, что тропка искушений такая скользкая и покатая!

– Я понимаю, людям свойственно щекотать себе психику поисками чего-то никогда не теряемого, так и тянет заблудиться в несуществующем, хотя это никого не доводило до добра... Тем важнее срочно подавить в себе себя. Человечество шло к своей умственной эмансипации через жестокие ниспровержения всех деспотических тайн, закрепляя победу моральным посрамленьем их на финише... вплоть до оскверненья заключенной там мнимой святости.

– О, это звучит поистине грандиозно. У вас имеется для меня конкретное в данном смысле предложение? – вскользь заинтересовалась Юлия. – Поясните хоть намеком как-нибудь, если не слишком неприлично.

– Всему свое время... но прежде всего я заткнул бы ту адскую трубу, пока и вас не всосало туда, как в вентилятор. Людям свойственно увлекаться игрушкой, где движущая пружина – безумие, но стоит ли заглядывать за черту, за которой в наркотической потенции таятся все равно несбыточные миры? Я бы стенкой гималайской толщины отгородился от этой дырки в преисподнюю. Ваш придворный чудодей мановеньем пальца выполнит причуду своей повелительницы, избавляемой тем самым минимум от смирительной рубахи... – Он поднял глаза на собеседницу и, хотя ни смешинки не читалось в ее лице, покривился весь. – Это тайна, что именно в такой степени развеселило пани Юлию?

– О, только детское воспоминанье. Дедушка обожал париться в русской бане, для чего содержал при себе постоянного банщика. Сама его не помню, потому что ради гигиены в дом последнего не допускали, но отец рассказывал о нем. Некто Евстигней Макарыч, ужасно начитанный грамотей, что ему возмещалось особо. И пока закутанный в простыню Джузеппе остывал за чайком с малиной, тот с цигаркой на отлете знакомил его с достиженьями наук за минувшее столетье...

– Пани Юлия в самом деле находит во мне удручающее сходство с Евстигнеем?

– Нельзя же, дорогой, каждое слово принимать на свой счет. Я имела в виду мое собственное сходство с дедом в смысле такого же стихийного влеченья к знанию. Меня почему-то ужасно заинтересовали ваши переживанья в тоннеле, который вы так невзлюбили с прошлого раза. Поделитесь со мной на досуге... в той живой образной манере, которую я так люблю.

Чтобы загладить свой нечаянный выпад, она с правдоподобной искренностью попыталась убедить Сорокина, что и ей некоторым образом сродни тогдашнее его смятенье. Правда, по принадлежности к практичным натурам Юлию трудно было заподозрить в простонародном мистицизме, в вульгарном и будто бы редеющем нынче недуге, в начальной фазе которого лишь прослушиваются миражные куда то зовы вроде детского ауканья, а позже приобретается прижизненная бесчувственность ради сомнительного блаженства, покупаемого на манер кота в мешке, по ее словам, отказом от норм и ритмов благоустроенного существованья.

– Но меня поразило, Сорокин, с какой глубиной вы разгадали мое нынешнее состояние. Потому и собралась позвать вас на консультацию, что заболевать стала понемножку – сама не знаю чем. Началось с того, что стала зябнуть изнутри. Того тоннеля, кстати, больше нет, и вообще после последней нашей поездки произвела там кое-какие реформы... ну, в сторону большей реальности!.. Боюсь, все еще недостаточные. Ночь напролет иногда, до мигрени, брожу во сне по лабиринту в поиске не то ключа, не то выхода, причем с ледяной тяжестью вот здесь... – и свободной рукой в перчатке коснулась большой пуговицы на груди. – Наверно, это и называется камень на груди.