Деньги или закон - Леонов Николай Иванович. Страница 39

Он осмотрел тихую улицу, отметил милиционера на углу переулка, заводившего свой мотоцикл, отметил и Гурова, стоявшего рядом; мужчина открыл дверь подъезда, и вышел хозяин. Рудин был среднего роста и телосложения, в плаще и шляпе, словом, обычный чиновник. И если бы не эти машины, никто на него и внимания бы не обратил.

Охранник открыл заднюю правую дверцу, Рудин вошел в темное чрево машины, охранник сел на переднее сиденье, и кортеж двинулся. Стоявший впереди инспектор на мотоцикле проехал два метра навстречу, повернулся боком, слез с мотоцикла, подошел к дверце водителя, представился, попросил документы.

Немая сцена из «Ревизора» была шумной и базарной по сравнению с этой сценой. Водитель опустил стекло и, пуская по-детски слюну, бессмысленно повторял:

– Ты что? Ты что?

Постукивая жезлом по лакированному крылу, инспектор лениво произнес:

– Водитель, я просил предъявить документы. А ну-ка, выйдите из машины.

Гуров подошел к машине с другой стороны, открыл переднюю дверцу, глянул в заплывшие жиром глазки охранника, сказал:

– Перейдите в «Волгу».

Охранник заворочался, пытался взглянуть на хозяина, Гуров неожиданно резко сказал:

– Николай Васильевич, скажите человеку, пусть уйдет, нам следует поговорить наедине, – Гуров сел в задний салон, – поднимите стекло.

– Я не понимаю, – начал было Рудин, но Гуров резко его перебил:

– Сейчас объясню. Вас никто не собирается похищать в центре Москвы. Я полковник Главного управления, старший инспектор по особо важным делам. Вам удобнее беседовать в машине или проедем ко мне в кабинет?

– Не стоит беспокоиться, можно в машине, – ответил Рудин. – Я в прекрасных отношениях с министром, он мне не говорил, что его ведомство имеет ко мне претензии.

– Министры решают глобальные вопросы, они не знают всех чертей, которые шастают по земле. Вы полагаете, министру будет приятно узнать, что его приятель нарушает уголовный закон?

– Я не говорил, что мы приятели…

– Достаточно прозрачно намекнули, – перебил Гуров. – Мне бы не хотелось добавлять забот своему шефу, у него хватает своих, а черти – моя епархия.

Гаишник уехал, освободил дорогу. Гуров беспечно сказал:

– Позвоните секретарю, предупредите, что приедете позже, в ваших интересах, чтобы в офисе пока не знали, что вы задержаны.

– Я арестован? – Рудин пытался придать своему голосу грозные нотки, но получилось довольно жалко.

– А вас есть за что арестовывать? – спросил Гуров насмешливо.

– Конечно, нет, все происки Турова.

– А кто такой Туров? – поинтересовался Гуров.

– С какой стати вы сели в мою машину?

– Вы хотели предупредить секретаря об изменении утреннего расписания.

– Ерунда какая! – тем не менее бизнесмен позвонил секретарю, сказал, что едет к врачу, неважно себя чувствует.

– Николай Васильевич, сколько ошибок вы наделали за пятнадцать минут, – Гуров закурил без разрешения, выдвинул пепельницу. – Вы не спросили, кто я такой, не взглянули на документы. Вы не отреагировали на слово «Черт», словно это ваш знакомый. Да, он ваш знакомый, и он подвел вас. Возмущаться и задавать вопросы поздно.

Встреча с Рудиным была срежиссирована Гуровым и Крячко накануне вечером. Перебрали множество вариантов, варьируя время и место, только первые фразы сыщик отказался обсуждать, и Мария его поддержала, мол, импровизация хоть и может оказаться не точной, но всегда достовернее заранее заготовленного текста. Оперативники были убеждены, что служебные кабинеты действуют лучше всего, но Мария не согласилась с этим доводом. Если клиент не испугается до мокрых штанишек, то он в любой момент может потребовать прокурора или встречи с начальством. Только в машине, в его машине, где он расслаблен, где он был абсолютным хозяином. Кто может спорить с женщиной? Самым опасным поворотом может стать требование Рудина ехать в прокуратуру. Но это не смертельный вариант, у прокуратуры тоже нашлись бы вопросы. Но эффект, конечно, был бы ослаблен.

– Допрос человека, ранее судимого, – одна статья, беседа с человеком, в прошлом невинным, дело совсем иное.

– Лучше поздно, чем никогда, – сказал Рудин, нажал кнопку, и водитель остановил машину. – Кто вы и на каком основании допрашиваете меня?

Гуров протянул свое служебное удостоверение, сказал:

– Обращайтесь ко мне по имени-отчеству, так удобнее.

– А если я вообще откажусь отвечать на ваши вопросы? – спросил Рудин, чувствовалось, силенок у него прибыло.

– Имеете законное право, – согласился Гуров. – Мы едем с вами в городскую прокуратуру, где вас официально допрашивают. Обратите внимание на нюансы. Выше я сказал, что мы беседуем, подобный разговор вообще никакой юридической силы не имеет. А допрос в прокуратуре есть допрос. Я вчера вечером часа два ломал голову, как лучше организовать нашу встречу.

– Лучше для кого? – Рудин совсем ожил. – Вы, естественно, думали только обо мне. Как господину Рудину лучше, как бы его, дорогого, не скомпрометировать?

– За придурка держишь? – Гуров даже цыкнул по-блатному. – Да имел я в виду твой авторитет и беспокойство! Я о себе, родимом, пекусь. Ты знаешь, что такое прокуратура? Железнодорожный вокзал, рельсы стальные, как в вагон сел, только вперед и назад, ни полшага в сторону.

Гуров опустил стекло, проветрил кабину, закурил новую сигарету.

– Как мы с вами, Николай Васильевич, в прокуратуру попали, так наша свобода и кончилась. Вы сказали слово, оно записано, следующее слово… Получается у меня дело, не получается, и я хочу его забыть, выкуси. Прокурор ткнул пальцем, сказал, ищи, и будь мил, ищи, может, вчерашний день, а ищи.

– Таков закон, – Рудин несколько сник.

– Верно. Прокуратура необходима! Только я хотел предварительно с вами встретиться и договориться, что мы будет искать, а чего нет. Мы с вами Черта будет искать? Бестаева Сергея Николаевича. Выяснять, за что вы ему аванс дали, станем выяснять?

– Не будем, – сразу сказал Рудин. – Я совершил ошибку и уже от идеи отказался.

– Вы совершили ошибку, а Сергей совершил убийство, и вы стали прямым соучастником, как говорят блатные, заказчиком. А вы говорите, прокуратура. Сейчас мы с вами побеседовали и забыли, – Гуров сделал паузу. – А прокуратура, значит, лесоповал. И никакие деньги, адвокаты…

– Насколько мне известно, требуются доказательства, – уверенно произнес Рудин.

– Правильно известно, – согласился Гуров. – Так ведь ни Бестаев, ни его напарник вас покрывать не будут. А учитывая заинтересованность в деле Турова, так и говорить не о чем.

– Насколько мне известно, Бестаева не могут разыскать.

– Правильно. Вам много известно по делу, Николай Васильевич. Но, как говорят розыскники, разговоры к делу не подошьешь. Спасибо, что уделили так много времени.

– Так пока Бестаев не арестован, я сплю спокойно.

– У меня бессонница, а я розыскник, – ответил Гуров.

– Я вам деньги не предлагаю…

– И правильно делаете, вам и одной статьи вполне достаточно.

– Вы циник, Лев Иванович.

– Что выросло, то выросло.

– Вы наш разговор прокурору передадите, – утвердительно произнес Рудин.

– К сожалению, разговоры в прокуратуре не слушают. Счастливо оставаться, – Гуров открыл дверь и вышел из машины.

Гуров стоял на загородном шоссе, смотрел вслед уносившимся машинам, когда рядом остановился «Мерседес» Крячко. Гуров сел в машину, снова закурил, хотя во рту от табака было уже горько.

– Зачем ты это сделал? – спросил Станислав.

– А что изменилось? Меня такие звери сегодня желают убить, что данный клоун положения изменить не может.

Станислав развернулся и поехал от Москвы.

– Я верю, ты вывернешься, только каким образом ты это сделаешь, я понятия не имею.

– Смешно, что я тоже понятия не имею, – ответил Гуров.

Никогда и никому Тур не разрешал разговаривать с собой снисходительно. Даже когда он был подростком, отец говорил с ним на равных, другое дело, что порой батя позволял себе обмолвиться, мол, данный вопрос тебе пока не по зубам, отрастишь – будешь орехи колоть, а пока выжди. Тур привык, считал такое положение нормальным. Надо признать, он по натуре родился захватчиком, порой хотел получить больше, чем ему полагалось. Отец его осаживал, держал в рамках, но внутренне соглашался с сыном, часто повторяя, мол, в жизни не просить, отнимать надо.