Еще не вечер - Леонов Николай Иванович. Страница 10

Гуров стал искать две копейки и, конечно, не нашел. Хлюпая по лужам, двинулся в гостиницу.

Гуров при случае любил прикинуться дурачком, недумающим служакой. При равенстве сил тот, кого недооценят, всегда в выигрыше. Обсуждая с Отари очередность необходимых мероприятий, Гуров сказал, что перво-наперво подозреваемых, причем каждого в отдельности, надо поставить в известность, что машина разбилась не случайно. Но сделать это не напрямую, а в ситуации, когда глупый милиционер беседует с умным интеллигентом.

Гуров вернулся в гостиницу, стянул с себя сырой, липнувший к телу костюм, принял душ и переоделся. Потом спустился в кафетерий. А Отари работал.

С физкультурником Толиком Зиничем он обошелся по-простецки, без затей. Знакомый оперативник встретил Толика «совершенно случайно» и, как с местным старожилом, взяв предварительно с приятеля обет молчания, поделился кошмарными новостями.

За Майей, Артеменко и Кружневым Отари прислал машину, попросил подъехать в милицию, мол, надо побеседовать.

Майя

Она родилась в интеллигентной семье среднего достатка, отец – кандидат технических наук, мать – художник-декоратор. Родители были людьми спокойными, уравновешенными, дочь особо не баловали, не требовали непременных пятерок, не заставляли играть на пианино и декламировать стихи, когда собирались гости. Вообще воспитанием ее не третировали, полагая, что в здоровой семье вырастет здоровый ребенок и станет хорошим, нравственным человеком. Все к этому и шло. Майя росла девочкой самостоятельной, искренней, в классе ее любили, училась она легко, не надрываясь, и числилась (в школе придумали нерусское слово) хорошисткой. Круглой отличницей она была в спортзале и на стадионе, где превосходила не только подруг, но и мальчишек. Она бегала быстрее всех, прыгала дальше всех, ходила на лыжах, прекрасно плавала.

Однажды физрук оставил Майю после урока и спросил:

– Ты знаешь, что природа порой бывает несправедлива? – И, не ожидая ответа, задумчиво разглядывая девочку, продолжал: – Крайне несправедлива. Тебе она выделила лишнее, кому-то недодала.

– Я виновата? – Майя растерялась.

– В школе создается спортивный класс. Как ты к этому относишься?

– У меня химия и физика хромают, трешки стала получать.

– Тебе бегать надо, а с физикой и химией мы договоримся.

– А после школы? – рассудительно спросила она. – Все бегать будут?

– У меня впечатление, что ты, девочка, способна убежать очень далеко. Загадывать трудно, жизнь рассудит, все зависит от того, как ты покажешь себя в работе. Сегодня ножками можно на такую высоту подняться, на которую иной физик-химик взглянет – у него шея переломится.

Когда Майя рассказала о предложении физрука дома, отец рассмеялся и сказал:

– Бегай, дочка, на то и юность человеку дана, только не забывай: аттестат зрелости должен выглядеть достойно.

В пятнадцать лет Майя получила первый разряд. В спортобществе, куда ее определил физрук, она не выделялась, часто смотрела соперникам в затылок, не знала, что тренер, который, как говорится, в спорте собаку съел, сразу углядел в ней незаурядные способности и, уберегая от зазнайства и лени, ставил ее на дорожку с мастерами. Единственно, чем Майя тренера не устраивала, так это своей мордашкой. Девушка хорошела на глазах, мужики начали оглядываться. Сегодня она на их взгляды не обращает внимания, но сегодняшним днем жизнь не кончается. Серьезные результаты показывают девушки невидные, для кого спорт становится делом главным и единственным, где они отыгрываются и могут отомстить своим смазливым соперницам. С внешностью Майи тренеру явно не повезло, и он был с ней строже, требовательней, чем с другими.

– Бегаешь? – спросил он, останавливая после тренировки. – Работать надо, здесь стадион, а не парк культуры. Я тебя оформил на ставку, будешь получать сто рублей.

Майя знала: некоторые подруги получают спортивные стипендии, талоны на питание.

– Спасибо, – просто ответила она. – У нас семья не нуждается, но не помешает.

– Девочка, знаешь, такое дело. – Тренер неожиданно смутился, начал застегивать и расстегивать молнию на ее курточке. – Ты об этих деньгах не распространяйся. Родителям скажи. Кстати, пусть отец на тренировку зайдет. Просто рок какой-то, – соскочив со скользкой темы, он заулыбался, – как посредственность, так ее предки чуть ли не ночуют на стадионе, а вот твоих я в глазки не видел.

– Они не придут, если только на соревнования.

– Это почему же?

– Считают, что я самостоятельной должна расти.

В семье Майи к слабостям и недостаткам друг друга и окружающих относились терпимо, не прощалась только ложь. Если отец хотел человека заклеймить, что случалось крайне редко, он говорил сухо и коротко:

– Этот человек лгун…

Что лгать не то чтобы нехорошо, а просто нельзя, абсолютно недопустимо, Майя усвоила с детства, с молоком матери.

– Ты, дочка, коли не можешь или не хочешь сказать правду, молчи, – говорил отец. – Все зло на земле от лжи, мягкой, удобной и многоликой.

В семнадцать Майя стала кандидатом, в восемнадцать – мастером спорта. После школы она поступила в инфизкульт, но ей не понравилось, и Майя, не закончив даже первого курса, ушла, решила готовиться в университет на филфак. Основные соперницы выступали за рубежом. Майя выиграла первенство Москвы, завоевала серебро на Союзе. О ней заговорили серьезно, включили в списки предолимпийской подготовки. Теперь она получала сто восемьдесят, когда не находилась на сборах, талоны на питание по пять шестьдесят в день плюс дорогостоящее спортивное обмундирование. С ростом результатов взаимоотношения с подругами-сопеpницами усложнялись и портились. Она давно уже не бегала по дорожке, а работала, или, как выражаются в спорте, пахала. Составленный тренером и утвержденный в Госкомитете индивидуальный план подготовки требовал от нее порой невозможного.

– Девочка, тебе придется подколоться, – сказал однажды тренер. – При таких нагрузках организм требует.

– Допинг? – спросила Майя.

– Ты что, рехнулась? – Глаза тренера округлились, изображали лживое возмущение. – Подколем тебе витаминчики, таблеточек тонизирующих покушаешь.

– Не надо песен на болоте. – Майя рассмеялась. – Вы подколете мне мужской гормон, и голос у меня будет, как у Веры, оттягивать в хрип. Никогда!

– Дело твое. – Он пожал плечами и отвернулся. – Впереди Европа, без фармакологии тебе не подготовиться, ты будешь без шансов.

– А как же знамя советского спорта? Мы клеймим, изобличаем, а сами?

– Движения науки не остановить. – Тренер усмехнулся. – Ты что же думаешь, далеко за семь метров девочки прыгают на энтузиазме? Талант талантом, а медицина медициной.

– Так ведь нечестно. И антидопинговый контроль существует.

– Это не твоя забота. Одни придумывают контроль, другие ломают голову, как этот контроль обойти.

– Моя забота! Моя! И если вы мне платите деньги и кормите на девять рублей в день, то еще не купили, в собственность не приобрели!

– Ты что, психованная? – Тренер явно испугался. – Я забочусь о тебе, предложил – решай.

– Считайте, что ничего не говорили. – Майя поправила на костюме тренера молнию и пошла в раздевалку.

На первенство Европы основная соперница Майи не поехала, хотя время она показывала рекордное. Девчонки поговаривали, что результаты анализов у нее оказались никудышными, видимо, врач промахнулся. Руководство побоялось скандала, и поехала на первенство Майя.

В финале, на финише, она была третьей. Руководитель, бывший комсомольский работник, молодой человек лет сорока с лишним, в легкой атлетике разбирался, знал, что бегать надо быстрее, прыгать дальше и выше, что золотая медаль хорошо, а бронзовая значительно хуже. Когда Майя закончила дистанцию, он, страдая одышкой, подбежал, обнял за мокрые плечи, полез целоваться.

– Молодец! Но! – Он поднял пухлый палец. – Надеюсь, понимаешь? На Олимпиаде «бронза» нам не нужна. А так молодец.